Дей Мазаев
О ВЛАСТИ «ВЯЗАТЬ И РАЗРЕШАТЬ»
Один брат, прошлой осенью уехавший в Сибирь, написал:
«Когда наш поезд прибыл в Уфу, то в наш вагон вошли два священника и оба были в крайне неспокойном настроены духа. Они были у Владыки и, вероятно, не особенно хорошо были им приняты. Когда поезд отправился, то они попробовали было уснуть, но настроение их духа мешало им, а к тому же и путь их был не далёк.
Какой-то аптекарь, сосед по месту в вагоне, и случайный знакомый вскоре завёл с одним из них беседу, и тот рад был отвести свою душу хотя бы в беседе, и стал охотно и с жаром рассказывать про одного бывшего священника из татар, который с опубликованием закона о свободе веры бросил православие и священство и ушёл обратно в магометанство. Он отзывался по его адресу не особенно-то лестно. Окончив этот печальный для него рассказ, он перешёл к сектантам различных направлений и наименований, причем говорил о них немало и хорошего, но больше дурного, хотя, как было видно из его беседы, всё его знакомство с сектантством было лишь книжное, а не из собственного общения с ними. Другой священник улёгся наверху, но так как и ему не спалось, то и он, свесив голову, тоже вмешивался в разговор.
Постепенно они перешли на священство, на его непрерывность от Андрея Первозванного и гордились этим как особым преимуществом православных священников. И когда лежавший наверху священник в заключение сказал: «А у сектантов что? Они народ заблудший, погибший!», то в разговор вмешался один из пассажиров, до того всё время молча следивший за их разговором, и, с их позволения, сказал: «Я желал бы спросить вас, какие у этих истинных священников права и пользуются ли они этими правами?»
Священники оба на перегонки бросились объяснять: «Наше право и в то же время обязанность – рождать духовно людей для новой жизни и воспитывать их, иначе говоря, исправлять для них различные духовные требы».
«А что вы понимаете под словом – «рождать»?» – спросил их новый собеседник.
«Конечно крестить, – ответил священник, сидевший внизу, – ведь сказано: если кто не родится водою и духом, то не войдет в царствие Божие. Это таинство имеет благодатную силу, очищающую человека от первородного греха и духовно его возрождающую».
«А сколько у вас таких таинств?» – снова спросил его тот.
«Семь», – отвечает священник.
«И все они одинаково благодатны?»
«Конечно, все благодатны и все спасительны», – утверждал священник.
«Но тогда чем объяснить такое явление, о котором вы только что изволили рассказывать, что священник, бывший прежде магометанином, опять возвратился в магометанство? Он, несомненно, имел не одно только таинство, а несколько, – он, конечно, имел таинство крещения, миропомазания, причащения, и покаяния; был женат, следовательно, имел и таинство брака, а главное – он имел таинство священства и, следовательно, благодать апостольской хиротонии. Так что ему недоставало из семи таинств только одного, и однако, не смотря на такое исключительное богатство благодатных средств, он в душе оставался всё же магометанином и едва увидел возможность безнаказанно возвратиться к вере отцов своих, как сейчас же и ушёл в магометанство. Где же омытие первородного греха? Где возрождение? Где плоды духовного питания? Крещение и пострижение были только на теле, а в душе его магометанство оставалось, очевидно, совсем не тронутым».
Священник, лежавший на верху, обиделся и несколько раз обозвал его «иезуитом».
«Я это слышу, – сказал собеседник, – но, простите, что я не могу принять ваших ругательств за доказательство вашей правоты... Ими доказывается не сила таинств, а лишь ваше бессилие. Истинные таинства, если только они есть, должны были бы непременно проявляться в последующей жизни человека, пользующегося ими. Слово Божие нам говорит о людях плотских и людях духовных, и учит отличать одних от других не по покрою платья и не по их внешнему виду, а по плодам. Плоды духа, как и дела плоти, очень ясно и подробно показаны нам в послании к Галатам (5: 19-21) и, как нам ясно, что не собирают с терновника виноград или с репейника смоквы, также ясно и то, что духовные плоды обязательно являются с первого момента духовного бытия человека. Взгляните на мир крещёный – духовный ли он? Можно ли про него сказать: «омылись, освятились, оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего»?
«Вот иезуит, так иезуит», – твердил верхний священник.
Помолчав немного, священник, сидевший внизу, сказал: «Если смотреть и рассуждать по-вашему, то возрожденных людей нет во всем мире. Но мы знаем, что мы поставлены Богом, и что мы обязаны рождать. Кроме этого нам дана власть «вязать» и «разрешать», ибо Господь Иисус Христос сказал: «Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах и что разрешишь на земле, то будете разрешено на небесах».
В это время отворилась дверь и в вагон вошли кондуктор и истопник и, заинтересовавшись беседой, остановились. Из другого отделения вагона также подошел один пассажир и стал прислушиваться к беседе.
«А скажите, – спросил собеседник священника, – эта власть, о которой вы говорите, есть общее достояние всех священников или исключительное право лишь некоторых из них? Я родился в России и прожил в ней половину жизни, но ещё не видел и одного случая, где бы священники воспользовались этой властью и на деле проявили бы её. Мне кажется, что об этой власти вы только говорите, а совсем её не имеете...»
«Нет, имеем», – горячо сказал священник, и начал было приводить тексты Писания.
«Нет, отец, вы мне текстов не приводите, – сказал тот, – а лучше скажите вот что: предположим что два человека подрались, и один из них избил другого в кровь, и, не помирившись с потерпевшим, придёт к вам за прощеньем, простите вы его?...»
«Конечно, нет. Я его пошлю прежде помириться. Но вы забываете, что это грех между человеком и человеком же, а есть грехи между человеком и Богом... Вот, где, главным образом, нужна и полезна человеку наша власть».
«Хорошо, поговорим и об этом. Представим себе, что некто согрешил против Бога, даже хулил Бога, и если такой человек, одумавшись, но не извинившись перед Богом, придёт к вам, то простите ли вы его?»
«Конечно нет, не прощу, а пошлю его прежде попросить прощения у Бога».
«Но позвольте, – сказал тот, – если вы его пошлёте к Богу и если он попросит у Бога прощения, а Бог простит его, то нужно ли ему после этого заходить к вам, и если нужно, то зачем?»
Аптекарь улыбнулся, а кондуктор и истопник переглянулись между собой.
«Ну, иезуит! Настоящий иезуит! – твердил священник, лежавший на верху».
«Нет, отец. У вас этой власти нет, – продолжал собеседник, – а вы только говорите о ней, даже сами не веря в её существование».
«Нет, мы верим в неё и она у нас есть. Я докажу...», – горячился священник.
«Нет, отец. Если бы вы имели эту власть или хотя бы верили в неё, то вы бы не служили по умершим людям ваших запоздалых панихид и не пели бы ненужных сорокоустов, а просто простили бы их данной вам властью, и радовались бы за них. Но нет, вы не радуетесь, а правите панихиды и поёте сорокоусты и не раз, а многие годы, из чего ясно, что у вас в сём случае такая же власть, как и у сектантов, и как у каждого из нас».
Священник, лежавший наверху, стал ещё более горячиться, кричать и перебивать, но поезд замедлил ход и кондуктор назвал ту станцию, до которой ехали священники, и они, собрав свои вещи, вышли из вагона».
Невольно приходится пожалеть, что путь священников был так краток, и что эта интересная беседа прервалась на самом интересном её месте, и я уверен, что всякий прочитавшей это, также пожалеет и спросит: «Итак, что же, имеют ли священники на самом деле власть вязать и разрешать?»
Для того, что бы ответить на этот очень важный вопрос, нам необходимо исследовать его с самого начала, – с его источника. Как известно, священники признают эту власть полученной ими от апостолов, а потому и необходимо начать исследование вопроса именно от самих апостолов, ибо, естественно, что родители могут оставить своим детям в наследство только то, чем они владеют сами, и дети никогда не могут унаследовать от своих родителей того, чего они сами не имели.
Обращаясь к евангельскому тексту, который, в сих случаях полагается во главу угла (Мат. 16:18-19), мы должны прежде установить: кому именно дана Господом великая власть «вязать» и «разрешать», и кому вручены эти ключи небесного Царства – совокупности ли церкви или же одним пастырям её – духовенству?
Между католицизмом и восточной церковью шли о сём многовековые споры, которые и до ныне ещё не закончены, и хотя как те, так и другие одинаково признают ключи Царства и власть вязать и разрешать врученными священству, но, тем не менее, у них есть и разница. Так, православная церковь признаёт эту власть общим достоянием всего священства, а католицизм, наоборот, утверждает, что власть и ключи вручены только одному лицу – Петру, князю среди апостолов, и принадлежит ныне лишь преемнику Петра и князю среди епископства. Потому, прежде чем высказать наше мнение, мы коснёмся, хотя и кратко, мнения католиков в уверенности, что это до некоторой степени прольёт свет и на весь вообще вопрос, и поможет нам его уяснить.
Католицизм, сильно настаивая на своем мнении, хочет, как нам кажется, защитить противоевангельское господство своих пап не только вообще над Церковью, а и над её священством, и утверждает, что ключи Царства даны не всему священству, а лишь одному Петру. В доказательство католицизм ссылается как на то место Евангелия, которое мы только что привели, так и на свидетельство евангелиста Иоанна, которым по их мнению власть Петра была подтверждена Господом даже и по воскресении, когда Он трижды спросил Петра: Симон Ионин любишь ли ты меня больше, нежели они? В заключение сказал и повторил: «Паси агнцев моих» и паси овец моих (Иоан. 21:15-17). Так что водительству Петра как верховного пастыря были поручены Господом не только одни агнцы – обыкновенные члены церкви, а и овцы, тое есть священство.
Для того, чтобы выяснить насколько такое мнение достойно уважения, мы обратимся к тому Евангельскому месту, которое на сей случай полагается католиками в основу всего. Это место Писания говорит нам следующее: «Пришедши в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников Своих: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» Они сказали: «Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков». Он говорит им: «А вы за кого почитаете Меня?» Симон Петр, отвечая, сказал: «Ты Христос, Сын Бога живого». Тогда Иисус сказал ему в ответ: «Блажен ты, Симон, сын Ионин; потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой сущий на небесах». «И я говорю тебе: Ты Петр (камень), и на сём камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её. И дам тебе ключи Царства Небесного».
Вся эта беседа Господа о ключах и власти будет для нас вполне понятна лишь тогда, когда мы предварительно уясним себе, что именно было в данном случае тем «камнем», на котором Господь хотел основать и создать Церковь Свою: личность ли Петра или то откровение «сущего на небесах», по которому он исповедовал Иисуса Христом, Сыном Бога живого?
Уяснив себе это, мы сразу уясняем и то, кому даны ключи Небесного Царства и власть вязать и разрешать, – личности ли Петра, или тому исповеданию, которое он исповедал? Если мы признаем, что камнем является личность, и что ключи и власть даны также личности, то тогда мы должны будем признать вместе с католиками Петра князем среди апостолов, ибо он как личность ничем от прочих апостолов не отличался, а однако получил преимущественную честь и преимущественную власть.
Если же мы, напротив, признаем, что камнем была не личность Петра, а его исповедание, и что ключи и власть давались тоже не личности, а исповеданию, то ученее католицизма о Петре как о «князе апостолов», падает, и должно быть обязательно отвергнуто, ибо Петр по его исповеданию не был равным прочим апостолам и, следовательно, получил не преимущественную власть, а исключительное право и исключительную власть, на каковую все прочие апостолы не имели никакого права. Вопрос Господа: «А вы за кого почитаете Меня?» был обращен ко всем, а исповедание было получено только от одного Петра, вследствие чего он является не одним из многих, имеющих одинаковое право на власть, а единственным лицом, имеющим исключительное право быть «камнем» и имеющим исключительное право на власть вязать и разрешать.
Итак, если право и власть даются не личности, а исповеданию, то ясно, что если бы Петр утратил своё прежнее исповедание, то он вместе с тем утрачивал бы и право на ключи Небесного Царства и на власть вязать и разрешать. С утратой исповедания он терял бы своё исключительное положение, нисходил бы на один общий уровень с прочими учениками и, наоборот, если бы и прочие ученики получили от Небесного Отца откровение исповедовать Иисуса Сыном Бога Всевышнего, то и они делались бы равными Петру, и одинаково приобретали бы право на ключи Царства и на соединенную с ними власть вязать и разрешать.
Обращаясь ко второму Евангельскому тексту, где говорится, что Христос трижды сказал Петру «паси агнцев Моих» и «паси овец Моих», мы должны заявить, что и там мы также не видим никакого предпочтения Петра прочим апостолам, а наоборот, рассматриваем это место как восстановление Петра в утраченных им правах.
Кто знает, что между тою беседой, в которой Господь говорил Петру о ключах Небесного Царства и тем разговором по воскресении, когда Он троекратно спросил Петра: «Любишь, ли ты Меня больше, нежели они», Петр трижды отрёкся от Господа, тот не будет смотреть на это обстоятельство как на преимущественное право. Евангелист Марк, повествуя о воскресении Христа, говорит нам, что юноша, облечённый в белую одежду, сказал жёнам-мироносицам: «Идите, скажите ученикам и Петру», и тем самым показывает нам, что Петр со времени своего отречения стоял уже не выше прочих учеников, а ниже их, и что лишь вследствии раскаяния он снова был восстановлен в правах и снова был удостоен чести пасти овец Господних.
Итак, мы с католиками в сём случае не соглашаемся.
Теперь по порядку мы должны бы рассмотреть учение на этот счёт православной церкви, но, не желая полемизировать и втягивать кого-либо в спор, мы ограничимся тем, что выскажем наше мнение.
Мы находим, что эти ключи Царства и власть вязать и разрешать даны Господом не священству, а совокупности церкви. Ибо если бы эта власть дана была священству, то непременно были бы даны и соответствующие указания, как пользоваться этой властью, равно как непременно были бы в истории и случаи, фактически подтверждающие существование подобной власти. Однако же мы ни указаний священству, ни фактов подобного рода в Священных Книгах отнюдь не находим.
Не распространяясь много и не заходя далеко, мы постараемся ограничиться лишь теми доводами, которые в сём случае даёт нам Слово Божие. Защитники мнения, что ключи и власть вручены именно священству, указывают обыкновенно на то место у евангелиста Матвея, где сказано Петру: «Дам тебе ключи Царства Небесного...», но так как мы уже говорили, почему ключи были вручены одному Петру, а не всем ученикам, то больше обращаться к этому месту не находим нужным.
Кроме этого есть ещё единственное место, как бы говорящее об единоличной власти апостолов вязать: это во 2 послании к Тимофею (1:20), где апостол говорит: «Таковы Именей и Александр, которых я предал сатане, чтобы они научились не богохульствовать». Здесь говорится только: «предал сатане», но как предал, единолично или совместно с совокупностью церкви, – ничего не видно.
Не соглашаясь с мнением, что ключи и власть даны священству и утверждая, что эта власть вручена Господом совокупности церкви, мы имеем следующее основание:
1) Христос говорит: «Если же согрешить против тебя брать твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего. Если же не послушае, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви, а если и церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф.18:15-18).
Это замечательное место Писания, во-первых, доказывает, что церковь имеет власть вязать и разрешать, а во вторых, что особенно важно, – оно даёт и указание, как надо пользоваться этой властью. Усвоив себе содержание этого места, мы сразу же разрешаем спорный занимающий нас вопрос. Слово Господне вменяет обиженному брату сначала испробовать все средства к примирению или, как сказано, к тому, чтобы снова «приобрести брата», поговорив с ним наедине, и в присутствии двух или трех. А когда всё это не достигает цели, то тогда уже принимаются самые решительные меры и употребляются последние средства: прибегнуть к суду церкви, объявить виновного подобным язычнику и мытарю. Заметьте, что в случай бесплодности частных обличений и увещаний Слово Господне не отсылает потерпевшего к священству, а обязывает его сказать церкви!
2) В Коринфской церкви обнаружился человек с таким грехом, какого «неслышно даже у язычников», церковь была больна и занята внутренними раздорами. Когда же апостолу Павлу чрез домашних Хлоиных сделалось это известно, то он сейчас же принял соответствующие меры. Теперь смотрите, что предпринимает апостол. Связывает ли он виновного собственной властью? Если не связывает его сам, то не пишет ли о сём епископу или вообще духовенству? Нет и нет. Он обращается к церкви и говорит, что он это дело уже «решил». И как решил? Вот, его слова: «А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом, уже решил, как бы находясь у вас, сделавшего такое дело в собрании вашем во имя Господа нашего Иисуса Христа общее с моим духом, силою Господа нашего Иисуса Христа, предать сатане во измождение плоти» (1 Кор. 5:1-5).
Выше мы говорили о предании сатане Именея и Александра, которых предал апостол и мы заметили, что как именно они были преданы сатане: единоличной апостольской властью, или совместно с совокупностью церкви, это не известно. Наше замечание имело в виду приведенный нами коринфский случай, где порядок предания виновных сатане выражен очень ясно и из которого видно; что апостол не делал ничего подобного собственной властью, а делал это не иначе как с согласия собрания церкви.
Всё это мы говорили о власти «вязать», теперь скажем два-три слова о власти «разрешать», как это делалось. Когда помянутый выше коринфский грешник, почувствовав тяжесть вины и наказания, стал сокрушаться и скорбеть о своём грехе, то апостол опять обращается к церкви. Не к священству, а именно к церкви, и не только советует «простить его и утешить», но и просит «оказать ему любовь» (2 Кор. 2:4-8).
Из последующих стихов этой главы, где апостол говорит: «А кого вы в чем прощаете, того и я: ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова» (ст. 10), видно, что апостол как бы иногда прощал виновных и без сношения с церковью; но то обстоятельство, что апостол советует простить и просит оказать виновному любовь, свидетельствует, что согласно указанному Господом порядку, как наказание, так и прощение должны были исходить одинаково не от священства, а от церкви.
При этом мы просим читателя обратить внимание на стихи 5 и 6, которые тоже подтверждают нашу мысль. Апостол говорит: «Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью (чтобы не сказать много) и всех вас». Виновный нёс на себе наказание не от одного апостола или епископа, «а от многих», следовательно, от всей церкви.
В заключение мы должны будем сказать и о самом наказании и прощение. Беседа со священником оборвалась на вопросе: «Если человек согрешит пред Богом и, не покаявшись, придёт к священнику за прощением, то может ли священник простить его?» Священник справедливо отвечал, что он его не простит, а пошлёт извиниться пред Богом.
Когда же вопрос был снова поставлен в иной форме: «Если человек извинится перед Господом и если Господь его простит, то нужно ли после этого тому человеку опять заходить к священнику, и если нужно, то зачем?» На этот вопрос мы ответа не имеем.
Но, говоря о власти вязать и разрешать, не важно, признаём ли эту власть за священниками, или за церковью, мы тем не менее ответить на эти вопросы обязаны. Конечно, если человек согрешит и не покается пред Богом, то церковь его не простит, ибо Господь учреждением церкви не связал Себя, и вручением ей известного права вязать и разрешать не лишил Себя права быть верховным Судьёй не только над согрешающими членами, а и вообще над всею церковью.
Нам приходится разрешить только один последний вопрос: «Если человек покается перед Господом и если Господь простит его, то нужно ли после этого ему заходить в церковь и если нужно – то зачем?» Заходить в церковь ему необходимо, и заходить нужно именно за прощением.
«Но за каким же прощением? – спросят нас, – он ведь каялся уже пред Господом и раз Господь его простил, то какое же ещё может быть прощение от церкви?»
Отвечаем. Всякий грех имеет своё отношение и к Богу, и к церкви: он оскорбляет Бога в Его справедливости, и он позорит церковь и оскорбляет её святое достоинство. А потому виновный обязательно несёт наказание и от Бога, и от церкви, и испрашивает прощение у Бога на небе, и у церкви на земле.
Слова апостола Павла относительно «оскорбившего», что он огорчил не его, апостола, а всех, то есть всю церковь, подтверждает наше мнение. Пример Давида, понёсшего за свой грех двойное наказание как оскорбившего Бога, и как давшего тем повод врагам Господним хулить Его, служит наглядным доказательством справедливости нашего понятия (2 Кор. 2:5; 2 Цар. 12:13).
Причем мы должны сказать, что хотя Господь и наказывает и прощает за Себя Сам, и что Он Своим справедливым судом найдёт и накажет даже таких грешников, которым удалось бы и избежать наказания церкви (Лев. 20:4-5), но тем не менее дав право и власть церкви наказывать виновных, Он относится к суду церкви и к её наказанию с таким уважением, которое вообще подобает учреждению Господню, а потому всё связанное церковью Его здесь на земле, Он считает связанным и у Себя на небе. Он, так сказать, утверждает приговор церкви, произнесённый ею «во имя Господа» и «силою Господа».
Слова Господа: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брать твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5:23-24) в данном случае в особенности применимы, ибо здесь имеет против такого человека «что-нибудь» не брат его, а вся церковь.
Из журнала «Баптист» 1908, № 4
