В 1992 году в издательстве СЦ ЕХБ вышла необычная книга «КАЛЬВИНИЗМ В СВЕТЕ СЛОВА БОЖЬЕГО» Евгения Никифоровича Пушкова, многолетнего узника за проповедь Евангелия во времена советского преследования верующих. За плечами этого труженика Божьего на ниве русского благовестия много лет самоотверженного служения Богу, о чем можно узнать из журнала «Вестник истины» или многочисленных публикаций издательства «Христианин».
Необычность этой книги состоит в том, что гонимое братство, к которому принадлежит ее автор, до этого времени не занимавшееся «большим» богословием, было вынуждено хоть в общих чертах заняться защитой своих вероучительных принципов. Она не носила полемического характера, а ставила перед собой более скромные цели: предостеречь евангельских верующих бывшего Советского Союза от заблуждений, нахлынувших из-за рубежа.
Тем не менее зарождающемуся в восточном регионе Европы кальвинизму эта книга не пришлась по вкусу, поскольку сочла его небиблейким учением. Одним из критических откликов на появление этой книги стала статья Евгения Дмитриевича Каширского, задетого этой книгой за живое. Уверовав в 1989 году в баптистской церкви, Каширский через полтора года оставил братство, приняв кальвинизм. Понятно, что данная книга ставила его выбор под сомнение.
Поскольку за плечами автора рецензии до его знакомства с книгой Пушкова было педагогическое образование, а автора самой этой книги – музыкальное уровня консерватории, я и назвал данную статью «О споре педагога с музыкантом». Каково же было их отношение к богословию? Каширский успел получить богословское образование за рубежом, Пушков же прошел лишь курс так называемого практического богословия – в советских тюрьмах. Время ли тогда было учиться? И все же интересно послушать их обоих.
Чем же был недоволен автор данной рецензии, теперь уже реформатский пастор из Твери? Вот что пишет Евгений Каширский в начале своего отклика на книгу Пушкова:
«Еще в 1992 году, когда большинство россиян судило о трудах Жана Кальвина лишь понаслышке, определенные баптистские круги в России увидели в нарастающем интересе христиан к кальвинизму проблему и забили тревогу. Самое деликатное здесь то, что эти круги судили о нем по слухам и искаженным сведениям, почерпнутым из советских календарей да атеистических сборников. Вот и автор брошюры Е. Пушков, подобно многим другим, так же знает кальвинизм понаслышке, бесхитростно сообщая, что ему этот кальвинизм растолковали духовно-зрелые братья, "которые, имея достаточные знания в западной теологии, помогли написать ему данную брошюру" (с.7). Итак, знания братьев показались автору достаточными, чтобы взять на себя сей труд...»
Ну что ж, если в начале 90-х Евгений Пушков был вынужден обращаться за помощью к зарубежным коллегам, то сегодня труды Кальвина не являются библиографической редкостью. Тем не менее арминиане не убедились в своей неправоте, а, напротив, выражают желание обговорить некоторые моменты в критике одним Евгением позиции другого. Если отбросить ехидные замечания Каширского по поводу ловко подмеченных неточностей в написании одного французского города и времени начала женевского диктаторства Кальвина в книге Пушкова, то обсуждать придется не столь уж много кальвинистских доводов.
В качестве первого из возражений ставшему традиционным на постсоветском пространстве арминианству Каширский использует аргумент «уверенности насчет наказаний». Автор рецензии восхищается пророчеством, данным Богом Аврааму, удивительно совмещающим в себе избавление евреев и наказание хананейских народов в Палестине (Быт. 15:13-16). Для дипломированного кальвиниста это – доказательство того, что Бог не просто предвидел падение хананеев, а просто-таки спланировал его, чтобы отобрать их землю и передать ее Своему народу. Не ясно, из чего уважаемый богослов сделал такое заключение, когда само Писание говорит о том, что Бог противопоставляет Свое действие «но Я произведу суд» действию грешников, которые (а не Он Сам) «поработят» евреев. По содержанию текста видно, что Божье действие является Его реакцией на действия грешных людей, а не наоборот, как следовало бы ожидать по Каширскому. Эту же последовательность мы находим и в ст. 16. Божье обещание дать землю не исполнится до тех пор, пока «мера беззаконий Аммореев не наполнится». Снова Бог связывает осуществление Своего намерения с наполнением «меры беззакония» амморейских народов. Оказывается, суверенная воля Бога решила поставить себя в зависимость от поведения людей. Где же здесь удивительный аргумент кальвинистов о безусловном предопределении погибели хананеев и избрания евреев? Он разбивается о тезис условного применения Божьей воли к людям.
Оказывается, что «нужно терпеливо ждать 400 лет, ни больше и ни меньше...» не людям, а Богу. Но это обстоятельство более компетентный в богословских вопросах Евгений упускает из виду, заявляя: «И еще мы предлагаем автору подумать о том, отчего это Моисею предсказывается печальное будущее народа, только что приступавшего к овладению Ханааном (Втор.31). Откуда такая уверенность насчет наказаний?.. Впрочем, как могло быть иначе, если "ведомы Богу от вечности все дела Его" (Деян.15:8). А наш автор полагает, что произойти могло все, что угодно. Израильтяне могли вопреки воле Господа остаться в Египте и никуда не пойти, вдоволь посмеявшись над предсказанными Богом событиями».
Не замечая того, что «печальное будущее народа» предсказано не Моисею, а Аврааму, наш богослов все же ждет ответа о причинах такого предсказания. Ну что же, попытаемся ему помочь. Бог объясняет, что причиной унижения его потомков в Египте было отнюдь не Его предвидение или предопределение, а воля злых людей. Авраам должен был знать это, поскольку это входило в условия заключенного с Богом Завета: Бог оговаривал вынужденные отклонения от Его изначального плана. Если же допустить, что Он утверждал таким образом Свою волю, тогда не ясно, чего Он желал от египетского порабощения Своего народа. Поскольку «Господу ведомы» не только Его Собственные дела, но и мысли злых людей, это позволяет Ему устанавливать сроки осуществления того, что Он наметил совершить, вопреки воле этих людей. Тем не менее, повторимся, Его суд над египтянами представлен как отклик Бога на несправедливость данного порабощения, но не как причинение последнего.
Далее известный богослов приводит еще одну «ошибку» Пушкова: «Вот еще один пример. Е. Пушков трактует "уповаем на Бога живого, Который есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных" (1Тим. 4:10) как несомненное доказательство в пользу того, что все люди будут спасены. Но в приводимом тексте нет указания на спасение всех, которое видит Е. Пушков, поскольку на языке оригинала ????? (cотер) означает спаситель, защитник, поддерживатель, охранитель. [Голландский перевод Библии (Statenvertaling) хорошо передал этот смысл с помощью слова: Behouder.] То есть апостол имеет в виду, что Бог есть хранитель жизни всех живущих на земле. И именно в этом смысле используется здесь данное слово сотер: Бог поддерживает всех, но "наипаче верных" (верующих)».
На этот раз не обошлось без использования греческого языка. Конечно же, так легче убедить малообразованного оппонента, изучавшего только Библию, причем в русском переводе. Авось, может перевод неверен. Между тем, уважаемому компетентному Евгению не может помочь и знание греческого языка. Если Бог желает сохранить всех людей, то от чего же именно Он избавляет или защищает Своих в большей мере, чем остальных? От зла сатаны? А как это сатана мог попробовать перечить Его воле сохранить, да еще всех? Как видим, аргумент Каширского внутренне противоречив, и потому бессилен разоблачить «заблуждения» Пушкова.
Далее реформатский богослов продолжает: «Если же полагать, что тут говорится о спасении всех людей, то "наипаче верных" перестает иметь смысл. Ведь что значит "наипаче", как не "более всего", "особенно"? Невозможно одновременно спасать всех и при этом кого-либо спасать более всего
». Однако почему же невозможно одновременно желать спасения всем и применять его непринудительным образом только для «верных»? Слово «наипаче» в данном случае выражает не просто степень или качество, а всеобщую возможность и ее конкретное осуществление. Иными словами, данное затруднение является не столь уж существенным для арминиан, при этом оставаясь не совсем удобным для самих кальвинистов.Свой довод о защищающем значении слова «спаситель» Каширский заимствует у кальвинистов, которые пытаются натянуть это значение и на другие места Писания, говорящие о желании Бога спасти всех людей. Подобным образом Э. Симпсон толкует текст 1 Тим. 2:4, хотя это и противоречит контексту. Да, Павел призывает молиться за всех людей, однако делает это явно не только потому, что заботится об их или своем благополучии.
Известный в современных богословских кругах арминиан, Уильям Клейн, отмечает по этому поводу следующее: «Несомненно, слово «спасать» действительно имеет в данном контексте значение спасения (см. 1:15 и 2:5-7). Дибелиус и Конзелманн подтверждают эту точку зрения, подчеркивая, что выражение «познание истины» «в Пасторских посланиях является доктринальной формулой христианства, то есть выражает обращение в христианскую веру» (
M. Dibelius and H. Conzelmann, The Pastoral Epistles, Hermeneia [Philadelphia: Fortress, 1972], 41)... В данном контексте речь идет о том, чего Господь желает, хочет или жаждет, но не о том, что Он требует или устанавливает. Тогда, вероятно, Божья воля (в значении желания или пожелания) не всегда исполняется. Ворд сказал: «Новый Завет показывает, что Божья воля не всегда исполнялась (Мф. 6:10; 7:21; 12:50), как и воля Иисуса (Мф. 23:37; Мк. 7:24)» (R. A. Ward, Commentary on 1 and 2 Timothy and Titus [Waco, TX: Word, 1974], 45). На основе этого заключения текст 1 Тим. 2:4 согласуется с другими утверждениями Павла о том, что некоторые в действительности погибнут». Понимая данное затруднение другие кальвинисты предпочитают переносить акцент на слово «всех», понимая его собирательно: «всех классов людей». Однако здесь этому мнению противостоит именно 1 Тим. 4:10, так что у Каширского просто не было другого выбора, как следовать проторенной, но противоречащей многим библейским данным экзегетической дорожке.Между тем арминианское объяснение этого стиха иное. Господь является Спасителем всех и верных в двух различных смыслах: для первых в качестве предоставленной возможности спасения, для вторых в качестве лиц, воспользовавшихся этой возможностью. Поскольку же цель Бога касалась всех и была условной и непринуждающей, понятно откуда появились эти «верные». Если уж и допустить, что данный текст и неудачно использовал Евгений Пушков, то множество других неоспоримы для его вывода о предоставлении спасения всем без исключения людям (Мф. 11:28; Мк. 16:15; Ин. 1:29; 3:16-17; 12:32; Деян. 4:12; 2 Пет. 3:9; 1 Ин. 2:2; Рим. 10:12,18; 11:32; 14:15; 1 Кор. 8:11; 2Кор. 5:15,19; Флп. 2:6-11; 1 Тим. 2:4,6; 4:10; Тит. 2:11; Евр. 2:9,15; Откр. 22:17). Поскольку же для переиначивания смысла этих текстов в богословском арсенале господина Каширского не нашлось греческих терминов, он с радостью ухватился за почти единственный повод засомневаться в желании Бога спасти всех людей.
Следующим вопросом реформатский пастор избирает социальную тематику – вопрос об отношении церкви к государству:
«Эта тема нас весьма интересует, мы ее любим и потому не в силах удержаться от замечаний по поводу представленных взглядов Е. Пушкова. Итак, вот весьма важный вопрос: как нам относиться к государству? Например, к тому государству, в котором мы сегодня живем. Ответить известным "кесарю кесарево"? Но разве ответ не требует серьезного анализа и разъяснения того, что именно есть "кесарево"? А что есть "мое"? И когда кесарь покушается на это "мое", то можно ли считать это "кесаревым"?»Автор данных слов не пережил на собственном опыте все последствия работы государства против Бога, поэтому ему ничто не препятствует в духе оптимистического доверия союзу государства с церковью продолжить свою апологетику: «Е. Пушков считает, что Кальвин был сторонником подчинения государства церкви. "Будучи сторонником теократического режима, Кальвин пытался осуществить эту идею в Женеве" (с.20). Мне нравится выражение "теократический режим". Власть Бога (Тео-кратия) для Е. Пушкова ассоциируется с чем-то весьма несимпатичным, например, с режимом какого-нибудь деспота. А установления нашего Бога относительно угодного Ему государства Е. Пушков оценивает как "Ветхозаветный теизм с его законами насильственного управления" (с.20). Сказать бы Моисею: что это ты, братец, устанавливаешь ветхозаветный теизм с его законами насильственного управления? На что он, вероятно, ответил бы: да ведь это не я устанавливаю, а наш Бог. Вот Корею, помнится, тоже не нравились эти законы...»
Итак, Каширский упрекает Пушкова в несогласии с кальвинистским подчинением государства интересам церкви. Хочу задать вопрос: «А неужели это когда-то было?» Я имею в виду, неужели в истории государственно-церковных отношений был хоть один эпизод, когда государство безоговорочно послушало церковь? Сам Каширский с горечью отмечает, с чем было сопряжено практическое осуществление этой безумной идеи: «Этому диктатору городской совет еще четыре года - до 1559 года - не предоставит женевского гражданства». Она рухнула полностью к концу жизни разочаровавшегося в ней Кальвина, но воскресла в трудах его последователя и зятя Теодора Беза. Впрочем, Беза опирался на своего учителя.
Генеральные штаты Голландии (Нидерландов) 26 июля 1581 года издали указ о низложении испанского режима Филиппа
II на основании данного в кальвинистской трактовке Богом права на низложение тирании. Сам Кальвин первоначально не настаивал на этом мнении, но в последующее время из-за осложнившихся отношений с женевской магистратурой стал на эту позицию, так что «в переиздании «Наставления» 1559 года признал право на восстание против тирана по инициативе нижестоящих магистратов. Более акцентированным было право на (вооруженное) сопротивление у Теодора Беза, ставившего повиновение Богу и Божественные законы выше повиновения светским властям и обращавшегося прямо к народу» (Чистозвонов А.Н. Отражение тираноборческих идей в «Апологии» Вильгельма Оранского (1581) / Культура и общественная мысль. — М: Наука. — 1988. — с. 208).Похоже реформатский пастор не замечает существующей здесь опасности. Слияние грешного с праведным для него обычное явление, почти в духе Августина: если неверующие не понимают воли Божьей, пусть служат ей насильно. Не эта ли идеология оттолкнула здоровые силы естественной морали от посильного сотрудничества с церковью? Эта. Она была причиной непрекращающейся борьбы между императором и епископом за власть, так что даже Лютер был вынужден перейти к политике «двух рук Божьих», признав за государством некоторую автономность от церкви. Кальвин здесь не поддержал Лютера, но для Каширского значительно большим авторитетом оказался основоположник классического кальвинизма.
Каширский явно не различает времени благодати от времени закона, обязывая современную церковь следовать ветхозаветным установкам. Впрочем, здесь он слепо копирует своего кумира, ведь не случайно в его личной библиотеке находится 22 тома произведений Кальвина. Было бы их в три раза больше, он все равно бы их все приобрел. Понятно, слепое преклонение перед человеком не развивает самостоятельного мышления, а противоречит ему. Итак, господин Каширский, вопреки горьким урокам истории, выступает за «насильственное управление». Ему неизвестны те причины, по которым анабаптисты отвергли тесный союз церкви с государством: например, применение насилия в вопросах веры дискредитирует саму сущность христианства.
Не понимает Каширский и разницы между государством и церковью, когда последняя берет на себя функции первого. Это его вообще не интересует. Поднятие подобных вопросов для него – священное табу. Не имея специального богословского образования, Евгений Пушков выразил ту же мысль, которую теологически обосновал Арминий, давно уже выступивший против кальвинистского понимания церкви как института надзора и наказания. Тем не менее автору рецензии, воспитанному в лучших атеистических традициях, более приемлемой оказалась «диктатура христианства». Поэтому он продолжает в том же духе: «Мы понимаем, что прежде - в те времена - у баптистов были сложные взаимоотношения с властью. Их мучили и томили. Но неужели по этой причине теперь следует вовсе отказаться от какой бы то ни было попытки на законном основании изменить это самое государство? Теперь, когда Господь предоставляет благословенную возможность для такого изменения».
Отвечая на такого рода благоразумие, приведем следующее свидетельство по этому поводу И.В. Подберезского из его книги «Быть протестантом в России»: «Велик соблазн объявить ее высшим началом и в этой земной жизни - это соблазн клерикализации, подчинения церкви всех сфер "мирского порядка". Обычно это не приносит церкви ничего хорошего. Можно привести пример соседней с нами Польши: там авторитет католической церкви был чрезвычайно велик в период борьбы с коммунистическим режимом, но как только он рухнул и церковь потребовала своего участия в мирских делах, ее влияние резко упало. И вообще история свидетельствует: там, где та или иная церковь слишком рьяно борется за свои права и получает их, расцветает клерикальный эгоизм, который в конечном счете не идет на пользу ни государству, ни "выигравшей" церкви, ни, конечно же, другим церквам».
Тем не менее Каширский упрекает в пассивности евангельских верующих в наших странах: «Представим на минуту, что народ России предлагает Е. Пушкову и его духовно-зрелым братьям встать во главе государства и издавать законы. Прежде всего, интересно бы узнать, согласятся ли они или не станут связываться с ответственностью? А если согласятся, то какие законы начнут издавать? Позволительно предположить, что если они любят Слово Божие, более того, трепещут пред ним, то и в создании законов будут опираться на Библию. Этому, напомним, и следовал городской Совет Женевы. Так должны поступать все христиане, участвующие в управлении. Не оставлять же в силе законы, основанные на языческом или атеистическом восприятии мира. А что, например, предложил бы Е. Пушков делать с преступниками, нарушающими закон? Наказывать или отпускать без всякого наказания, дабы нас не обвинили в пристрастии к теократии и ветхозаветным законам?»
Захватывающая идея: построение царства Божьего на земле, однако оно уже принесено, и власть Бога уже в действии, поскольку проявляется при помощи не государственного насилия, а преображающей силы благодати Божьей. Последняя не нуждается ни в каких политических подпорках. Сам Христос и первые христиане на «запачкали» своих рук политикой, хотя Иуда из Гамалы – национальный еврейский борец за освобождение от римской власти – жил в одно время со Христом. Как же он был раздосадован, что Божественная сила не имеет желания присоединиться к политике национального освобождения, разве не в этом была воля Бога? Оказывается, выступать от имени Бога не равнозначно нести подлинное Его учение.
Далее кальвинисткий богослов указывает на святую обязанность христианина рваться любыми средствами к власти, когда пишет: «Иной скажет, что христианам нечего заниматься государственными вопросами, поскольку наше Царство на небесах. Но что же тогда? Кто же будет управлять государством? Несмотря ни на какие возможности, оставить власть в руках язычников и атеистов, или (еще веселее) приглашать иноземцев, лишь бы нам самим - чистым христианам - не подходить к рулю? Не пачкаться?!»
Хотелось бы обратить внимание на слово «пачкаться». Видимо, и сам господин Каширский понимает, чем чреват союз с государством. Оказывается, можно запятнать себя. Хотя это было сказано в иронической форме, ему следовало бы более серьезно отнестись к данному вопросу. Ну, хотя бы для начала почитать книгу Ч. Колсона «Конфликт царств» или подумать, какие нарушения воли Божьей сегодня осуществляются самыми духовными руководителями так называемых христианских стран. Понятие «христианское государство» утопично, поскольку тождественно понятию «государственная церковь», давно изжившему себя.
Наконец, наш богослов обращается к теме пацифизма: «Е. Пушков категорически против участия христиан в военных действиях. Этот вопрос очень серьезный, поскольку определяет гражданскую и нравственную позицию каждого человека. Когда-нибудь мы изложим его более обстоятельно. Сегодня мы лишь заметим, что когда наш почтенный автор с его духовно-зрелыми братьями будет рассуждать о греховности мира сего или будет, попивая чаек на веранде, изъясняться о любви к врагам, пришедшим завоевать землю, то не исключено, что в это самое время какой-нибудь безусый солдатик-кальвинист будет защищать его дом и семью, отстреливаясь до последнего. Ведь если Бог дал пределы народам, то Он дал и право защищаться против тех, кто нарушает эти пределы».
Как видим, уважаемый реформатский пастор без особых намеков обвиняет русских арминиан в пользованиями услугами кальвинистских защитников. Разве в вопросе отношения к войне христианин призван руководствоваться только соображениями уничтожения зла? А как насчет его исправления? Этим кальвинисты не заняты. Да и зачем, когда весь мир лежит во зле. Неудивительно, что они так любят Августина, который утвердил принцип насилия церкви над миром. В частности он освятил уничтожение еретиков по схеме: «Предавай казни, долго не думая, там Бог разберется, следовало его казнить или нет». Этим принципом пользовались иезуиты, кальвинисты, включая и самого Кальвина (вспомним, Мишеля Сервета), а сегодня его преподносят и нам в столь благочестиво оформленной обвертке. Между тем нам, как органиченным людям, неизвестно, неисправим человек или же он может образумиться в будущем.
Для каждого христианина важным был и остается вопрос священства человеческой жизни. Он призван Богом уничтожать не людей, а ложные идеи, которыми эти люди пленены сатаной. Убивать нужно не носителей зла, а само зло, коренящееся в самом сердце. Побежденное внутри человека, оно перестанет выражаться и наружу – такова подлинная социальная доктрина церкви Христовой. Сегодня это признал даже Папа Римский, отказавшись от государственной короны. Христианин не нуждается в политических защитниках, поскольку для Бога не существует ни национальных любимчиков, ни государственных границ. Его задача – спасение, а не гибель людей.
И все же господин Каширский заявляет: «И не нарушаем ли мы всякий раз заповедь "Не убивай", если не перехватываем руку убийцы и не пресекаем зло? Если мы лишь смотрим, хотя бы и весьма негодующе?» Ответим: Не нарушаем, поскольку боремся со злом средствами убеждения, а не принуждения.
Возражение же Каширского против библейской формы ненасилия, состоящее в том, будто оно неосуществимо на практике, опровергнуто историческим опытом, например, в случае с Махатма Ганди. Согласно разработанной им «сатьяграхе» (с санскр. – упорство в следовании истине), ненасильственная борьба выражается в двух формах: несотрудничестве и гражданском неповиновении. «Ненасилие есть величайшая сила для избавления человечества. Она сильнее самого разрушительного вооружения, когда-либо изобретенного людьми... Ненасильственное сопротивление может и должно победить там, где грубое насилие бессильно», – учил Ганди. Очень высоко он отзывался о Л. Толстом, в частности о его книге «Царство Божье внутри нас», на протяжении всей жизни считая себя его единомышленником. Несомненное влияние на духовное становление Ганди оказал Новый Завет. Представления Ганди о приоритете власти любви над грубой силой легли в основу учения М.Л. Кинга о гражданском пассивном сопротивлении, поскольку соответствовали моральным принципам Нагорной проповеди Иисуса Христа. Таким образом, даже неверующие люди способны прийти к выводу о том, что зло невозможно уничтожить с помощью зла, то есть силой.Примечательно, что Каширский вовсе не обращается к Библии по столь «серьезному вопросу», который он берется изложить «обстоятельно». Между тем Библия не стоит на стороне христианского милитаризма. Даже реформатский богослов Эмиль Бруннер признавал первохристианский пацифизм. Ссылаясь на Библию, он отмечает, что в ней нет указания на правомерность отказа в повиновении по причине недостойности власти. Сам Христос не оспаривал власть Понтия Пилата. Павел, римский гражданин, требовал повиновения римскому государству, которое не предоставляло христианам никакой свободы проповеди. «Всякая», в том числе и неугодная Богу «власть от Бога», поскольку допущена Им в качестве либо наказания, либо испытания. Первохристиане были верны этому принципу непротивления злу насилием, когда подвергались мучительным казням со стороны римской государственной власти. Бруннер делает вывод: государство и право принадлежат к земному, а не к духовному порядку, поскольку они несовместимы.
Свой анализ книги Пушкова Евгений Дмитриевич заканчивает следующим выпадом: «Е. Пушков пишет, что "В евангельско-баптистском движении в нашей стране кальвинизм никогда не находил благоприятной почвы" (с.36). Вряд ли наш автор думал, что пройдет несколько лет, и кальвинизм в России будут серьезнейшим образом изучать и проповедовать. Профессор, которого упоминает Е. Пушков, говорит: "скоро пойдут те, которые уже ни о чем никого спрашивать не будут". Так и случилось. Появились те, кто внимательно исследует кальвинизм и находит его весьма дельным, кто увидел, что Кальвин держится исключительно Слова Божиего и толкует его теологически безупречно. Недаром комментарии Кальвина до сих пор считаются непревзойденными у протестантов многих деноминаций. И что вообще кальвинизм - это серьезная и почтенная теология».
Я лично глубоко убежден в том, что изучение взглядов того или другого богослова не может отменить критическое отношение к любому из них. Это справедливо и в нашем случае. Кальвинизм сеялся на русской земле еще задолго до Кальвина – в форме западного августинизма, как и арминианство – в виде учения Иоанна Кассиана. Тем не менее первый тип богословия почему-то восторжествовал на Западе, а второй – на Востоке. При этом против августинизма выступали еще Кирилл и Мефодий. Показателен диспут Кирилла с католическими епископами в Венеции, которые напали на него со словами: «Скажи, как ты теперь создал для славян письмена и учишь им, а их не брал раньше никто другой: ни апостол, ни папа римский, ни Григорий Богослов, ни Иероним, ни Августин? Мы же знаем лишь три языка, на которых подобает Бога с помощью (особых) письмен славить: еврейский, греческий и латинский» (Сказания о начале славянской письменности. — М. — 1981. — с. 88). Оппоненты Кирилла рассуждали как современный кальвинист: непозволительно осуждать расизм, поскольку Сам Бог создал негра черным.
Ответ Кирилла выдает его арминианский менталитет: «Не идет ли дождь от Бога равно на всех, не сияет ли для всех солнце, не равно ли все мы вдыхаем воздух? Как же вы не стыдитесь лишь три языка признавать, а прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими? Скажите мне, зачем делаете Бога немощным, как если бы не мог дать (народам Своего письма), или завистливым, как если бы не хотел дать
? Мы же знаем многие народы, которые владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке» (там же, с. 89. Выделено мною).Уже в
X веке «Источник знания» Иоанна Дамаскина был переведен на славянский язык — можно взять на заметку: на двести лет раньше, чем был осуществлен его перевод на латынь. Не потому ли, что надобность в нем остро ощущалось и у наших предков? Проведение основной границы (в противовес некоторым современным титулованным богословам) Дамаскин осуществил блестяще: «То, что бывает вследствие насилия… не есть добродетель» (Точное изложение православной веры Св. Иоанна Дамаскина. — М/ Ростов-на-Дону. – 1992. – с. 187).Кальвинизм уже в чистой своей форме насаждался в Константинополе через посредство патриарха Кирилла Лукариса (1572-1638). Четыре Поместных собора православных епископов: в Константинополе (1638, 1642), в Яссах (1640) и в Иерусалиме (1672) – решительно осудили реформатское по своей сути учение Лукариса. При этом осуждении использовалось и русское мнение, выраженное в Вероисповедании Петра Могилы.
Лукарис в борьбе с иезуитским влиянием на Востоке прибегнул к протестантским идеям. Будучи поддерживаемым нидерладскими и английскими кальвинистами, он приступил к реформе православного учения в их духе (именно Лукарис подарил английскому королю знаменитый «Синайский кодекс», незадолго до этого найденный на Афоне). Церковный совет Женевы посылает к нему Антуана Леже, в задачи которого входило издать новое православное исповедание. Сейчас доведено, что Лукарис не являлся автором библейских ссылок «своего» исповедания, все они были составлены Леже. Не трудно догадаться, что и все остальное совершалось не без участия этого реформатского агента. Так незадолго до издания «Восточного исповедания христианской веры» Лукариса в 1629 году, ему были доставлены из Нидерландов переведенные на греческий язык протестантские вероисповедания — «Нидерландское исповедание веры» и «Гейдельбергский катехизис». В угоду своим покровителям, пытавшимся таким путем затруднить знакомство с данным вероучительным документом православный Восток, константинопольский патриарх издает «свое» исповедание на латинском языке, что вместе с его содержанием вызвало крайне негативную реакцию со стороны православной общественности. Против Лукариса подняли борьбу и римокатолики, от посягательств которых он и погиб.
Такова общая предыстория арминианско-кальвинистских отношений на Руси, о которой Каширский, судя по всему, не имеет никаких представлений. Он открыл для себя Кальвина, но не открыл альтернативного мнения. По этой причине ему следовало бы для придания авторитетности его мнению по затронутым в книге Пушкова вопросам, учитывать и мнение оппозиции. Может быть Евгений Никифорович и не был столь глупым, как это видится Евгению Дмитриевичу.
Кто из двух Евгениев прав, судить читателю. Разумеется, ни педагогика, ни музыка здесь не при чем. Мы можем быть кем угодно по своей профессии, но, когда речь заходит о выражении наших вероисповедных (зрелых или не вполне) убеждений, все же должны следовать Библии, а не богословским авторитетам.
Главная
страница | Начала веры
| Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки