А. Э.

ОТНОШЕНИЕ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ К ПЕРЕВОДУ БИБЛИИ

 (по Материалам VII Международной богословской конференции Русской Православной Церкви. Москва, 26-28 ноября 2013 г.)

Часть 1 

Приверженность православной церкви так называемому преданию в самом своем принципе делает затруднительным осуществление перевода, который был бы сделан с учетом последних данных библейской текстологии и на который не было бы оказано сильного влияния конфессиональных предпочтений.

Приглашаем читателей обратиться к фактам и проследить за анализом материалов VII Международной богословской конференции Русской Православной Церкви, прошедшей в Москве 26-28 ноября 2013 года в той их части, которые непосредственно касаются вопроса об отношении этой церкви к переводу Библии. Материалы были изданы в 2017 году в сборнике под названием «Современная библеистика и Предание церкви» под общей редакцией митрополита Волоколамского Иллариона (Москва, 2017).

И начнем мы анализ с Пленарного доклада митрополита Волоколамского Илариона «Переводы Библии: история и современность». 

Что важнее: текст или устная весть?

В нем автор однозначно дает понять, что «с самого начала христианской истории внимание Церкви было обращено на Весть, на проповедь, на миссию, а не на фиксированный текст на конкретном «священном» языке», тем самым давая понять, что «фиксированный текст» занимает подчиненное и менее значимое положение по сравнению с устной вестью.

Уже этого достаточно, чтобы остановиться и проанализировать эти слова, поскольку они являются тем фундаментом, на котором православная церковь строит свое отношение к Священному Писанию, что неизменно влияет на отношение этой церкви к вопросу о переводе Библии.

Действительно, Благая весть в первые десятилетия христианства передавалась устно. Но следует ли из этого делать безапелляционный вывод о том, что ранние христиане придавали меньшее значение записанной вести?

Да, согласно Деяний 2 главы устная проповедь учеников Христа с момента образования христианской общины началась с действия Святого Духа. Под действием Святого Духа она и продолжилась. Но разве не под тем же действием того же Духа были написаны новозаветные Священные Писания (2 Петра 1:20,21; 3:15,16; 2 Тимофею 3:16)? Думаем, что церковь ответит: Да, писания христиан, известные сегодня как Новый Завет, были написаны под действием Святого Духа.

Но тогда на каком основании можно считать устную проповедь, начавшуюся с действия Святого Духа, более важной, чем записанное Слово, вдохновленное тем же Святым Духом? Только на том, что устная проповедь была первична, а фиксированный текст появился лишь несколько лет спустя?

Нельзя ли этот факт из истории ранней Церкви и библейского текста объяснить чисто функциональной причиной? Зачем писать Евангелия, если его проповедники, только приступающие к миссионерскому служению, прекрасно знают события жизни и служения Христа? И кому они будут писать послания и Евангелия, если еще не образованы христианские общины, представителям которых как раз и нужны письменные свидетельства о евангельских и иных событиях? А вот когда появились люди, не знающие этих событий и которые стали христианами, организованными в общины, тогда и следовало позаботиться о фиксации Благой вести в слове, что и было сделано. Но, во-первых, умаляет ли эта «функциональная причина» значение письменного свидетельства о Христе и его апостолах? Значит ли это, что причина необходимости появления Евангелий и остальных новозаветных Писаний для людей, становящихся христианами, является доказательством небоговдохновенности этих Писаний или их меньшей значимости?

И во-вторых, означает ли это, что устная проповедь важнее «фиксированного текста»? Конечно же, нет. Они имеют каждый свою цель: устная проповедь — отыскать тех, кто стал бы христианином, а «фиксированный текст» — укрепить новых учеников Христа и оставить им (тем, кто не видел и не слышал Христа) данные о Господе и Его словах. Кажется, всё логично, предельно ясно и доказывает, что ни устная весть, ни «фиксированное» слово нельзя рассматривать как более или менее важные по сравнению друг с другом, но как дополняющие друг друга и в равной степени важными и боговдохновенными.

Язык Священного Писания – язык оригинала или язык перевода? Точка зрения РПЦ и выводы, которые из нее следуют

Теперь что касается «священного» языка, о котором пишет митрополит.

По его мнению тот факт, что Христос говорил по-арамейски или даже по-древнееврейски, а не по-древнегречески, на которых были написаны новозаветные Писания, а также предположение, что Матфей написал свое Евангелие на древнееврейском, которое затем было кем-то переведено на древнегреческий (автор приводит слова Папия Иерапольского, жившего в первой половине II века н.э.), говорит о том, что «ранняя Церковь не ставила своей задачей сохранить проповеди Господа и рассказы о Нем на сакральном языке Ветхого Завета или на том языке, на котором эти слова впервые прозвучали. Для ранней Церкви было важно, чтобы Благая Весть распространялась на языке, понятном для верующих».

Далее, по мнению митрополита, это с необходимостью ведет к выводу о том, что сами древнегреческие подлинники новозаветных Писаний, поиском и реконструкцией которых занята западная библеистика, не так уж важны для реконструкции первоначальной проповеди и учений Христа и апостолов, поскольку уже «к самому началу христианской Церкви относится перевод Благой Вести на греческий язык. Именно в греческом переводе (курсив авторов данной статьи), а не на родном языке Иисуса Христа, дошли до нас Его слова, притчи и проповеди». Иными словами: греческий подлинник большинства книг Нового Завета потому не нужен, что уже на момент его написания апостолами и первыми учениками Христа он был переводом, а не самыми первыми словами Господа. А это значит, что для точности перевода Писаний в наше время не нужно слишком переживать о том, можно ли восстановить слова Христа и апостолов на древнегреческом языке, на котором были написаны христианские Писания, так как греческий язык уже был переводным.

Не отвергая точку зрения о том, что отношение христианства к языкам, на которых писалась Библия, отличается от точки зрения нормативного иудаизма и ислама с их сакрализацией еврейского и арабского языков, мы вправе всё же задать вопросы: если вопрос языка, на котором писались новозаветные произведения не столь существенен по сравнению с языками, на которых распространялась устная христианская проповедь, зачем вообще библейская текстология, к которой, кстати сказать, прислушивается и православная церковь (правда, весьма своеобразно), о чем неоднократно было заявлено на VII Международной богословской конференции Русской Православной Церкви?

Ведь если вопрос первоначального языка новозаветных Писаний не столь существенен, и тем более если этот первоначальный язык Писаний христиан, как то утверждает православная церковь, был переводным, следует вообще отказаться от поисков изначальных слов Христа, записанных на древнегреческом языке, а не на древнееврейском, и довольствоваться тем, какой текст церковь имеет в том или ином регионе своего существования, что неизменно превратит христианство в некое административное устройство с автономными общинами/поместными церквами, каждая из которых будет довольствоваться теми из перечня старых текстов Писания, которые сочтет нужными и удобными для удовлетворения своих потребностей (кстати сказать, один из докладчиков на конференции высказал весьма схожую с этой мысль).

Кажется, что православная церковь так и хочет сказать: зачем искать «переводные» слова Христа, они же все равно не его подлинные слова? Не кажется ли, что именно этот подход избрала православная церковь в вопросе предпочтения библейского текста, а также в вопросе о переводе Библии из древних языков на современные?

Далее. Пусть Христос не говорил на древнегреческом. Но ведь Его ученики (за исключением Матфея, целевой аудиторией которого, кстати, были евреи, что многое объясняет) писали на древнегреческом. А они были из первого поколения христиан, то есть теми, кто видел и слышал Христа. Уж они-то, используя древнегреческий язык, знали о чем писали, и поэтому могли адекватно и точно передать на греческом языке слова и мысли Господа, произнесенные Им по-арамейски. Так что говорить о древнегреческом языке как о «переводном» вряд ли уместно. Если он и был «переводным», то лишь для Евангелий, и лишь в той их части, где приводились слова Христа. Всё же остальное, в том числе описание путешествий и событий христианской истории I века н.э. с таким же успехом можно описать не только на арамейском, но и на любом другом, в том числе и на греческом, и смысл от этого не пострадает. Что же касается соборных посланий, а также посланий Павла, то говорить о их языке как о переводном вообще неуместно и в лучшем случае вызывает улыбку, поскольку все они были изначально написаны на древнегреческом, что исключает применение к ним эпитета «переводные». Так что по крайней мере поиск наиболее точного текста новозаветных посланий более чем оправдан.

И если вопрос языка для РПЦ не столь существенен, зачем все те исследования Оригена о природе и положении Сына, которые он делал на основании греческого языка Евангелия Иоанна? Зачем тогда его слова о том, что Иоанн «не без знания греческой точности в выражении» выразил мысль в Иоанна 1:1, если как раз эта «греческая точность» для православной церкви и не важна? Может всё дело в том, что как раз для Оригена и его современников эта «греческая точность» была архиважна, а вот для современной православной церкви она перестала быть таковой из-за того, что эта церковь решила не придавать важности вопросу языка?

И это касается исследований не только Оригена, а многих и многих других церковных деятелей, как «еретиков», так и «ортодоксов», которые пристальное внимание уделяли точным словам Писания и их значению. Но, кажется, современная православная церковь об этом забыла. Или попросту игнорирует этот неудобный для нее факт, сосредоточивая внимание на своем современном отношении к древним текстам и переводам Писания, выдавая это отношение за древнее и даже апостольское.

Так что «отцы церкви» были заинтересованы в поиске точных слов Христа и его апостолов. Поэтому было бы логично остановиться подробнее на этом вопросе, тем более, что и сам автор доклада делает это.

Ориентация православной церкви на «отцов».  Ее гордость или позор?

Переходя к оценке текста Библии в церковной традиции, митрополит пишет: «Православная Церковь никогда не канонизировала какой-то один текст или перевод, какую-то одну рукопись или одно издание Священного Писания. Единого общепринятого текста Библии в православной традиции нет. Существуют расхождения между цитатами из Писания у отцов… Эти расхождения не должны нас смущать, ведь за разными текстами на разных языках, в разных переводах стоит единая Благая Весть».

Как кажется, докладчик выказывает гордость, заявляя, что в отличии от католической и протестантских церквей, церковь православная принимала все возможные редакции библейского текста, не настаивая на каком-то одном.

Но здесь, на наш взгляд, существует другая крайность, в которую впала православная церковь, опасаясь крайности западных церквей.

Оставляя уже рассмотренный и проанализированный тезис православной церкви, согласно которого для нее важнее весть, а не «фиксированный текст» (о чем свидетельствует фраза «в разных переводах стоит единая Благая Весть»), что и привело к тому, что православная церковь отказалась канонизировать какой-то один текст Писания, мы вправе обратить внимание на фразу «существуют расхождения между цитатами из Писания у отцов».

Это весьма примечательная фраза, поскольку дает ясно понять, что в вопросе точности библейского текста православная церковь ориентируется не на сам текст, а на «отцов», вернее на то, как, а в случае нашей темы, какими эти «отцы» пользовались библейскими текстами. И поскольку эти «отцы» пользовались разными редакциями Священного Писания, постольку это считается образцом для подражания. Такой подход в корне отличается от подхода католической церкви, которая канонизировала один перевод (Вульгату) во избежание разночтений и появления «ересей» (конечно, мы отдаем себе отчет в том, что её подход имеет свои недостатки и не защищаем его). И это конечно же в корне отличается от подхода, который возник в эпоху Просвещения и который ориентировался на поиск и восстановление первоначальных текстовых источников, с тем, чтобы в дальнейшем как можно точнее реконструировать слова и учение Христа и апостолов. Именно этот подход переняла Реформация и именно по этому пути идет западная библеистика.

Но православная церковь, ориентируясь на «отцов», пошла по пути наименьшего сопротивления и приняла разные редакции библейского текста. Это, в свою очередь, неизменно вело к усложнению поиска подлинных слов Христа и апостолов, поскольку эти слова Христа и апостолов могли быть в нескольких вариантах, смотря каким древним списком пользоваться, а значит эти варианты нужно было анализировать на предмет места их нахождения, социального и идеологического окружения, времени создания, то есть применять сложный научно-исследовательский аппарат. Но как Александр Македонский, который вместо того чтобы заняться трудным делом и развязать злополучный узел, попросту разрубил его, православная церковь ничтоже сумняшеся избавила себя от проблемы реконструкции подлинных слов Христа и апостолов, сделав вид, что этой проблемы попросту не существует, для чего и прикрылась авторитетом «отцов», тем самым лишний раз доказав, что не Писание, а авторитет «отцов» для нее важнее.

И теперь мы, проанализировав фразу «существуют расхождения между цитатами из Писания у отцов», вправе спросить: у каких «отцов», так как, оказывается, и «отцы» бывают разные?

Ранее уже шла речь о том, что Ориген и писатели до и после него нередко полемизировали со своими оппонентами и в этой полемике многократно обращались к словам Писания. И это было разумно и тем более понятно, поскольку авторитетом для христиан в вопросах учений и практики было Писание, в том числе и Новый Завет.

Но кроме этого, такой подход был возможен по одной простой причине: все, и «еретики» и «ортодоксы» сходились в том, на основании каких христианских текстов вести полемику (мы не говорим о гностиках и близких к ним лицах, сочинявших свои произведения, которые не годились и не принимались всерьез большинством христиан). И это ключевой момент. Так что не об этих «отцах», вероятно, говорит митрополит Волоколамский.

Тогда о каких? Вероятно, о более поздних, о тех, во времена которых разночтений накопилось предостаточно, так что было уже невозможно с помощью какого-то одного старого текста или перевода Писания победить в полемике своих оппонентов, которые могли указать и указывали на иное прочтение библейского текста. Вот, оказывается, о каких «отцах» пишет митрополит. Не о тех, которые были ближе ко времени Христа и апостолов и которые находили для себя возможным полемизировать с противниками на основании более или менее единого текста Писания, признаваемого подавляющим большинством, а на основании поздних византийских отцов.

Но это многое меняет. Во-первых, это говорит о том, что в раннюю, римскую эпоху, все же были тексты, которые, при всех их некоторых разночтениях, были более или менее унифицированы, что давало возможность ведения полемики в одной плоскости.

А во-вторых, это говорит о том, что православная церковь избирательно подошла к выбору «отцов», предпочтя более ранним поздних «отцов». Но нужно быть честным и заявить это во всеуслышание, чтобы люди знали, что говоря об «отцах» и о том, как и какими списками Писания они пользовались, православная церковь проигнорировала целую плеяду «отцов», во дни которых еще можно было говорить о поиске более точных слов и выражений Христа и апостолов, предпочтя им «отцов» более позднего периода. Другими словами, она попросту отказалась, следуя за «отцами» позднего периода, от поиска первоначальных слов Христа и апостолов и во всем доверилась авторитету этих «отцов», представив их мнение за мнение Церкви новозаветного и следовавшего за ним периода.

И теперь слова митрополита Филарета, которые приводит докладчик и которые ему кажутся вершиной мудрости православной церкви в вопросе перевода Библии, смотрятся несколько в другом свете. Филарет писал: «Святейший Синод по трудам исправления славянской Библии не провозгласил текста славянского исключительно самостоятельным и тем прозорливо преградил путь тем затруднениям и запутанностям, которые в сем случае были бы те же или еще большие, нежели какие в Римской Церкви произошли от провозглашения самостоятельного текста Вульгаты».

Да, «затруднений и запутанностей» католической церкви, канонизировавшей Вульгату, православной церкви избежать действительно удалось. Но зато она впала в другую крайность: отказалась от поиска наиболее близких к оригиналу слов Христа и апостолов, а вместо этого стала ориентироваться исключительно на «отцов церкви». Это ли лучше западных «затруднений и запутанностей»? Как говорится: из огня да в полымя.

И снова о подходе православной церкви. Или что важнее: Священное Писание или церковное предание?

И подтверждением такого взгляда православной церкви на Писание будут следующие словах митрополита Волоколамского: «…для которой [церкви] различные формы библейского текста, различные переводы – составные части единого потока Предания».

Вот, оказывается, чем для православной церкви является Писание: всего лишь «составной частью единого потока Предания». Но этого и следовало ожидать, если для православной церкви факт общения Христа на арамейском является показателем первоначального языка, а написание новозаветных Писаний на греческом является доказательством его «переводности», если тезис о большей важности устной вести умаляет значимость «фиксированного текста» и если факт разнородности библейского текста, которым пользовались авторитетные «отцы» позднего периода доказывает правильность мнения православной церкви о второстепенности поиска наиболее точных слов греческого подлинника Нового Завет.

Докладчик дал однозначно понять, что для православной церкви Писание всего лишь часть предания. И хотя Писание является первым и наиважнейшим преданием, так как идет от Христа и апостолов, но оно является всё же приданием, за которым идёт предание мужей апостольских, апологетов, первых церковных учителей и так далее и так далее. Всё это из одной оперы и ни одна из её частей, даже Писание, не ниже и не выше всей совокупности предания.

Конечно, православная церковь не забывает провозглашать свою приверженность Писанию и даже указывает на то, что «отцы» толковали именно Писание. Но всё это лишь декларации о благих намерениях (которыми, кстати сказать, известно куда вымощена дорога), не более. Существенно само отношение православной церкви к Писанию, а отношение это - как к части предания.

Поэтому если внимание православной церкви было обращено на устную весть, а не на «фиксированный текст», если «за разными текстами на разных языках, в разных переводах стоит единая Благая Весть», если «различные формы библейского текста, различные переводы» - это «составные части единого потока Предания», как далеко с такими представлениями можно продвинуться на пути перевода Библии, вернее, точности этого перевода?

Если важна устная проповедь, а не «фиксированный текст», зачем слишком переживать о том, какой текст ляжет в основу пересмотренного перевода Библии, ведь «за разными текстами на разных языках, в разных переводах стоит единая Благая Весть», а только она, по мнению православной церкви, и важна? И тем более если «различные формы библейского текста, различные переводы» - это всего лишь «составные части единого потока Предания», то какие есть вообще основания беспокоиться о точной передаче слов Христа? Достаточно иметь четкое представление о церковном предании, которое и будет основанием для выбора слов Христа и апостолов. Или наоборот: можно выбрать любой древний текст или перевод, следя лишь за тем, чтобы слова из этого текста или перевода, которые считаются частью предания, не противоречили тому церковному преданию, которое принято в данный период в данном месте. Всё легко и просто. А главное: не нужно мучиться, подобно западной библеистике, в поиске наиболее точно отражающего слова Христа и апостолов текста.

И тогда мы с необходимостью приходим к тому выводу, к которому пришла православная церковь, а именно: из всего многообразия старых текстов и переводов нужно выбирать только те, которые согласуются с церковным преданием, как оно было в конце-концов сформировано у «отцов». И тогда поиск наиболее близких к оригиналу слов Христа и апостолов теряет свой смысл, поскольку он не то что не нужен, а даже нежелателен, так как может не быть в согласии с церковным преданием.

И если теперь коснуться вопроса об отношении православной церкви к переводу Библии, то следует понимать, что этим отношением будет не декларирование этой церковью во всеуслышание своей приверженности Писанию, а выбор ею наиболее удобных для нее старых библейских текстов и переводов. Это и снимает проблему поиска наиболее точным древнегреческих рукописей и оставляет в нетронутом состоянии то сложившееся в веках православное предание и догматику.

Подводя итог взглядам православной церкви на Писание и его перевод, митрополит пишет: «Таким образом, в Православной Церкви сосуществуют переводы, ориентирующиеся на разные текстуальные традиции. Это отражает, с одной стороны, верность древним библейским истокам христианства, с другой – верность святоотеческому преданию и традиции ранней Церкви».

Что касается «верности древним библейским истокам христианства» и «традиции ранней Церкви», то, как было показано выше, это, мягко говоря, не соответствует действительности. А вот «верность святоотеческому преданию» - это в самую точку. Именно им православная церковь руководствовалась, предпочитая тот или иной древний текст или перевод. И именно им, как кажется, руководствуется православная церковь, приступая к исправлению своего традиционного Синодального издания.

Вопрос о переводе Священного Писания. Чего по мнению РПЦ можно касаться?

В заключительной части своего доклада митрополит Волоколамский коснулся непосредственно вопроса о переводе Библии.

Опустим его предложения по изданию славянской Библии, поскольку эта Библия по определению является книгой богослужения и не предназначена для домашнего чтения. Хотя стоит заметить, что если эта книга была трудна для понимания даже для просвещенной части российского общества уже в начале XIX века, то трудно поверить в то, что эта Библия будет понятна в наше время. Единственное её достоинство в том, что, как заметил докладчик, она «пользуется огромным уважением верующего русского народа» и является «драгоценным достоянием нашего народа», то есть имеет исключительно историческую и культурную ценность.

Что же касается Синодального перевода, то в этом вопросе митрополита беспокоит исключительно то, что «язык и стиль Синодального перевода далеки от языка и стиля русской литературы – как современной, так и классической», что «одно и то же имя собственное в различных книгах (а иногда и в пределах одной книги) передается в Синодальном переводе по-разному, а иногда, напротив, различные еврейские имена и географические названия совпадают в русской транскрипции», что «отмечается неточность в передаче реалий, бытовых и социальных особенностей Древнего мира…»

Правда, он же пишет далее: «Некоторые места могут ввести читателя в заблуждение» и приводит как пример Малахии 2:16, где в Синодальном переводе говорится о ненависти мужа к жене, тогда как на самом деле речь идет о том, что Бог ненавидит развод. Но приведенный пример не даёт основания делать вывод о том, что планируемое уточнение и изменение Синодального издания Библии затронет глубинные идеи. Речь идет об улучшении и модернизации стиля, бытовых и социальных реалий, и в лучшем случае нейтральных для православной церкви мест Писания, которые не идут в какое бы то ни было противоречие с её догматикой и практикой. В остальном, как кажется, православная церковь семь раз отмерит, решая вносить ли существенные изменения в текст издания, если данные библейской текстологии будут указывать на необходимость это сделать, но что будет идти вразрез с догматикой их церкви и авторитетными «отцами». И вряд ли она решиться отрезать.

Перечисляя далее другие переводы Библии на русский язык, имевшие место уже в XIX веке, автор доклада особо отмечает опыт перевода Нового Завета епископом Кассианом (Безобразовым), который был опубликован Британским библейским обществом в 1970 году, а затем неоднократно переиздавался Российский библейским обществом. По этому поводу митрополит замечает: «В его основу положено критическое издание Нового Завета Нестле-Аланда. Это, с одной стороны, отдаляет перевод от традиционного для Русской Православной Церкви византийского текста Библии, с другой – отражает современное состояние библейской текстологии».

И хотя, казалось бы, подача этой мысли более или менее нейтральна, но даже здесь митрополит не смог удержаться, чтобы не намекнуть, что основа перевода Безобразова – это не «традиционный для Русской Православной Церкви византийский текст Библии». Иными словами, митрополит фактически сказал: «Епископ Кассиан молодец, что продолжил традицию перевода Писания на русский язык. Но за что его нельзя похвалить, так это за то, что он перенял западный подход к переводу Библии, переводу на основании критического издания Нового Завета на греческом языке, а не продолжил восточно-православную традицию». И в этом митрополит Иларион поступил как чадо своей церкви, в которой принято считать, что главное – это устная весть, а не «фиксированный текст», что Писание – это часть предания, и что поэтому главное то, как на само Писание и его разнообразные списки смотрят «отцы церкви», а не сам текст и поиски наиболее точного его варианта, чем занимаются те, кто издает критический текст.

Вопрос о переводе Священного Писания. Чего по мнению РПЦ касаться нельзя?

Мы подходим к кульминационному моменту всего доклада.

Проанализировав некоторые современные переводы на русский язык, рекомендовав некоторые из них для дополнительного чтения верующим РПЦ и отвергнув другие, митрополит Волоколамский снова возвращается к Синодальному изданию и пишет: «Следует признать своевременным и желательным начать работу над созданием нового общецерковного перевода Библии на русский язык, который:

— учитывал бы достижения современной науки (в том числе библейской археологии, текстологии, сравнительной семитологии и т.д.) в понимании библейских текстов, а также стоящих за ними историко-культурных реалий;

— опирался бы на современную теорию перевода;

— использовал бы всю палитру средств классического русского литературного языка для передачи красоты и многообразия библейских текстов, их духа, смысла и стиля;

— не был бы оторван от сложившейся церковной традиции».

А теперь вдумаемся в предложения докладчика.

Первый пункт означает редактирование библейских имен, названий и так далее, что само по себе весьма желательно и похвально. Второй пункт тоже понятен, так как предполагает выбор принципов перевода. Третий пункт касается восприятия библейского текста, который предполагается перевести. И это тоже весьма важный вопрос, так как учитывает целевую аудиторию.

И все же нас не оставляет ощущение, что всё, намеченное в пунктах 1, 2 и 3 – это, скорее, некое ретуширование, подбеливание. Это не желание приблизить читателя к наиболее точному смысу Писания, а приобщение современного читателя к Писанию на основании улучшения литературного стиля, через приведение библейских названий в большее соответствие с данными древней истории и так далее.

Мы не хотим сказать, что Синодальное издание Библии никуда не годно. Но всё же, если некая церковь ставит перед собой задачу исправить, а тем более «начать работу над созданием нового общецерковного перевода Библии на русский язык», одними изменениями литературного стиля, названий мест и имен не обойтись. Но другого, похоже, нет среди предложений митрополита Волоколамского.

И какую целевую аудиторию имеет в виду планируемый церковью перевод Библии?

На этот вопрос прекрасно отвечает пункт 4. И кажется, что он как раз и является тем пунктом, который, идя независимо от пунктов 1-3, раскрывает православный подход к сути планируемого православной церковью перевода.

Во-первых, этот пункт подразумевает нацеленность исключительно на православных верующих. Но это можно понять, поскольку любой текст нацелен на ту или иную целевую аудиторию. Плохо лишь то, что Писание, которое по определению является Словом Бога для всех людей, превращается в Слово Бога лишь для некоторой части земного населения с определенными взглядами.

Но и это не самое страшное, поскольку защитники православной церкви и её действий не преминут напомнить, что любая (или почти любая) протестантская деноминация затачивает перевод Библии прежде всего для себя и потом уже для своих миссионерских целей.

Самое плохое, и это во-вторых, то, что пункт 4, который подразумевает, что библейский перевод «не [должен быть] оторван от сложившейся церковной традиции» означает, что во главу угла в вопросе перевода Библии православная церковь ставит свою традицию, которая, как уже говорилось выше, отнюдь не с достаточным уважением относится к Писанию, подчиняя его своим традициям и преданиям.

Поэтому можно ожидать, что в случае необходимости произвести серьезные исправления в переводе, на что укажут последние данные библейской текстологии, но которые будут противоречить «сложившейся церковной традиции», и не только в вопросе какой древний текст или перевод использовать, но и в вопросе о том, как перевести спорное место Писания, православная церковь вряд ли пойдет на это.

Это еще так и потому, что, как говорит докладчик: «Само собой разумеется, что работа по созданию текста, претендующего на общецерковную значимость, возможна только (курсив авторов данной статьи) под эгидой священноначалия Русской Православной Церкви». Этим всё сказано.

Остается лишь посмотреть, что получится из этого проекта, осуществить который намеревается РПЦ.

Часть 2

В данном авторском докладе, как нам кажется, всё то, о чём было сказано в первой части, будет представлено более выпукло и даст возможность читателям яснее увидеть подход православной церкви к вопросу отношения к Писанию и его переводу, поскольку Христос Караколис в своем докладе приводит весьма показательные примеры.

Что не так с критическим текстом?

Начиная свое сообщение на конференции, автор указывает на то, что «в православном научном и церковном сообществе нет единого мнения о критическом тексте греческого Нового Завета». По его словам, некоторые принципиально против использования критического текста и призывают пользоваться исключительно традиционным церковным текстом, тогда как другие не против пользоваться критическим текстом в науке, но не приемлют замену традиционного для православной церкви текста Библии на критический текст для богослужебных чтений. Относительно последнего, как замечает докладчик, все в православной церкви довольно единодушны. И добавляет: «Полагают, что новозаветные перикопы, читаемые на богослужении, должны отражать не критический текст, а «текст большинства»: традиционный византийский текст Нового Завета, как он был опубликован в Венеции во времена Османской империи», что имело место в начале ХХ века.

Уже из этого становится очевидно, что подход западной и православной церквей к вопросу об отношении к Писанию, его точности в передаче и переводе, отличаются. Тогда как в католицизме и протестантизме идет поиск наиболее точной формулировки текста Нового Завета путем поиска, анализа, сличения имеющихся в наличии многочисленных новозаветных рукописей, в православии этот подход отрицается в принципе и допускается лишь постольку, поскольку его можно разрешить в узких научных кругах.

И как бы подтверждая эту мысль, православный автор доклада переходит к вопросу о том, что такое критический текст. Отвечая на него, он приводит следующую цитату: «…это «эклектический текст, установленный на основании чтений, которые содержатся в рукописях… это современный текст, опирающийся на данные древних текстов». То есть это искусственный текст, воссозданный на основании не одного источника, а на основе многих, считающихся наиболее надежными текстуальными источниками новозаветных произведений».

Иными словами, как сообщается далее в докладе, целью при подготовке критического текста являются поиски как можно большего числа новозаветных рукописей, сличение их между собой для нахождения разночтения и затем, используя научный аппарат, решения вопроса о том, какое прочтение текста следует предпочесть в том или ином случае.

Действительно, по словам автора доклада, «подготовка критического текста весьма трудоёмка». Но в то же время, как отмечает сам же автор, этот «искусственный текст, созданный на основе лучших (курсив авторов данной статьи) из доступных свидетельств», хотя и замечает далее: «Но ведь ни одна рукопись не совершенна. Если только ученые не добудут автограф древнего текста (чего практически никогда не бывает), им придется иметь дело с модификациями оригинала, даже если у них на руках есть самые лучшие и надежные рукописи».

С этим мы можем согласиться. Действительно, очень трудно, при наличии тысяч копий новозаветных текстов, сличить их между собой, найти разночтения и тем более решить какое прочтение предпочтительнее на основании того, какие из имевших место текстов древнее, то есть отражает состояние текста максимально приближенного к тексту оригинала. Но какой другой способ убедиться в подлинных словах Христа и апостолов, то есть в христианском учении и практике, более оправданный, чем этот, у нас есть? Неужели подход православной церкви, которая, по сути, никогда и не ставила перед собой задачи нахождения наиболее точных текстов новозаветных произведений, о чем будет еще речь далее, и которая довольствовалась вплоть до начала XX и даже в более позднее время так называемым «текстом большинства», который отражал византийскую традицию передачи новозаветного текста, является лучшим способом установления точного текста новозаветных Писаний, тем более, что и сам «текст большинства» имеет множество неточностей?

Но этот вопрос уместен только для лиц, которые переняли евангельский подход в библеистике. В православии этот подход невозможен в принципе, так как православная церковь пользуется совершенно иной методологией. Как уже было указано, для православной церкви Писание является лишь частью изменяющегося от эпохи к эпохе и от общества к обществу предания. Именно об этом говорит и автор доклада: «потому что Библия (в том числе Новый Завет) считалась не столько священным текстом, сколько письменной фиксацией устного предания. Это был текст, который всегда нуждался в новых интерпретациях, применяющих его к проблемам Церкви». И затем делает такой ошеломляющий вывод: «Зачастую изменения вносились в рукописи с целью улучшить язык новозаветного текста. Но они были и попыткой (ре)интерпретировать текст».

Истина и её поиск

Последняя мысль поражает. И дело не только в разности мышления и подхода евангельского и православного верующего к вопросу об истинности слов и учений Христа и апостолов. Дело в подходе к вопросу об истине. Евангельский верующий не будет довольствоваться представлением, что поскольку трудно восстановить первоначальные слова новозаветных Писаний, нет необходимости слишком переживать из-за этого и углубляться в библейскую текстологию. Евангельский верующий приложит все усилия для того, чтобы максимально приблизиться к тому, что было изначальным текстом Нового Завета, поскольку понимает, что только так можно прийти к решению (пусть и не во всем окончательному и однозначному) вопроса о форме учений Христа и апостолов. Для него первичным является вопрос об источнике, на основании которого можно выносить решение об истинности или ложности чего-то. И он не будет слепо верить каким бы то ни было авторитетам.

У верующего православного совершенной противоположный подход. Он не будет ломать голову по поводу правильности прочтения того или иного текста Нового Завета. При наличии разночтений он, подобно страусу, спрячет голову в песок и предпочтет поверить авторитету церковных «отцов» в вопросе отношения к библейскому тексту. Для православного человека вопрос о поиске источника, на основании которого можно было бы решать об истинности или ложности той или иной идеи не стоит слишком остро.

Вспомнить хотя бы традиционные восточные религии. В какой из них вообще стоит вопрос о доказательстве на основании доводов разума истинности тех или иных религиозных взглядов? Ни в какой. Восточный человек попросту не поймет, если мы зададим ему вопрос: «А какие у тебя есть основания не сомневаться, что все именно так, как ты себе это представляешь и веришь?» Для него этого вопроса не существует!

Безусловно, православная церковь, как экклектическое порождение западного и восточного духа, полностью не может проигнорировать вопрос о рациональных доказательствах истинности своих идейных постулатов. Но тем не менее, она намного меньше чем церковь на западе зависима от рационализма.

К тому же можно вспомнить и общественно-политические условия, в которых происходило становление православной церкви. Эта церковь слишком тесно соединилась со своими национальными государствами. Именно государство выносило окончательное решение о форме религии, догмы и церковной практики, которые должны были быть приняты его подданными. Запад же находился в иных условиях, когда религия в большей степени была отделена от государства, что и дало свой плод в виде Реформации, невозможной в принципе на востоке.

Но как верующих, нас поражают слова докладчика: «Зачастую изменения вносились в рукописи с целью улучшить язык новозаветного текста. Но они были и попыткой (ре)интерпретировать текст» (курсив авторов данной статьи).

Давайте вдумаемся: православная церковь не то что не заботилась о точной передаче новозаветного текста, считая его лишь «письменной фиксацией устного предания». Она относилась к нему не только как к «тексту, который всегда нуждался в новых интерпретациях, применяющих его к проблемам Церкви». Она позволяла себе «вносить [изменения] в рукописи с целью улучшить язык новозаветного текста», и, что поразительней всего, «(ре)интерпретировала текст», то есть, фактически, переписывала Писание под себя. Разве эти не поражает?!

Текстуальная критика и «отцы церкви»

Следуя далее в своем изложении, докладчик переходит к вопросу о текстуальной критике в традиции «отцов церкви».

И здесь он делает очень интересное замечание. Приведя данные о научных изысканиях по вопросу о новозаветных разночтениях, встречающихся у «отцов», говоря об одном авторе, работающем в этом направлении, он сообщает: «Отцы Церкви пытались сравнивать тексты в случае пропусков, дополнений и прочих различий. Цель таких сравнений и поиска лучших вариантов могла быть экзегетической, богословской и апологетической». А чуть далее сообщает: «Это позволяет заключить, что отцы Церкви обращали внимание на текстологические различия, причем по разным причинам». И далее: «Важно другое: отцы Церкви знали о разночтениях в тексте Нового Завета и не были к ним безразличны». Иными словами, поиск критического текста не был чужд православной церкви.

Но вот это-то и удивительно: почему для «отцов церкви» поиск наиболее точного текста Нового Завета не был чужд в принципе, тогда как для современной православной церкви он не столь важен, о чем речь уже шла в начале данной статьи?

И внимательный читатель обратит внимание на то, что отцами двигала цель не столько найти подлинные слова Христа и апостолов, сколько «цель… поиска лучших вариантов» этого текста и при этом цель такого поиска «могла быть экзегетической, богословской и апологетической», то есть призванной доказать свою правоту и заблуждения своих оппонентов. А это в принципе отличается от того подхода, который принят у евангельских верующих в наше время и который целью ставит поиск точных слов новозаветных Писаний без уклонения в то или иное конфессиональное предпочтение.

Конечно, и на западе не без греха, поскольку очень трудно избежать привнесения своих взглядов (будь то конфессиональных или атеистических) в работу над восстановлением первоначального новозаветного текста. Но куда больше шансов у тех, кто вооружен мыслью восстановить максимально близкий текст Нового Завета эпохи Христа и апостолов, чем у тех, кто даже не ставит перед собой такую задачу, а хочет отредактировать лишь поздневизантийский «текст большинства» и кто относится к Писанию «не столько как к священному тексту, сколько как к письменной фиксации устного предания», записанный текст которого затем, «применяя его к проблемам Церкви», можно заново «интерпретировать», «вносить изменения в рукописи с целью улучшить язык новозаветного текста» и даже «(ре)интерпретировать».

И после этого кто-то еще сможет сказать, что православная церковь уважительно относится к Слову Бога, которое даже не называет таковым (слова докдачика, выражающие официальную позицию РПЦ: «Библия (в том числе Новый Завет) считалась не столько священным текстом»)? Чего можно ожидать от церкви в вопросе о переводе Библии, если она вооружена именно такими взглядами?

Непростой выбор. Но только не для РПЦ

И чтобы хоть как-то обосновать мнение православной церкви об отсутствии унифицированного текста в практике их церкви, докладчик обращается к периоду доконстантиновой церкви и утверждает, что «первоначальная Церковь не старалась сохранить новозаветные тексты в первозданном виде… Они не были священными. Они лишь отражали важнейший слой устного предания (особенно Евангелия)». И лишь «впоследствии… начинается текстуальная унификация. Ей способствовал Константин…»

Иными словами, автор ожидает от простых рыбаков, земледельцев, ремесленников и даже рабов, которыми были большинство христиан доконстантинова периода, скрупулезности профессиональных переписчиков, наподобии соферимов и масоретов. Не абсурдно ли это? Разве можно этот аргумент приводить как доказательство того, что для ранней Церкви книги новозаветных Писаний «не были священными», а являлись лишь «важнейшим слоем устного предания?

Неужели те неизбежные ошибки, которые допускали простые христиане при копировании текста новозаветных Писаний (и выявить которые стремится библеистика) являются доказательством того, что ранние христиане не слишком заботились о точной передаче новозаветного текста и даже о том, что они, как и современная православная церковь, позволяли себе относиться к новозаветному тексту как к «тексту, который всегда нуждался в новых интерпретациях, применяющих его к проблемам Церкви», позволяли себе «вносить изменения в рукописи с целью улучшить язык новозаветного текста», и «(ре)интерпретировала текст»? Вряд ли кто-то осмелится утверждать подобное. 

Не являются ли упоминания новозаветных цитат у мужей апостольских и других ранних церковных писателей, а также то, что они отличали слова новозаветных книг от слов христианских писателей послеапостольского периода, доказательством как раз того, что только книги, впоследствии вошедшие в канон новозаветного Писания (всего 27) признавались ими авторитетными? Но докладчик игнорирует эти факты.

А когда он переходит к эпохе императора Константина, который приказал Евсевию Кесарийскому изготовить 50 копий унифицированного Священного Писания, не выдвигает ли он обвинение против самой Церкви? Допустим, докладчик прав в разделе об отношении ранних христиан к Писанию. Но разве современная православная церковь не ориентируется на византийский тип церковного устройства и богословия? И теперь обращаться к догосударственной церкви, как образцу? Не является ли это, мягко говоря, несколько не последовательно?

Но именно такую непоследовательность можно наблюдать в словах докладчика.

И говоря об унификации священного для христиан текста со времен императора Константина, разве тем самым докладчик не намекает на неуместное влияние светской власти на вопрос отношения Церкви к новозаветному, да и вообще ко всему библейскому тексту? Если он как образец приводит отношение к христианским текстам во времена до IV века, когда по его мнению «первоначальная Церковь не старалась сохранить новозаветные тексты в первозданном виде», не хочет ли он тем самым сказать, что унификация священного текста со времен Константина явилась заблуждением, так как уводила Церковь от образца ранних христиан, которые «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде»? Кажется, что так оно и есть. 

Но ведь тем самым докладчик как бы намекает, что тот образец Церкви, который стал формироваться с эпохи Константина и который на востоке превратился в православную церковь, является, мягко говоря, заблуждающимся? И разве это заблуждение не было порождено в результате слишком тесного сближения Церкви и государства? А если это так, то разве лишены основания обвинения православной церкви в том, что она попала в плен к светскому государству, в чем её обвиняют как верующие, так и не верующие лица, опознанные с истинными взглядами ранних христиан и с историческими данными? Разве ранние христиане, которые якобы «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде», не были ближе к истине, чем государственная церковь с IV века, которая начала унифицировать новозаветный, да и весь библейский текст?

И тогда докладчику нужно решить весьма щепетильные вопросы.

Вопрос 1. Современная православная церковь, которая считает Священное Писание «не столько священным текстом, сколько письменной фиксацией устного предания», заблуждается или придерживается истинного мнения?

Вопрос 2. Если придерживается истинного мнения, то с какой позиции: с позиции ранних христиан, которые «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде» или с точки зрения церкви IV и последующих веков, когда она старалась унифицировать библейский текст?

Ведь если были правы ранние христиане, которые «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде», то заблуждалась Церковь начиная с IV века, когда она предпринимала попытки унифицировать библейский текст, поскольку истинным было бы всё же следовать точке зрения ранних христиан, которая, по мнению докладчика, заключалась в том, чтобы не придавать слишком большое значение той или иной передаче текста Священного Писания, что неизменно вело бы к тому, что в каждой из множества церквей была бы своя традиция предпочтения того или иного текста Нового Завета и всего Писания и о таком понятии как «текст большинства» речь вообще не шла бы.

Более того, как уже было сказано, не появился бы и сам «текст большинства» как необходимый и единственно возможный для использования в церковных богослужениях, поскольку это означало бы появление некой «ереси», сродни «трехязычной ереси». Но византийский «текст большинства» всё же появился вопреки тому, что по мнению докладчика ранние христиане «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде».

И тогда мы вправе задать вопрос: кто же заблуждался: ранние христиане или Церковь с IV века и вплоть до нашего времени?

Честным ответом, очевидно, будет следующий: заблуждалась Церковь IV века и современная православная церковь.

Но что если все же Церковь IV и последующих веков отстаивала истину и текст действительно нужно было унифицировать, хотя бы до уровня несовершенного и имеющего множество неточностей и искажений «текста большинства»?

В таком случае мы вправе задать другой вопрос: если это так, то насколько уместно приводить пример ранних христиан, которые, по мнению докладчика, «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде»? Тут что-то одно: либо да, либо нет, иначе мы приходим к противоречию. А пытаться усидеть на двух стульях, когда и пример ранних христиан важен, но который противоречит позиции церкви более позднего периода, и важен пример более поздней церкви, но которая противоречит позиции ранних христиан, вряд ли удастся. Да что там вряд ли, она точно не удастся, так как еще никому не удавалось сидеть на двух стульях, он неизменно оказывался на полу, то есть в униженном положении.

Но современную РПЦ, которая устами докладчика озвучила, что для нее важен и пример ранних христиан, которые «не старались сохранить новозаветные тексты в первозданном виде», и пример более поздней церкви, которая пошла по пути унификации библейского текста и пришла к «тексту большинства», можно понять. Можно это понять даже несмотря на отсутствие логики при попытке совместить эти две точки зрения.

А понятным нам позиция РПЦ станет тогда, когда мы поймем, что она является не только «апостольской церковью», но и церковью «отцов». Первое означает, что она пытается ориентироваться на пример апостолов и ранних христиан, что ей очень плохо удаётся. Второе же означает, что она не может игнорировать и мнения авторитетных для нее «отцов церкви». И когда возникает противоречие между мнением ранней церкви (то есть апостолов) и мнением более поздних «отцов», что неизбежно и что видно из примера отношения к тексту Священного Писания ранних христиан и поздних «отцов церкви». Она, вместо того чтобы честно предпочесть либо мнение ранних христиан либо мнение «отцов» с целью избежать противоречия, принимает и то и другое мнение, мало заботясь о том, что они противоречат друг другу.

Вообще, это болезнь православной церкви. В своем догматотворчестве она пошла по тому же пути, стараясь максимально согласовать разные, а подчас противоположные мнения. Именно это мы видим и в случае её отношения к Писанию, его тексту и поиску наиболее точных рукописей библейских книг. Так что вопрос о том, чье мнение о Писании и его тексте истинное, ранних христиан или поздних «отцов», остается открытым.

Правослвная церковь и её отношение к «критическому изданию» Нового Завета

Переходя к вопросу о текстуальной критике как научной дисциплине, докладчик указывает на те изменения, которые повлекло за собой изобретение книгопечатания. Действительно, возможность изготовления множества копий Библии поставило на повестку дня вопрос о нахождении точного текста новозаветных Писаний. И на западе произошел бум новозаветных текстуальных исследований, начавшийся с известного гумманиста Эразма Роттердамского.

Перечисляя имена тех, кто внёс выдающийся вклад в дело поиска точных слов Христа и апостолов, докладчик останавливается на критическом издании новозаветного текста Нестле и говорит: «В последнее столетие библеисты сплошь и рядом относились к критическим изданиям, особенно «Нестле-Аланду», с таким доверием, словно из-под пера новозаветных авторов вышли произведения, идентичные с продукцией Курта Аланда в Мюнстере!»

В этих словах так и слышится неприкрытая ирония.

Мы же хотим сказать, что ни в коем случае не закрываем глаза на недостатки западного подхода восстановить как можно более приближенный к изначальному новозавтеный текст Писания. Но всё же этот подход несравненно лучше и продуктивнее, чем подход православной церкви, которая даже не ставит перед собой такой задачи.

Именно это подразумевает докладчик в следующих словах: «…Церковь не хотела устанавливать единообразие… даже и желание отсутствовало». Вот оно: «даже и желание отсутствовало». И с таким подходом можно говорить об уважении к Слову Бога, если оно даже и Словом Бога не считается, а лишь частью изменяющегося предания, которое можно и нужно интерпретировать и даже реинтерпретировать?

Конечно, каждый волен сам выбирать подход к передаче и переводу Писания. Но нам кажется, что при всех недостатках западного подхода, как объективных, так и субъективных, он всё же намного продуктивней и надежней подхода православного.

Пример отношения православной церкви к данным библеистики

И здесь мы переходим к очень показательному примеру, который докладчик приводит в своем докладе. Он сообщает, что в 1904 году профессор Василиос Антониадис подготовил издание византийского текста по заказу Святейшего Синода Вселенского Патриарха. «Цель состояла в «восстановлении самого древнего текста церковной традиции, особенно традиции Константинопольской церкви». И сам же докладчик восклицает: «Подумать только: когда ученые Западной Европы пытались восстановить первоначальный текст, Восточная Церковь озаботилась восстановлением собственного текста, а не исторически подлинного!» (курсив авторов данной статьи).

Мы тоже можем повторить вслед за докладчиком: подумать только, когда на западе ученые заботились о том, чтобы приблизить простых читателей Библии к подлинным словам Христа и апостолов, православная церковь не ставила эту задачу в принципе!

Вместо этого, как замечает далее докладчик, «во главе угла стояли новозаветные чтения на богослужебный год. Соответственно. Антониадис изучал почти исключительно лекционарии, чтобы восстановить богослужебное чтение, а полными новозаветными рукописями с последовательным текстом ограничивался лишь в тех частях Нового Завета (например, Апокалипсисе), которые читаются в храме. Но даже в последнем случае Антониадис выбирал рукописи более поздние (иногда намного более поздние), чем рукописи Х века».

Это ли не яркий показатель того отношения, которое православная церковь имеет к Священному Писанию?

Мало того, что профессор Антониадис во главу угла ставил «богослужебное чтение» и что он «ограничивался лишь в тех частях Нового Завета (например, Апокалипсисе), которые читаются в храме», иными словами, не ставил даже цели перевести весь Новый Завет. Он даже не использовал самые ранние из доступных на востоке рукописей для своего издания Нового Завета.

Современный пример отношения православной церкви к Писанию. От своего прошлого не так легко избавиться

Докладчик сообщает, что в октябре 1999 года официальные представители православных церквей и Объединенных библейских обществ (ОБО) собрались в Эскориале (Испания). Представители ОБО предложили православным церквам помощь. В свою очередь представители греческой церкви «попросили составить новое критическое издание византийского текста (курсив авторов данной статьи), поскольку изданию Антониадиса было почти сто лет». Было получено согласие и началась работа в указанном направлении. В основу критического издания византийского текста был положен текст Антониадиса и высококачественная рукопись XI века.

Итак, уже сама постановка вопроса показательна. Православные церкви не просят дать им наиболее точный текст, который был бы максимально приближен ко времени Христа и апостолов (и это понятно, так как уже было сказано достаточно об отношении православной церкви к вопросу поиска точных слов Нового Завета), а лишь отредактировать византийский «текст большинства».

Казалось бы, православные церкви должны были приветствовать появление обновленной его версии, тем более, что сами о ней попросили. Но не так всё вышло.

Как сообщает далее докладчик: «И всё же официальные грекоязычные Церкви отнеслись к нему с безразличием». И хотя далее он говорит, что «ОБО отказались от данной программы, главным образом, по финансовым соображениям», мы прекрасно понимаем, что любое финансирование осуществляется при наличии желания. А когда «официальные грекоязычные Церкви отнеслись к нему («новому критическому изданию византийского текста») с безразличием», могли ли они быть заинтересованы в продолжении финансирования этого проекта?

Всё это показывает ту чрезвычайно сильную косность, которой отличается православная церковь. Ведь, казалось бы, были созданы максимально благоприятные для нее условия. Ей предлагается не критический текст западной библеистики (тот же Нестле-Аланд, по поводу которого автор доклада выразился с неприкрытой иронией), а византийский «текст большинства», который веками является традиционным для православной церкви. Работа ведется на основании принятого на востоке текста профессора Антониадиса и даже главная рукопись, с которой происходи работа, является рукопись самой сердцевины византийского периода. Но даже всё это не устраивает православные церкви, которые всё равно «отнеслись к нему (данному проекту) с безразличием». И, кажется, единственной причиной такого безразличия со стороны православных церквей является тот факт, что традиционный византийский текст собираются пересмотреть и предложить его критическое издание. Но даже это для православной церкви является неприемлемым и она готова лучше остаться с неточным и нуждающимся в пересмотре текстом Священного Писания, лишь бы он был своим традиционным, то есть таким, каким он был принят сто лет назад. Не это ли яркий показатель чрезвычайной косности православной церкви, для которой вопрос истинности сводится к вопросу древности или просто давности?

Не является ли это еще одним доказательством неуважительного отношения православной церкви к Священному Писанию? Ответ очевиден.

Итак, совместный проект православных церквей и ОБО был приостановлен. И докладчик пишет о «несколько ином подходе к необходимости критического издания византийского текста», но тут же вынужден признать, что «пока непонятно, сможет ли «несколько иной подход»… стимулировать интерес со стороны ОБО и Православных церквей».

Что же дальше?

И далее он переходит к иным проектам, осуществляемым с участием, нет не самой православной церкви, а лишь её представителей, которые выступают как частные лица. Так, он пишет о предпринимаемом проекте издания критического текста «Нестле-Аланда», в редколлегию которого был включен православный специалист. Пишет и о работе над проектом издания критического византийского текста. Но при этом замечает, что «в нем приоритет отдан реконструкции эклектического текста, как можно более близкого к автографу», то есть выбран тот путь, которым идет западная библеистика, но который в принципе неприемлем для православной церкви, так как она не приемлет создание экклектического текста, а довольствуется «текстом большинства». Конечно, предполагается создать хоть и экклектический, но все же византийский текст на основании известных рукописей. Но удовлетворит ли это православные церкви, если даже проект 1999 года, предпринятый для издания не экклектического, а традиционного византийского, хотя и критического, текста по всем желаниям православных церквей потерпел провал? Кажется, что всё говорит против удачи такой попытки. Хотя окончательный ответ на этот вопрос даст только время.

А пока докладчик, указав на проект издания византийского экклектического текста Писаний, задает уместный вопрос, ответ на который и мы хотели бы получить:

«Совпадает ли это с интересами Православной Церкви?»

В заключительной части своего доклада он отвечает на этот вопрос.

И его ответ: нет, поскольку «такую потребность в православии ощущают разве только ученые». Ну, этого и следовало ожидать. Читатели, возможно, помнят, что в самом начале данной статьи уже шла речь о том, что некоторые в православной церкви не против пользоваться экклектическим текстом, призванным восстановить первоначальные слова Христа и апостолов, но только в науке, и не приемлют замену традиционного для православной церкви текста Библии на критический текст для богослужебных чтений.

Более того, докладчик повторяет уже озвученную ранее мысль: «Попытка воссоздать первоначальный текст не только трудна, но и не дает абсолютно надежных результатов».

Это так. Но какой более надежный путь можно предложить взамен?

Поразительно, но докладчик предлагает такой путь! Вот его слова: «не выяснить историческое происхождение текста, а увидеть и выразить в нем собственную идентичность» и утверждает, что именно это «интересно Православной Церкви».

Вот оказывается как! Оказывается, что не точность текста важна, а выражение посредством него «собственной идентичности» церкви. Иными словами, вначале постулируется истинность церкви и всего, что с ней связано, и лишь затем утверждается необходимость текста Священного Писания для «собственной идентичности» самой этой церкви. То есть провозглашается, что не Писание доказывает истинность православной церкви, а православная церковь доказывает истинность и даже саму необходимость Священного Писания, поскольку, как учит эта церковь, Священное Писание – это книга церкви, а не отдельного христианина!

Но если основа данного умозаключения исходит из постулата об истинности православной церкви, есть ли вообще необходимость в поиске точных слов Христа? Если всё, что связано с православной церковью истинно и не может быть иным даже несмотря на слова и дела Христа и апостолов, которые при их прочтении указывают на заблуждения этой церкви, зачем вообще искать точный текст Священных Писаний? Наоборот, как раз нахождение таких точных слов новозаветных Писаний будет тем, что мешает «истинной» церкви, так как может отрицать «истинные» догматы, практики и традиции этой церкви. Не понятно ли после всего этого нашим читателям, что православная церковь, и её часть РПЦ, в принципе не могут подойти непредвзято к вопросу исправления Библии?

И что это так свидетельствуют дальнейшие слова докладчика. Ответив на вопрос «Совпадает ли это с интересами Православной Церкви?» в общем плане, он переходит к частному, а именно к «попытке восстановить византийский текст, каким он был во времена перевода Библии на славянский язык свв. Кириллом и Мефодием», так как именно это поможет уже РПЦ «увидеть и выразить в нем (данном славянском издании) собственную идентичность», что нужно и является, так сказать, планом-максимумом РПЦ.

И в подтверждение этой мысли он далее говорит: «Хорошее критическое издание византийского текста обеспечит каждую Православную Церковь, грекоязычную или негрекоязычную, подспорьем для воссоздания новозаветного текста своего прошлого (курсив авторов статьи). Это поможет не только решать текстуальные проблемы, но и заново укрепить и даже переосмыслить свою идентичность» (курсив авторов статьи).

Вот так. Главное не точность новозаветного текста, а «свое прошлое» и «своя идентичность». И это понятно, так как исходным рассуждением является утверждение о непогрешимости православной церкви. Ведь зечем непогрешимой церкви точный текст Писаний, если она и так непогрешима? Этим пусть занимаются всякие там инославные, раскольнические и еретические церкви и секты, которым нужны доводы в пользу свое истинности. Православной церкви точный текст Священных Писаний, а фактически и само Писание, не нужны, ведь она и так истинная.

Вот так. Не больше, но и не меньше.

Как все будет на практике – покажет время. Хотя всё говорит не в пользу Священного Писания.

Часть 3

Доклада Саймона Криспа «Священный текст, верность традиции, принадлежность общине верующих: главные критерии православного библейского перевода»

Как и предыдущие доклады, этот тоже можно найти в сборнике «Современная библеистика и Предание церкви» под общей редакцией митрополита Волоколамского Илариона (Москва, 2017). В нем автор развивает похожие мысли (но приводит и дополнительные) и читатели смогут еще с большей ясностью увидеть точку зрения православной церкви на Писание и его перевод.

Автор доклада, указав на неудовлетворенность, какая бытует в среде православных верующих разных стран по поводу переводов Библии, которыми они пользуются, уже в самом начале указывает на то коренное различие в подходе к Священному Писанию, которое имеет место на западе и в среде православной церкви.

Говоря о западном подходе, он отмечает, что данный подход, берущий свое начало в эпоху Просвещения и Реформации, сделал «акцент на филологическом изучении первоисточников и на ясной передаче референтного и пропозиционального содержания». Иными словами, западный подход отличается оптимистической уверенностью в возможности «найти смысл первоначального текста» Священных Писаний.

Позиция православной церкви: ориентация не только на толкование «отцов», или тайное оружие церкви

Совсем иной подход имеет православная церковь. И дело не только в ориентации на толкование Священных Писаний «отцами церкви», но и в «особом восприятии библейского текста».

В чем заключается это «особое восприятие библейского текста»?

Автор сообщает: «Текст воспринимается как носитель тайны, врата в сакральное, окно в параллельный мир». А чуть далее, продолжая эту мысль, говорит о православной «традиции прочтения Писания, которая усматривает в нем икону, а не сборник повествований и наставлений» и говорит об «ином подходе к библейскому переводу – не обязательно буквальному, но на языке, который (если воспользоваться памятной фразой Эндрю Лаута) позволит уловить тайну».

Что значат выражения докладчика о том, что библейский текст – это «носитель тайны, врата в сакральное, окно в параллельный мир», «икона, а не сборник повествований и наставлений», так что и перевод нужен постольку, поскольку он «позволит уловить тайну»?

Здесь вспоминается классический пример с пещерой, который использовал Платон, чтобы доказать, что для человека возможность проникнуть в суть вещей и приобрести точные знания о чем-то попросту недосягаема. Смысл этого примера в следующем: возможность получить точные знания для человека так же недосягаема, как недосягаемо для человека, сидящего в пещере спиной к её входу и наблюдающему на дальней стене пещеры тени от проходящих людей и проносимых предметов, полное представление об этих людях и предметах. Такой человек вынужден довольствоваться лишь «тенями», то есть обрывками знаний, а остальное либо не пытаться узнать, либо делать одни предположения без того, чтобы быть уверенным в их достоверности.

Кажется, именно это подразумевается под точкой зрения православной церкви на Писание как на некое «окно в параллельный мир» и «икону». И если это так, тогда она может и даже должна довольствоваться лишь «тенями» или смутными очертаниями, заглядывая в такое «окно в параллельный мир» и всматриваясь в «икону», не слишком заботясь о том, чтобы достичь знания о точном значении библейского текста. Именно с такой точки зрения становится понятно, почему для православной церкви Писание – это «икона, а не сборник повествований и наставлений». Важны не сами повествования и наставления и их точность, а лишь «икона», которая, хотя и не может в точности и полно передать знания, тем не менее дает общие представления и образы, которых одних достаточно для православного верующего, чтобы «уловить тайну».

А отсюда понятно, почему автор говорит об «ином подходе к библейскому переводу – не обязательно буквальному, но на языке, который (если воспользоваться памятной фразой Эндрю Лаута) позволит уловить тайну». Для православной церкви библейский перевод, стремящийся как можно точнее передать слова Библии, и не нужен. Достаточно, чтобы перевод помог «уловить тайну».

Но какую тайну? Понятно, что не божественную тайну как таковую и даже не протестантскую или католическую, а православную, которая одна является синонимом истинной, почему докладчик в начале и упомянул о неудовлетворенности в среде православных различными переводами Библии, что и явилось причиной необходимости перевода Библии для православных верующих. Все эти переводы, сделанные не православной церковью, в принципе не могут ни «уловить тайну» православной церкви, ни адекватно её передать, так как сделаны не православной церковью и не для православных верующих.

Вот такой подход, который отказывает Писанию в его универсальности, доступности для любого человека и делающего его лишь «носителем тайны, вратами в сакральное, окном в параллельный мир» лишь для части земного населения, «иконой, а не сборником повествований и наставлений», перевод «которого… позволит уловить тайну», причем тайну одной лишь православной церкви, как будто остальная часть мирового населения попросту не существует или недостойна узнать эту тайну, вот такой подход к переводу Библии может удовлетворить православную церковь.

И это присуще православной церкви не только в вопросе перевода Библии. Это является одним из идейных краеугольных камней её богословия. Вот как об этом сообщает митрополит Волоколамский Иларион в докладе «Значение Священного Писания в современном православном богословии», приводя слова В.Н. Лосского: «Только в Церкви делаемся мы способными обнаруживать внутреннюю, сокровенную связь между священными текстами, благодаря которой Священное Писание… является единым живым телом Истины…» Заметьте, богослов утверждает, что только в церкви можно правильно понять Священное Писание.

И наоборот (делаем вывод уже мы из данного тезиса), чтение Священного Писания вне церкви, каким бы точным его текст ни был, никогда не приведет к правильному пониманию истины. Именно поэтому и нет необходимости для РПЦ искать точные слова Христа и апостолов, поскольку и без этого можно достичь «сокровенной связи между священными текстами» и почувствовать «единое живое тело Истины», для чего нужно быть лишь в православной церкви.

А как же все те, которые вне православной церкви по объективным причинам? Они в принципе не могут прийти к истине? Кажется, именно такой вывод следует из данного тезиса православной церкви. И кажется, что этот тезис – это еще одно проявление самоизоляции, которая присуща РПЦ. Для нее главное заключается в том, чтобы охранить собственные интересы и защитить свои идеи, мало заботясь о том, чтобы истина распространялась по всей земле. Иными словами, главное – политика в её широком значении.

И как здесь не вспомнить слова апостола Павла из 1 Кор. 13:12: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан». Это было сказано в I веке н.э. Но похоже, что и в XXI веке, то есть спустя две тысячи лет, православная церковь по-прежнему «видит как бы сквозь тусклое стекло» и «знает отчасти», то есть не стремится к полному знанию, по крайней мере в вопросе точного текста Священных Писаний. Более того, апостол сообщил, что всё-таки будет время, когда знание станет полным. Но судя по всему этого нельзя сказать о православной церкви, по крайней мере в вопросе о передаче точных слов Священного Писания.

Более того, превращая Священное Писание в «икону» и «окно в параллельный мир», православная церковь, фактически, отнимает у людей возможность знать ту божественную истину, которая содержится в Писании. Ведь отказываясь от поиска наиболее точных слов Писания и довольствуясь лишь смутными представлениями, которые одни, по её мнению, можно почерпнуть из Писания, православная церковь поступает как те законники, которым Христос сказал: «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали» (Луки 11:52).

И это очень важный момент. Православная церковь всё свое богословие строит на тезисе о том, что человек не сможет постичь божественное. И этот тезис носит абсолютный характер. Если вернуться к примеру с платоновской пещерой, то по мнению православной церкви, человек просто обречен на то, чтобы иметь лишь обрывки знаний. Вот такая пессимистическая позиция.

При этом мы не хотим сказать, что человек своим умом может охватить мудрость Бога. Но в то же время мы подчеркиваем, что одно дело отказывать человеку в этом в принципе, что ведет к пессимистическому выводу и пессимистическому мировоззрению, и другое дело провозглашать важность и необходимость искать точные знания, провозглашать заинтересованность Бога в том, чтобы человек всё больше и больше узнавал о Нём и Его замыслах.

Как первый, так и второй подходы сходятся в том, что человек не сможет постичь всего, что делает и знает Бог (см. Рим. 11:33). Но тогда как первый подход – это подход пессимистического мировоззрения, которое ведет к отказу от поиска, второй – это подход реалистического мировоззрения, которое, понимая, что всей истины понять невозможно, тем не менее стремится к этому всеми своими силами. В первом случае налицо отказ от поиска и стагнация, во втором – прогресс и совершенствование. И как убедились наши читатели, православная церковь идет по первому пути. Она провозгласила, что постичь истину человек не сможет и из этого сделала вполне логичный вывод: не нужно и стремиться постичь истину, а достаточно лишь иметь самые общие, смутные представления. При этом, и это парадокс, которых много в прапвославном богословии, православная церковь безапелляционно доказывает и настаивает на том, что она владеет всей доступной человечеству религиозной истиной. Парадокс в том, что при таком подходе, когда человек не может постичь истины, православная церковь настаивает на том, что истина у неё. Более логичным с её стороны было бы, проявляя скромность, говорить лишь «возможно», «может быть», «кажется» или вообще отказаться от однозначных формулировок, подобно персонажу Абуль-Фараджа, который на все вопросы отвечал «не знаю» потому, что не имел всей информации для однозначного ответа.

И этот же подход православная церковь перенесла на Писание и на его перевод. Поскольку человек в принципе не сможет постичь всю истину, её не нужно даже пытаться отыскать. А потому и беспокоиться о том, точные ли слова содержатся в Писании, не следует. Достаточно довольствоваться общим представлением и представлять Писание лишь как «икону» и «окно в параллельный мир».

И разве можно такой подход назвать тем, который говорит об уважении со стороны православной церкви к Священному Писанию?

Но вряд ли современная православная церковь согласится с тем, что она «знает отчасти» или «видит как бы сквозь тусклое стекло». Наоборот, разве не считает она себя носительницей всей истины, а не её части? Но тогда есть ли логика в её подходе к переводу Библии, который должен быть «не обязательно буквальным», то есть отражающим более точные слова Христа и апостолов, а лишь тем, «который… позволит уловить тайну»? Не говорит ли такой подход православной церкви о том, что для нее важнее не само Писание, а то, как через него может быть отражена её «тайна», и если перевод Библии не помогает «уловить тайну», то он является неудовлетворительным?

И разве это не говорит о том, что не «тайну» православная церковь будет согласовывать с Писанием, а Писание с тайной? Ведь если важнее «тайна», имеет ли значение точность перевода? Не будет ли такая точность мешать, поскольку может противоречить устоявшейся веками «тайне» в представлении православной церкви? Как кажется, ответ очевиден.

И только в том случае, когда Слово Бога считается первичным, с которым следует сверять все свои действия и учения, поиск наиболее точных слов и точность перевода играют очень важную роль. Но, кажется, это не является подходом восточной церкви, для которой её «тайна» первична.

Как православные верующие читают Библию

Излагая далее взгляды православной церкви на Писание и его роль, докладчик затрагивает вопрос о том, как в православной церкви читается Священное Писание. Он сообщает: «Для начала коснемся широкого мнения – широкого даже среди православных, - что православные не очень-то читают Библию». И приводит такую шутку: «Мы, православные, целуем Библию, а не читаем», признавая, что «здесь есть доля правды, как и во всякой самокритике». Что это значит?

А то, что в православной церкви практически не принято читать Библию индивидуально, дома. Фактом является то, что «для православных верующих, быть может, больше, чем для любой другой конфессии, основная встреча с Писанием происходит в ходе церковного богослужения», то есть в церкви, а не дома, о чем сообщает докладчик, когда пишет далее: «в этом есть свой плюс: сохраняется церковное измерение; человек взаимодействует с Писанием как с книгой церковной (курсив автора доклада)», что, судя по всему, является самым важным для православной церкви, поскольку индивидуальное чтение Библии может привести к уклонению в ересь, тогда как чтение, а вернее слушание Писания в их церкви убережет православных от этого.

Можно сказать даже больше. Основная встреча большинства православных верующих с Писанием не только начинается в храме, но в нем же и заканчивается.

Так что хотя «читать Писание дома советуют – как об этом сообщает автор – однако это чтение обычно основано на лекционарии, где указаны не только церковные праздники и святые, память которых совершается изо дня в день, но и в отрывках из Писаний на каждый день». Иными словами, чтение Библии не только в церкви, но и дома происходит избирательно, по неким церковным лекционариям, в которых прописаны отрывки из Писания для чтения.

И хотя в отдельных православных приходах верующие и могут именно так, выборочно, читать Священное Писание, тем не менее, по словам докладчика, даже «у данного подхода почти нет сторонников. Для большинства православных храмов он не типичен». Так что мы вправе сделать вывод, что большинство православных верующих не читает Священное Писание дома даже так отрывочно, как предлагает им их церковь. 

Более того, по словам автора доклада, у такого подхода, если даже он применяется отдельными приходами, и который подразумевает выборочное чтение Библии, есть один существенный изъян: «восприятие библейского текста лишается целостности, а значит, остается проблема, на которую указал св. Иоанн Златоуст».

Итак, у православных верующих 1) не принято читать Священное Писание индивидуально. Они довольствуются 2) слушанием чтения отрывков Священного Писания, причем 3) на языке, весьма далеком от понятного и привычного им. Такое чтение происходит 4) исключительно в церкви и является 5) выборочным, основанным на принятой в церкви литургии, что говорит как о том, что само Писание и его чтение подчиняется церковному богослужению, то есть имеет значение не само по себе, а лишь в зависимости от церковных потребностей, так и о том, что сами верующие лишаются целостного представления о Писании. А это, заметим мы, препятствует им видеть не только красоту Священного Писания, но и несоответствия учений и практик православной церкви, которая именно таким образом, выборочно, предоставляет своим прихожанам Слово Бога. Но этот подход не только традиционен, но и выгоден православной церкви и потому он продолжает практиковаться.

Ведь согласитесь, что при индивидуальном и вдумчивом чтении Священного Писания у человека обязательно возникнет множество вопросов, которые он захочет задать приходскому священнику. Это, в свою очередь, означает, что священнику будет необходимо отвечать на эти, порой очень непростые вопросы и даже организовывать нечто похожее на библейские курсы или библейские изучения. Но при той сложности и противоречивости православного богословия, которые оно приобрело за столетия своего формирования, легко ли будет объяснить его обычным верующим просто и доходчиво? Не проще ли в таком случае оставить всё как есть, то есть читать Библию только в храмах, выборочно, на весьма далеком от понятного простым верующим языке и по возможности не поощрять прихожан читать Библию дома?

Но что имеет в виду докладчик, когда сообщает, что в случае выборочного чтения Священного Писания, которое лишает восприятие библейского текста целостности, «остается проблема, на которую указал св. Иоанн Златоуст»?

Чуть ранее автор цитирует слова данного писателя: «Вот почему мы стали столь теплохладными в вере: мы больше не читаем Писание целиком. Вместо этого мы выбираем отдельные отрывки как более ясные и полезные, а об остальном не говорим ни слова. Так и возникают ереси: мы отказываемся читать всю Библию; мы объявили одни части существенными, а другие второстепенными» (Беседы на Послание к Римлянам).

В этих словах Иоанна Златоуста, высокочтимого в православной церкви иерарха V века н.э., что ни слово, то осуждение самой православной церкви.

Начать хотя бы с темы, которую мы рассматриваем. Почему современная православная церковь, в отличии от Златоуста, который предписывал читать Писание целиком, на своих богослужениях использует лишь отрывки из Священной книги? Почему современная православная церковь практически не поощряет своих прихожан лично читать Слово Бога, а вместо этого довольствуется лишь чтением Библии на языке, малопонятном большинству, только в храме и только тех отрывков, которые необходимы ей для богослужений? Боится, что прихожане впадут в ересь, как об этом уже было сказано и как тому есть подтверждение в словах князя Курбского (XV век), который писал о том, что церковные иерархи его времени отговаривали молодёжь вдаваться в богословские вопросы и тем более не исследовать Писание, считая его виновником возникновения ересей?

Кстати о ересях. Вы заметили, какие диаметрально противоположные мнения о причинах возникновения ересей были у византийской церкви V и московской XV веков? Тогда как Иоанн Златоуст считал, что отсутствие практики чтения Писания, причем чтения целиком («Так и возникают ереси: мы отказываемся читать всю Библию»), было причиной возникновения ересей, церковь XV века считала, что именно чтение и исследование Писания вело к появлению ересей.

Тут одно из двух: либо прав Иоанн Златоуст, и отсутствие чтения Писания ведет к появлению ересей, либо правы православные деятели XV века и чтение Писания ведет к возникновению ересей. Третьего не дано. Но современная православная церковь находит для себя возможным принять обе точки зрения. И не потому, что они обе истинные, а потому, что обе были высказаны их авторитетными церковными иерархами. Так что мы снова видим, что человеческий авторитет решает всё.

Но как бы там ни было, завет Иоанна Златоуста читать Библию целиком попросту игнорируется современной православной церковью.

Какой перевод Библии оптимален для православных верующих?

И теперь докладчик переходит к вопросу о том, какой перевод Библии будет самым оптимальным для православных верующих.

Мы помним, что «для православных верующих… основная встреча с Писанием происходит в ходе церковного богослужения». Об этом не следует забывать, поскольку это, по мнению докладчика, является ключевым моментом для того, чтобы ответить на поставленный вопрос.

И вот что, по мнению докладчика, является самым важным в вопросе об оптимальном переводе Писания для православных.

Избегая сложных выражений, передадим суть того, что предлагает автор доклада:

1. Текст Писания должен не читаться, а распеваться, как это делается в церкви.

2. Текст должен быть неким «языковым кодом», присущим церкви. Чуть далее автор поясняет свою мысль: «Язык Писания действует аналогично иконе: это не столько звуковое или зрительное напоминание об описанном/изображенном событии, сколько физическое средство постичь духовную суть (курсив автора доклада) события. Между иконой и Библией есть много общего: они выводят на другой уровень реальности, к таинству веры. Отсюда следует, в частности, ясный (и неудивительный) практический вывод: язык православного перевода Библии должен быть достаточно стилизован, чтобы этот эффект достигался». Иными словами, язык перевода Библии, который удовлетворил бы православную церковь, должен быть таким, который позволил бы «постичь духовную суть события» и «вывел бы на другой уровень реальности, к таинству веры». А это значит, что для достижения этого нет необходимости в поиске наиболее точного текста Священных Писаний, о чем уже шла речь, когда говорилось о тексте, «как носителе тайны, вратах в сакральное, окне в параллельный мир».

3. Распевание текста Писания должно происходить в обстановке эмоционально насыщенного ритуала, что подразумевает церковное окружение и церковную литургию.

4. Текст должен восприниматься как авторитетный и священный для церкви.

5. И главное: текст должен «подчеркивать грань между повседневным миром и незримым миром Духа», то есть быть «носителем тайны, вратами в сакральное, окном в параллельный мир», то есть быть близким церковным идеям.

И читатели вправе задать вопрос: а где во всем этом место точности передачи слов Священного Писания? Или это не важно?

Ответим: с точки зрения православной церкви это действительно не важно. Настолько не важно, что среди перечисленных пунктов, которые говорят об «оптимальности» перевода Священных Писаний для православных верующих, пункта о точном тексте нет вообще. Он не просто последний среди всех пунктов, его нет вообще.

Но даже докладчик понимает всю уязвимость данного подхода к переводу Библии, поскольку сразу после перечисления пунктов «оптимального» для православных верующих перевода Библии, говорит: «Конечно, встреча православного читателя и слушателя с Писанием происходит не только в храме… Писание как свидетельство о слове Божьем должно охватывать всю жизнь, а не одну лишь её часть, выделенную для религии и духовности». Иными словами, нельзя Писание замыкать в церковных стенах, оно должно присутствовать в жизни христианина всегда. Но, как приверженец православия с его крайне малым уважением к Писанию как к Слову Бога, он не забывает и напомнить и в то же время констатировать: «И все же факт остается фактом: подавляющее большинство православных соприкасаются с Библией на службе». И это не только констатация факта, но и тот сложившийся веками идеал, от которого православная церковь и не думает отказываться. Так что и перевод Библии для православных верующих должен быть таким, который максимально соответствовал церковным целям.

Итак, докладчик полностью принимает этот факт. И это даже несмотря на то, что уважаемый в церкви Златоуст сетовал по поводу того, что уже в его время верующие читали Библию выборочно. Мы же от себя заметим: хотя это и крайне нездоровая тенденция для церкви, называющей себя христианской, но тенденция понятная, поскольку уже столетиями в православной церкви принято читать отрывки из Писания, а не Библию целиком. От укоренившихся привычек, которые по известному выражению являются второй натурой, очень непросто избавиться, особенно если не видеть в этом необходимости. Но ведь сам же докладчик говорит о том, что «Писание как свидетельство о слове Божьем должно охватывать всю жизнь», иными словами, Писание нужно слушать не только в церкви, то есть от случая к случаю, но и читать лично, то есть регулярно. Почему же тогда со стороны православной церкви нет серьезных потуг в направлении привития своим прихожанам привычки читать Библию целиком и лично? И если РПЦ задумывает сделать перевод Библии для православных верующих, зачем во главу угла такого перевода ставить свою церковь и её идеи? Не является ли это ярким показателем того, что для православной церкви Библия для личного чтения её верующими не столь важна, важно лишь то, чтобы перевод Писания соответствовал их конфессиональным представлениям, а будут его читать или нет, это вопрос второстепенный?

Немного об ориентации на толкования «отцов»

Признав важность «исторической основы библейского повествования», докладчик делает весьма существенную, но в то же время странную оговорку: «вопрос историчности не принципиален для авторитета и священного характера текста, чья интерпретация отцами фактически создает новый мир».

Это поразительное замечание, поскольку его суть сводится к тому, что важен не сам по себе священный текст, а его «интерпретация отцами», которая «фактически создает новый мир». Получается, что священный текст может и даже должен быть принесен в угоду «интерпретации отцов», которые «фактически создают новый мир». И когда вдруг встанет вопрос о том, какому тексту отдать предпочтение: точному (если для этого будут веские основание со стороны библейской текстологии) или тексту, который предпочитали «отцы церкви», чему будет отдано предпочтение? Вероятнее всего тексту «отцов».

По сути, эти самые «отцы», могут с текстом Священного Писания делать всё, что им заблагорассудится, вплоть до создания некоего «нового мира», то есть извращения подлинных слов Писания до того, что эти слова утратят свой первоначальный смысл. А это значит, что, как уже было сказано ранее, не Священное Писание определяет учения и практики православной церкви, а учения и практики этой церкви («интерпретации отцами») определяют смысл Писания. Получается так же как это было в I веке н.э., когда Иисус Христос говорил фарисеям, что ради своих человеческих преданий («интерпретаций») они пренебрегли Словом Бога.

«Неужели это не шутка?» – спросит кто-то из наших читателей. Нет, это не шутка, это официальная позиция православной церкви и, в частности, РПЦ.

И в очередной раз мы вправе спросить: как с такими взглядами на Писание, взглядами, которые отдают предпочтения «интерпретации отцов», которые «фактически создают новый мир», то есть искажают смысл Священного Писания, так как провозглашают его подчиненность толкованиям «отцов», можно приступать к переводу Библии? Не является ли это прикрытием умными фразами желания РПЦ перевести Библию под себя, то есть сделать Библию, максимально подходящей для своих идеологических целей?

Об этом мы еще поговорим. А пока продолжим анализировать взгляды докладчика, а фактически и самой РПЦ.

Итак, из рассмотренного выше становится ясно, что не сам библейский текст, его историческая и лингвистическая точность важны для восточной церкви. Важны «интерпретации отцов», которым и должен следовать перевод Библии для православных верующих.

Трудности, возникающие при ориентации на толкования по «отцам» при переводе Священного Писания

Докладчик резонно говорит: «Но одно дело декларировать, что текст/перевод Библии должен следовать традиции святоотеческой экзегезы, и совсем другое выяснить, как этого добиться».

Казалось бы, что все просто (что замечает и докладчик): «следует выбрать форму [библейского текста], на которой отцы основывали свои толкования».

Но это было просто лет сто или даже полтораста назад. Сейчас ситуация поменялась. И об этом сообщает докладчик: «Другое дело, как быть в случаях, когда данный принцип идет вразрез с методологией текстуальной критики. Ведь иногда отцы основывают толкования на текстах, которые наука единодушно признает сомнительными или подложными».

Иными словами, библейская текстология не стояла на месте и за последние сто лет достигла многого в вопросе восстановления точного текста Священных Писаний. Православная церковь, для которой, как мы уже убедились, текст Писания и его точность не играли и не играют существенного значения, естественно не считает важными открытия библейской текстологии.

Неважной до определенных пор. Но вот РПЦ решила внести изменения в Священные Писания и тут же столкнулась с весьма щекотливой ситуацией. С одной стороны, она веками основывала свои взгляды не столько на Писании, сколько на толковании этого Писания «отцами», и ей очень трудно, а фактически, невозможно отказаться от этих толкований и рассматривать библейский текст сам по себе, без оглядки на толкования «отцов».

С другой стороны, в современную эпоху она, если претендует на научный подход в вопросе перевода Библии и на то, чтобы этот перевод был принят компетентными кругами, просто не может игнорировать данные библейской текстологии. Фактом же является то, что нередко эти данные, которые дают веские основания для определенного прочтения библейского текста, входят в противоречие с толкованиями «отцов», на которых церковь основывает свои догматы и практики.

И теперь православная церковь должна для себя решить чему отдать предпочтение: «интерпретации отцов» или последним данным библейской текстологии. Если она выберет толкования «отцов», то тем самым покажет свою некомпетентность в деле перевода Священных Писаний, поскольку все авторитетные переводчики стремятся основывать свои переводы Библии на как можно более точном тексте Священного Писания. Более того, этим она даст понять, что её перевод не следует воспринимать всерьез, так как он основывается не на последних находках библейской текстологии, а на списках Священного Писания, в которых есть множество неточностей и ошибок, а также на толкованиях «отцов», что безусловно не может быть серьезной научной базой для библейского перевода.

Если же она отдаст предпочтение новейшим данным библейской текстологии, она столкнется с проблемой противоречия этих данных толкованиям «отцов», на которых она основывает свои взгляды уже много столетий, поскольку «иногда отцы основывают толкования на текстах, которые наука единодушно признает сомнительными или подложными». Патовая ситуация.

Но даже не это самое сложное. Докладчик далее сообщает: «Гораздо сложнее ситуация с экзегезой (толкованием. - Прим. авторов статьи). Во-первых, отцы часто расходились в толкованиях текстов. Пресловутый consensus partum (согласие отцов. - Прим. авторов статьи) больше существует в воображении, чем в реальности. Во-вторых, и это главное, некоторые святоотеческие толкования сейчас кажутся натянутыми и надуманными. Нелегко требовать от людей, чтобы они забыли, что со времени святоотеческого периода прошли столетия рефлексии и экзегезы».

Итак, подводя предварительный итог, можно констатировать три проблемы, которые возникают перед церковью, которая настаивает на том, чтобы перевод Священного Писания для православных верующих основывался на «интерпретации отцами» священного текста.

Проблема 1. При ориентации на толкования «отцов», как основе для библейского перевода, происходит игнорирование последних данных библейской текстологии, которые являются важными для тех, кто хочет приступить к переводу Библии.

Проблема 2.Сами «отцы» были далеко не единодушны в своих толкованиях, так что основывать на их противоречивых толкованиях означает не то что не решать вопрос о переводе Библии, а наоборот, еще больше его запутывать, поскольку к и так не простому вопросу перевода библейского текста добавляется вопрос выбора того или иного толкования «отцов» из всего их множества.

Проблема 3.Сами толкования «отцов» зачастую оказываются притянутыми за уши. Поэтому какие есть основания на таких толкованиях, являющихся сейчас надуманными, основывать перевод Слова Бога?

И хотя эти три проблемы автор доклада не ставит перед собой и слушателями, тем не менее они в своей полной ясности встают.

Докладчик же, обходя их стороной, продолжает обсуждать вопрос об «оптимальном» переводе Библии для православных верующих.

И как уже было сказано, для него такой перевод должен учитывать толкования «отцов». Это тем более поразительно, что, как мы увидели, данный подход к переводу Писаний порождает те проблемы, о которых шла речь выше. Но докладчика можно понять, поскольку для него, как выразителя мнения православной церкви, не точность текста, а его «интерпретация отцами» важнее.

И он, понимая все те сложности, которые возникают в случае, когда перевод будет основан на толкованиях «отцов», предлагает такой подход к вопросу перевода Библии для православных верующих: «Возможно, в плане библейского перевода лучше говорить о переводе, созвучном (курсив автора доклада) святоотеческой традиции, а не о переводе, который отражает её напрямую. По-видимому, это осуществимо лишь в издании, которое включит сноски с толкованиями отцов».

Итак, вместо того, чтобы отказаться от толкований «отцов», как основы для библейского перевода, докладчик предлагает сохранить этот подход, лишь смягчив его. И это смягчение проявится в созвучности перевода Библии толкованиям «отцов», которые будут помещены в сноски.

Но решит ли это те три проблемы, о которых речь шла выше? Как можно согласовать противоречия между последними данными библейской текстологии и «интерпретациями отцов», пусть даже в переводе Библии лишь созвучном этим толкованиям? Как можно отразить в одном переводе два взаимоисключающих подхода? Как можно это сделать, если судя по наиболее точному библейскому тексту, восстановленному библейской текстологией, следует одно понимание, тогда как «отцы церкви» в своих толкованиях предлагают совершенно другое понимание?

Как это будет отражено в самом переводе? Может в тексте перевода будет приведено прочтение, основанное на данных библейской текстологии, а в сносках – толкование «отцов» (или наоборот)? Но тогда как будут себя чувствовать читатели этого перевода? Да и как будет достигнута цель, а именно подготовка перевода Библии для православных верующих, если в нем будут допущены такие взаимоисключающие подходы? Не проще ли в таком случае для РПЦ попросту сказать, что ей не нужны никакие данные библейской текстологии, что она и дальше будет держаться традиционного текста, основанного на византийской традиции и подкрепленного толкованиями «отцов»? Но вместо этого РПЦ хочет усидеть на двух стульях.

Как это решит вторую проблему, если сами «отцы» не были согласны между собой в вопросе толкований Священного Писания? И если все эти многочисленные и противоречивые толкования «отцов» вынести в сноски, как предлагает докладчик, каких же объемов должна стать Библия? И если простые верующие РПЦ не читали даже Синодальное издание, то будут ли они читать такой многотомный перевод Библии, в котором, кстати сказать, сноски займут намного больше места, чем текст Слова Бога? Будут ли они читать Библию, если утонут в множестве противоречивых толкований одного и того же отрывка у разных «отцов»? Будут ли они все это читать, даже если само Слово Бога многие из них не могут осилить далее нескольких страниц? А если будет отдано предпочтение толкованию какого-то одного «отца церкви» (чтобы избежать издания многотомной Библии), как себя почувствуют сторонники остальных, не будут ли они обижены тем, что их авторитета обошли стороной?

Как это решит третью проблему, если читатели увидят всю надуманность толкований «отцами» Писания, особенно если они будут сравнивать эти толкования с прочтением на основании последних данных библейской текстологии? Да и много ли найдется таких, которые будут вникать в тонкости толкований Священного Писания множеством «отцов»?

Поэтому докладчик, вместо того чтобы предложить оптимальный перевод Библии, делает совершенно противоположное.

Далее, напомнив читателям, что Писание – это своего рода «икона» или «физическое средство постичь духовную суть (курсив автора доклада) события», что исключает необходимость поиска наиболее точных слов Писания, о чем уже неоднократно говорилось в этой статье, автор снова возвращается к «функции Писания в богослужении».

И это тем более поразительно, что и Иоанн Златоуст, и сам автор доклада подчеркивали необходимость чтения Писания верующими регулярно. Но автор, как тот, кто обязан следовать канонам православной церкви, сообщает: «Если исходить из того, что основная встреча православных с библейским текстом происходит за богослужением, то язык перевода Библии должен гармонировать с языком богослужения».

Поразительно, но православная церковь даже не предпринимает попыток вывести Библию из церковной ограды, ограничиваясь слабыми сетованиями отдельных своих представителей по поводу того, что кроме как в церкви Писание не читается. Наоборот, провозглашая, что «язык перевода Библии должен гармонировать с языком богослужения», православная церковь тем самым показывает, что человек должен исключительно в церкви слушать Писание.

Но тогда мы вправе задать вопрос: зачем вообще РПЦ предпринимать попытку исправить Писание, если её цель привести текст Писания в гармонию с собственным богослужением? Не является ли причиной этого то, что православная церковь хочет скорее не научить людей истине, для чего нужен как можно более точный текст Писания, а привлечь их в свою церковь, для чего нужен не точный перевод Писания, а лишь «созвучный святоотеческой традиции»? И снова мы видим как тезис «церковь не может ошибаться» является тем краеугольным камнем, который обусловливает все действия православной церкви, в том числе и её желание исправить Писание.

Более того, если для православной церкви приведение текста Писания в гармонию с собственным богослужением важнее того, чтобы дать людям точный текст Писания и на наиболее понятном языке (так как согласитесь, что приведение текста Писания в гармонию с церковным богослужением этому явно не способствует, а даже мешает этому), не является ли это очередным веским доказательством того, что не желание научить людей истине двигает ею, а желание защитить свои позиции в российском обществе?

Из всего рассмотренного непредубежденные читатели могут с предельной ясностью увидеть, что от желания РПЦ предпринять исправление перевода Священных Писаний осталось одно желание.

Главная страница | Начала веры | Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки