Писать рецензии на книги классиков всегда сложно. Но в то же время на то они и классики, чтобы читающие их книги в грядущих поколениях пытались осмыслить их наследие, и еще лучше, если кто-то посмеет посмотреть на них не в свете лучей славы их великого имени в литературе и истории, а просто по сути. В этом отношении я с ностальгией вспоминаю благословенные школьные времена, когда каждому было даровано удивительное право писать сочинения, в которых нам дозволялось стать ни кем-нибудь, а самыми настоящими критиками и рецензентами великих писателей прошлого!
Нечто подобное испытываю я по отношению к писателю Клайву Льюису, который известен своими бесподобными литературными шедеврами наподобие «Хроник Нарнии». Он, безусловно, писатель великий, и в кругах христианской интеллигенции личность знаковая. Обычно, как только заходит речь о художественной христианской литературе или творчестве вообще, о том, насколько литература верующих писателей может и должна проповедовать Евангелие открыто или иносказательно, непременно кто-нибудь вспоминает: «А вот, например, Клайв Льюис...» и т. д. Он стал уже как бы нашим наглядным примером, эталоном, на который постоянно кто-то ссылается как на авторитет бесспорный и призванный разрешить всякий спор.
И вот я дерзну посреди всеобщего, в том числе и моего, уважения к таланту писателя, высказать ряд замечаний по его нехудожественной книге «Просто христианство», выпущенной издательством «Slaviс Gospel Press”, 1990, в Чикаго. Я убежден, что одно дело когда человек какой-то веры пишет художественную литературу, пытаясь в ней намекнуть или рассказать о Христе, а другое дело, когда он вдруг пытается проповедовать собственно всё Христианство, тем самым становясь уже в один ряд с богословами, евангелистами, проповедниками, и тут критерии оценки таланта писателя другие. Тут больше важна не форма подачи материала, не ее увлекательность, а все-таки содержание, ибо от содержания зависит многое -- то, как поймет читатель истину, Евангелие, как он поймет суть Христианства, и правильно ли оно ему изложено, иначе читатель просто примет за Христианство то, что им не является.
Книга «Просто Христианство» излагает личное мнение о Христианстве Клайва Льюиса, и в этом ничего плохого нет, потому что каждый писатель имеет право написать свое понимание Христианства. Однако не обязательно мнение писателя, в том числе и такого великого как Льюис, будет истинным отражением веры и учения Христианства. В наших же церквях, к сожалению, этому писателю, и особенно его книге «Просто Христианство», уделяется почему-то весьма завышенное внимание и доверие, книгу эту не просто держат на книжных полках церковных библиотек для частного чтения, но дарят новообращенным как материал для начального познания Христианства (!), цитируют в проповедях, статьях и при богословских дискуссиях (!), что дает повод рассматривать эту книгу не только как некое частное произведение известного писателя, а как книгу, пропагандирующую определенное учение, не всегда совпадающее с верой братства евангельских христиан-баптистов, в котором она распространяется.
Когда я делился планами, что собираюсь писать критическую «разгромную» рецензию на эту книгу Льюиса, мне нередко говорили, что я весьма и весьма «оригинален»... Однако я думаю, что мы, христиане, можем и должны быть нелицеприятно критичны по отношению ко всему, что преподносится как рассказ о Христианстве, в том числе и с приставкой «просто», тем более, что сам Льюис призывал к этому: «Если же вы просто стараетесь говорить правду, не заботясь о том, сколько раз она уже высказывалась другими, в девяти случаях из десяти вы, сами того не заметив, будете оригинальны».
Итак, начнем с того, что в книге хорошего. А хорошее есть, безусловно, его не может не быть в книге, написанной таким писателем. Очень правильно Льюис пишет про соотношение в мире зла и добра, про их разную ценность. Про наличие в человеке свободной воли, с которой Бог считается. Что стать сыном Богу -- в этом «всё Христианство». Про нравственные нормы общества. Замечательно пишет про целомудрие, отношение к сексу и браку, про роль женщины. Про то, что самый великий грех -- это наша гордыня. Про веру и соотношение в Христианстве дел и веры. Про рождение и несотворение Бога-Сына. Очень утешительны его слова о том, что к Богу чаще приходят люди с «испорченным физическим и душевным материалом», и это Бог принимает во внимание, а те, кто без проблем в характере и жизни, те к Богу чаще всего и не приходят вовсе.
Со всем этим трудно не согласиться, и потому я разбирать это не буду, а просто прошу вас отметить, что в книге, конечно, есть и действительно полезные истины, которые нужно признать всем. Но есть там и такое, что никак нельзя назвать украшением или приятной благоуханной приправой, а только ложкой дегтя в бочке мёда, портящей, к сожалению, весь этот продукт. Попробуем выловить этот «дёготь» и вытащить его на свет Божий.
Итак, К. Льюис сам пишет о цели написания книги: «Вы не узнаете из этой книги, стать ли вам лучше англиканином или методистом, пресвитерианином или римским католиком; это сделано мною намеренно» (с. 5).
То есть автор специально пытается заявить о своем «нейтралитете» в вопросах выбора церкви, ему все равно куда вы пойдете, в какую церковь и деноминацию. Рассуждая так, читатель может решить, что это совсем не важно, как не важно и то, правильно ли учит та или иная конфессия и следует ли она Слову Божьему. Уже само название книги очень претенциозно и как бы дистанцированно от всех конфессий и названий церквей. Но возникают законные вопросы: что же это за «просто Христианство» и есть ли оно вообще в природе? И почему автор скрывает от нас истину, где же Бог, с кем Он?
«...вопросы, разделяющие христиан, -- объясняется Льюис, -- связаны, -- оказывается, -- с высшим богословием или церковной историей, которых никто, кроме экспертов, не должен был бы касаться». (с. 5).
Однако, автор уже начал касаться этих вопросов, и вообще без них невозможно писать о Христианстве, потому что реально в мире существует свыше 1000 различных конфессиий и групп, претендующих на название «Христианство». И не замечать этого, не касаться этого -- это просто вообще не видеть христианства в его истинном виде, зарывать как страус голову в песок, делая вид, что проблем нет.
Любое движение, в том числе и христианское, становится понятнее людям при изучении его истории. К. Льюис же почему-то запрещает нам касаться истории и богословия, оставляя все это только «специалистам». Однако апостолы и Писание не раз утверждают, что полезно смотреть на плоды учителей, по которым можно узнать их, и необходимо как-то определять то ли учение принес пришедший проповедник (или даже ангел с неба) или не то, и если не то, то нам следует не принимать его. Поэтому очень странным представляется призыв писателя «не касаться» вопросов, из-за которых собственно и было разделение, отделение истинной Церкви от всех других.
«Никогда не надо обсуждать наши разделения, -- советует Льюис, -- кроме как в среде тех, кто уже уверовал в Единого Бога...» (с. 5).
Но ведь люди обсуждают разделение церквей. Это лежит, что называется, на поверхности. Есть католики, англикане, православные, харизматики, баптисты. И как же мы сможем говорить людям правду, умалчивая причины разделения? Невозможно не обсуждать эти вопросы, потому что они также являются частью жизни Церкви Христовой в ее истории, и о них также было пророчество в словах Христа: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех» (Лук. 12:51-52).
Очевидно, что не все люди всегда принимают истину целиком, но находятся и такие, кто изобретает свою «истину», кто разделяется с истинной Церковью. Об этом предупреждал и апостол: «Умоляю вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них» (Рим. 16:17).
Если есть какая-то драгоценность (а Христианство -- это, несомненно, одна из таких драгоценностей, причем драгоценностей самых высших), найдутся и те, кто захочет ее подделать, нажиться на ней обманом. Это настолько очевидно на примере этого мира, что делать вид, что Христианство не может быть кое-где поддельным и что честным христианам надо как-то «стесняться» разделения с ложными христианами, -- это значит просто лгать себе и людям.
Часто, когда проповедуешь людям, они спрашивают о нашем отношении к крестовым походам, инквизиции, самосожжениям в избах и т.д., и если не рассказать им о том, что это делали не христиане в нашем понимании этого слова, то разговор не получится, потому что мы отождествим себя со всеми извращениями христианства в истории, и как тогда мы сможем проповедовать Христа, отделение от греха и сатаны, если сами не отделим себя от неправильного христианства и не сумеем этого объяснить другим?
Также представляется неправильным не обсуждать то, из-за чего мы, например, баптисты, отделены от других, потому что это отделение было не следствием нашего греха или гордыни, а следствием послушания Слову Божьему: «выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее» (Откр. 18:4). Скрывать же наше отношение к неприглядным поступкам и ложным догматам других церквей, называющих себя тоже христианскими, по меньшей мере нечестно.
Да, в мире сейчас популярен плюрализм, признается отсутствие истины, все как бы имеют право на свою точку зрения, и потому желание не обсуждать наше отличие от других религий и конфессий идет в русле этого всеобщего этикета, когда не хотят никого «обидеть» или задеть. Однако, христианство обязано быть неплюралистичным в плане утверждения истины, что только «Христос есть путь и истина и жизнь», и «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин. 15:12). Тем более когда вопросы касаются не просто равных между собой доктрин различных церквей, а соотношения истины и лжи, черного и белого, Божьего и человеческого, бесовского.
И это понять могут не только те, кто является уже членом какой-то церкви, богословы или бакалавры. Именно правдивый и честный взгляд на причины и суть разделений между конфессиями и может помочь еще нецерковному человеку прийти в церковь, слушающуюся Бога. Ведь если, как советует Льюис, человек уже состоит в какой-то церкви, то чаще всего обсуждать вопросы разделения труднее, потому что он может не захотеть слушать критику, менять церковь, даже ошибающуюся, тем более что пасторы там обычно стараются не упустить из своего прихода пришедших к ним, и убедить в правильности именно их веры.
Хотя Льюис пишет, что «...я писал не ради изъяснения моей религии, а чтобы изложить «просто христианство», которое таково, каково оно есть, и было таким задолго до моего рождения...» (с. 6), он все равно не выполняет этого своего намерения, просто потому, что «просто христианства» в природе не существует и его нельзя как-то вывести и записать.
Он это понимает, но продолжает оправдываться: «Существовала также очевидная опасность, что я приму и буду выдавать за «просто христианство» что-либо специфичное для англиканской церкви или, еще хуже, лично для меня» (с. 7). И всего этого также изрядно в его книге. Льюис не поднимается выше своей конфессии, не противоречит ей ни в чем, как будто всё в этом течении протестантизма истинно и может быть признано только «христианским». Также спорные личные мнения автора очень часто выдаются в этой книге за «просто христианство», то есть за собственно Христианство. Но Христианство не есть Льюис, а Льюис не есть Христианство.
Он справедливо пишет, что «...если опустить спорные пункты, то останется неопределенный и безжизненный «общий знаменатель» (с. 8), однако сам предпринимает в книге именно такую попытку выведения нечто среднего из всего множества мнений и учений всех сект и конфессий, удаляя все спорные пункты. В результате получается усеченный, всех устраивающий вариант некой религии, но вовсе не Христианства во всей полноте, потому что невозможно показать такое обширное явление как «Христианство вообще», просто сложив всё устраивающее всех, вычесть всё спорное, не рискуя остаться ни с чем. Хотя и эта цель также оказалась не достигнута, поскольку автор умудряется, как я уже отмечал, приписывать Христианству свои личные мысли о нем, которые разделяются далеко не всеми называющими себя христианами.
Стараясь максимально ограничить тему своей книги, Льюис заявляет: «Случилось так, что импульс, толкающий людей на азартные игры, чужд моей природе... Следовательно, я не вправе судить о позволительности или непозволительности азартных игр (если среди них есть позволительные, ибо я не знаю даже этого)» (с. 9). То есть, по мнению писателя, если человек сам не подвержен какому-то пороку, то он автоматически не вправе судить о позволительности или непозволительности этого явления, как будто для такого суждения не существует на свете очень верного и проверенного средства -- Библии. Следуя такой логике, христианам не следует судить о позволительности -- непозволительности танцев, спортивных и театральных зрелищ, если сами они не склонны плясать, «болеть» или играть на сцене. Представляется все-таки, что такой подход неверен.
«Ничего не сказал я и о контроле рождаемости. Я не женщина, не женат и не священник», -- добавляет он (с. 9), одним предложением отмахиваясь от важнейшей темы в жизни христиан. И опять же, оправдания для его молчания выглядят неуважительными, поскольку для наличия мнения о данном вопросе вовсе не нужно быть матерью-героиней или всезнающим пастором, достаточно все-таки просто хорошо знать Слово Божие, доверять ему и не скрывать истину, содержащуюся в нем от людей.
Кстати говоря, в возрасте 58 лет, как повествует Роджер Лэнселин Грин и Уолтер Хупер в труде "Свет на Льюиса", К. С. Льюис, имевший уже степень бакалавра, женился на Джой Гресхэм. Она встретила Льюиса в Англии, после чего вернулась в США и развелась со своим мужем, и затем вновь приехала в Англию, чтобы выйти замуж за Льюиса... Но не говорит ли Слово Божие, что «женившийся на разведенной прелюбодействует» (Матф. 19:9)?
Затем К. Льюис пускается в рискованное философствование на тему о том, кого можно называть христианином. «Когда человек, принимающий христианское учение, живет недостойно, -- считает он, -- правильнее назвать его плохим христианином, чем нехристианином» (с. 12). Получается, что христианами можно называть вообще всех, даже если их поведение говорит, что они вряд ли таковыми являются. Однако Слово Божие говорит нам, чтобы мы «по плодам их узнавали их», и «всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:17-18). По мнению же К. Льюиса выходит, что любой человек, называющий себя христианином, вроде папы римского Борджиа или Ивана Грозного, все равно христианин, хотя и «плохой». Но «не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного», -- сказал Христос и этим сразу отсекает от звания христианина всех живущих во грехах своих нечестивцев.
«Надеюсь, -- извиняется опять Клайв Льюис, -- никто из читателей не предположит, что «просто христианство» предлагается здесь как альтернатива существующим вероисповеданиям... Это скорее, прихожая, откуда открываются двери в несколько комнат» (с. 12). Однако извинения звучат не очень убедительно, может быть оттого, что сам автор понимает, что предлагает своей книгой именно что-то новое, способное заменить все существующие церкви. И жизнь это, кстати, подтверждает. Появилось так много различного рода «свободных», «внеконфессиональных» «нединаминационных», «евангельских», «библейских», «протестантских» церквей и групп, «просто христиан» или «христиан без названия», что невольно задумываешься, а не начитавшись ли книги Льюиса с его гипотетической «общей прихожей», начали они отделяться от всех и вся, считая, что и в прихожей -- экуменическом нецерковном пространстве -- им вполне достаточно пребывать? Тем более, что далее Льюис сознается, что «Если я сумею привести кого-либо в эту прихожую, я достиг то, к чему стремился». Он оговаривается, правда, что в комнате лучше, но бросает недоуменного читателя, ищущего ответов на вопросы, в прихожей, как если бы вас кто-то подрядился проводить на важное совещание, на встречу с теми, кто решит вашу судьбу, кто поможет вам, и бросил у подъезда... И потому многие читатели воспринимают старание Льюиса привести в прихожую как ясное указание на достаточность для христианской жизни только «прихожей», а также -- на наличие множества комнат внутри христианства, на равность их перед Богом, или, во всяком случае, незначительность отличий их друг от друга, ведь ко всем им ведет одна и та же прихожая.
Чем-то такая картина напоминает индусскую притчу о горе, на которую ведут множество тропинок. Индуисты, как и сторонники всех околоиндуистских культов и религий, утверждают этой иллюстрацией, что Бог-то, мол, один, но к Нему ведут различные тропинки -- мировые религии. И потому не важно, какую вы религию исповедуете, все, якобы, встретимся на вершине горы. Подставьте вместо индусских тропинок льюисовскую прихожую и аналогия будет почти полной. Однако, Христос ясно сказал, что «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7:14) и написано: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?» (2 Кор. 6:14-15). А также: «Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Уверовав и крестившись, христиане всегда присоединялись и присоединяются к этой Церкви, как и к конкретной поместной. Вопреки мнению писателя, Христос не создавал никакой «прихожей», за что мы можем Его только возблагодарить и прославить!
«И конечно, -- советует Льюис озадаченным читателям, -- уже начиная с прихожей, надо стараться подчиняться правилам, общим для всего дома», хотя не объясняет каким образом можно иметь общие правила (а ими являются, безусловно, заповеди Божьи), с теми, кто толкует их порою до прямо противоположных друг другу пониманий...
В Книге I, названной "Добро и зло как ключ к смыслу вселенной", Льюис пытается оправдать ни много ни мало, а бывшую некогда популярной в Западной Европе практику казни ведьм.
«...дело в том, что мы не казним ведьм, потому что больше не верим в их существование! -- просто объясняет автор. -- Если бы мы действительно думали, что есть люди, продавшие свою душу дьяволу и взамен получившие от него сверхъестественные силы, которыми они пользуются, чтобы губить своих ближних или доводить их до безумия или вызывать плохую погоду, то наверняка все согласились бы, что если кто и заслуживает смертной казни, то именно эти отвратительные слуги дьявола. Здесь разница не в нравственных принципах, а в отношении к фактам. Исчезновение веры в ведьм -- результат прогресса знаний» (с. 27-28).
То есть мы можем сделать вывод, что если мы с вами верим в возможности нашей соседки навести на нас порчу, то очень даже извинительно для нас убить ее. Согласно этой же логике, какие-нибудь первобытные папуасы вполне могут убить приехавшего к ним европейского миссионера, поскольку считают, что он приносит проклятие их земле. Так же получается и с ведьмами. По Люису, христиане (те, что называли себя таковыми и осуществляли борьбу с ведьмами, в том числе и смертной казнью) по большому счету невиновны, никакая нравственность тут ни при чем и все дело в обыкновенном прогрессе знаний...
Однако, во-первых, в средневековой Европе ведьмы действительно были. Пусть они не могли вредить в таких огромных масштабах, как им приписывали, но все-таки они были. И в контакт с сатаной они, действительно, входили, как и сейчас очень многие люди, к сожалению входят. И вполне закономерно, что стране, в которой много сатанистов, вряд ли грозит изобилие и процветание. Возможно, Льюис думает, что все рассказы о ведьмах -- это такие же сказки, какие написал он сам, однако он вряд ли прав. И как же ведьмам было не быть, если в то время Священного Писания практически не возможно было достать, тем более на родном языке, а священники и монахи его тоже не знали и кормили простых прихожан различными суевериями и преданиями, имеющими мало общего с Библией и христианством? В отсутствии евангельского света, народ пытался заменить Бога прежними верованиями и оккультной практикой, выражением чего и были так называемые ведьмы и колдуны.
Во-вторых, надо признать, что при гонениях на ведьм инквизиция руководствовалась не только и не столько недостатком знаний или заботой о духовной чистоте народа. У слившейся с государством официальной церкви было сильное оружие против любого противника, и оружие отнюдь не только против духов. Если не удавалось кого-то осудить законным порядком, его или ее просто обвиняли в колдовстве, сажали в тюрьму и казнили. Между прочим, в Англии, где проживал и сам Льюис, законы против колдовства, в том числе и с применением смертной казни, существовали с IX века, и ведьмы с колдунами считались государственными преступниками. Но незнание тут ни при чем. Все дело все-таки именно в нравственности, вернее, в ее отсутствии у тех, кто считал себя христианином, а был по сути ничуть не лучше и не добрее самых диких язычников. Если человек рождается свыше, получает в свое сердце Дух Святой, и если он будет этим жить, изучать Писание, молиться Господу, он никогда не даст себя ввести в заблуждение. Верующий христианин по определению нравственен, законы Духа записаны в его сердце, и даже если он не знает точно -- могут ведьмы вредить людям или нет, Господь подскажет, что нужно делать, не прибегая к оружию. "Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу", -- написано в Писании (2 Кор. 10:4, 5).
И в третьих, очень странно звучит такое заключение писателя, что "все бы непременно согласились" предать кого-то смертной казни. Совсем не все. Христиане не призваны судить кого-то, приговаривать и тем более казнить. "Мне отмщение, Я воздам", -- говорит Господь. Когда к Иисусу Христу привели женщину, взятую в прелюбодеянии, Он ответил: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Ин. 8:7). Но писатель Льюис не помнит этого, а потому считает, что вину ведьм просто не особенно убедительно доказали, перестали в них верить, но если бы вдруг нам снова это доказали, то, по логике автора, мы обязательно начали бы их казнить снова.
Книга II, громко и претенциозно названная «Во что верят христиане», также излагает только точку зрения самого писателя, весьма, скажем так, далекую от действительного положения вещей в собственно Христианстве.
«Если вы христианин, то не следует думать, что все религии целиком ошибочны», -- ошарашивает он читателя новым откровением (с. 45), вероятно радуя этим сторонников оккультного движения «Нью-эйдж» или культа бахаи. Но Писание говорит нам прямо противоположное: «Всякий, преступающий учение Христово и не пребывающий в нем, не имеет Бога; пребывающий в учении Христовом имеет и Отца и Сына. Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2 Ин. 1 9-11).
Если даже к тем, кто хотя бы на словах исповедует Иисуса Христа Богом, Господь строго может сказать: «Не всякий, говорящий Мне: `Господи! Господи!', войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7 21), то что уж говорить о служителях других, антихристианских религий?
Однако Льюис все же пытается тщательно измерить процент истины в куче заблуждений языческих религий. «Если вы христианин, то вы можете предположить, что во всех религиях, даже самых странных, есть крупица истины», -- заявляет он. Как будто наличие маленьких крупиц может послужить оправданием для лжеучений. Но ведь и сатана часто не говорит все время одну ложь, а скорее наоборот: он и Писание процитирует, как Иисусу Христу в пустыне, и прикинется ангелом света, и воззовет к логике и чувствам человека, и почти всё будет говорить истинно, но только подмешает сюда мелкую крупицу лжи, которая и испортит совершенно всю эту истину, так что человек, ее вкусивший, может умереть духовной смертью.
«Однако одни неверные ответы ближе к правильному, чем другие», -- вымеряет Льюис степень верности ответов на вечные вопросы, тем самым устраивая соревнование между ложными религиями, будто для Господа совсем не важна истина в полном объеме, будто Он не дал нам Свое полное откровение, и как будто Он со снисхождением смотрит, как разные религии пытаются своими силами и своим разумением достичь спасения, пренебрегая Сыном Его и Словом Божьим, -- единственными и абсолютными критериями истинности и ложности на свете.
У таких плюралистов как Льюис Писание спрашивает: "Долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте" (3 Цар. 18:21). Невозможно быть христианином и признавать другие религии "родственными" или «недалекими от истины». У нас и Бог-то с ними разный. "Знаем также, что Сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе: Сей есть истинный Бог и жизнь вечная. Дети! Храните себя от идолов. Аминь" (1 Ин. 5:20-21).
Далее писатель излагает как «христианское», частное учение англиканской церкви, ничуть не смущаясь: «Жизнь Христова становится доступной нам тремя путями: через крещение, веру и таинство... (причастие, мессу, хлебопреломление) (с. 68). Ни о каком рождении свыше, понятно, тут и речи не идет. Необходимость веры не может вызывать, разумеется, никаких возражений, но Льюис особо подчеркивает именно ритуальную сторону вопроса. «Бог не задумывал человека как чистое духовное существо, -- делает открытие Льюис. -- Поэтому, чтобы вложить в нас новую жизнь, Он использует материальные предметы -- хлеб и вино» (с. 70). Тут явный намек на магическое воздействие хлеба и вина, через которые только, якобы, и подается «жизнь Христова».
Нельзя отрицать тайну духовного воссоединения души человеческой с Богом и не признавать благодатного воздействия Вечери Господней на духовную жизнь верующего, но также нельзя и приписывать таинствам исключительные свойства, о которых Писание не говорит.
В своих письмах к Малкольму, Льюис утверждал, что не хочет смущать кого-либо из христиан, независимо от их деноминации, следуя которой они считают полезным представлять себе, что происходит во время вкушения хлеба и вина на Вечере. «Что произошло на Вечере Господней -- тайна, -- говорит Льюис, -- и подобным образом, концепция Римской католической церкви о том, что хлеб и вино становится плотью и кровью Христа, должна быть равноценна взгляду протестантской церкви на Господнюю Вечерю как на воспоминание» («Письма к Малкольму», глава 19, перевод с англ.).
Как говорится в биографии К. С. Льюиса (Биография, с.198, 301), незадолго до своей смерти он приблизился к Католической церкви, уверовал в молитвы за усопших, в чистилище и даже регулярно исповедовался в своих грехах их священнику. В конце концов он получил католическое причастие по последнему обряду 16 июля 1963 года.
В Вероучении ЕХБ о Вечере Господней сказано следующее: «Мы веруем, что Вечеря Господня (Хлебопреломление) есть заповедь Иисуса Христа для воспоминания и возвещения Его страданий и смерти на кресте... Вечеря Господня (Хлебопреломление) выражает наше единение со Христом и друг с другом... Хлеб и вино указывают на Тело и Кровь Иисуса Христа... В Хлебопреломлении участвуют члены церкви, находящиеся в мире с Господом и церковью». Не странно ли, что здесь нет упоминаний о том, о чем говорит Льюис в своей книге? Наоборот, очень странно, что имея такое вероучение, у нас в церквях мы допускаем хождение книги, проповедующей ересь о «материальных источниках» жизни Христовой.
Наша жизнь -- это Христос. «Я есмь путь и истина и жизнь», -- сказал Господь. Жизнь подается во Христе, прежде всего через веру в Него. «Верующий в Сына имеет жизнь вечную», -- говорит Иоанн Креститель (Ин. 3:36). «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь», -- говорит Христос (Ин. 5:24). Таким образом оснований для утверждения о «принятии Жизни Христовой» нами исключительно через материальные таинства (пусть и с верой), как утверждает великий писатель Льюис, нет.
Книга III называется «Христианское поведение» и содержит огромное количество утверждений, с которыми трудно согласиться всякому христианину, твердо верящему Слову Божьему и старающемуся жить свято, мирно и... трезво.
Да, именно против трезвости и выступает писатель, заявляя: «Было бы ошибкой думать, что все христиане должны быть непьющими; мусульманство, а не христианство -- религия сухого закона» (с. 83).
То есть, по Льюису, это мусульмане трезвенники, а христиане могут пить, или, что следует из вышеприведенной цитаты, некоторые. Как тут не вспомнить древнюю русскую легенду, что когда князь Владимир избирал новую религию для Руси, он выбрал православие именно потому, что там, якобы, пить можно.
Нет, Писание очень последовательно выступает против пьянства. «Вино -- глумливо, сикера -- буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен», -- говорится в Притчах (20:1). И еще: «У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного. Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно: впоследствии, как змей, оно укусит, и ужалит, как аспид; глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное, и ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты» (Прит. 23:29-34). Льюис же, наоборот, не считает эти предупреждения серьезными.
Впрочем, как желающий угодить «и вашим, и нашим», он не против христиан, не пьющих вообще. «Главное, -- уточняет тут же Льюис, -- что он воздерживается по той или иной разумной причине от того, что он сам не осуждает, в чем, в принципе, и сам находит источник удовольствия» (с. 83).
То есть тут в пьянстве Льюис бесспорно видит предмет «удовольствия», который осуждать, якобы, совершенно не мыслимо. «Если бы какой-либо ветреник выдумал ложь и сказал: «я буду проповедывать тебе о вине и сикере», то он и был бы угодным проповедником для этого народа», -- говорит, будто специально о Льюисе, Писание (Мих. 2:11). Также, очевидно, что Льюис считает отказ от алкоголя основанным на какой угодно «разумной причине», кроме указаний Библии и Духа Святого.
«Христианин может счесть нужным отказаться по различным причинам от многого -- от брака или от мяса, или от алкогольных напитков, или от зрелищ -- вовсе не потому, что вещи эти плохи сами по себе, -- заявляет он, смешивая в одну кучу и алкоголь, и брак, и мясо, и зрелища, а затем решает лишить возможности христиан обличать в грехах других. -- И на тех, кто от них не отказывается, он смотрит с пренебрежением. Такой путь ложен» (с. 83).
Спору нет, смотреть с пренебрежением на кого бы то ни было -- вещь не достойная христианина. Мы спасены по милости Божьей, и таковыми были многие из нас, но благодарение Богу, что он избавил нас от этих пут греха, державших нас в своих сетях, когда мы покаялись перед Ним и отказались совсем от любого количества алкоголя, табака, наркотиков, а также зрелищ и прочих вещей, обычных для греховного мира, но чуждых самой новой природе возрожденного человека. Апостол Павел, в отличие от Льюиса, рекомендующего «не относиться с пренебрежением», пишет другое: «Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником... или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе» (1 Кор. 5:11). Есть ли здесь пренебрежение к пьянице? Нет. Тут дается рекомендация как показать христианину свое отрицательное отношение ко греху, с которым живет тот, кто называет себя братом.
«Современное понимание воздержания как трезвенности принесло большой вред: люди забыли, что неумеренность касается многого другого», -- пишет Льюис далее (с. 83). Тут он, как это делают обычно многие либеральные богословы, пытается показать, что там, где в Писании осуждается пьянство, также рядом осуждается и объедение, и злоречие, и многое другое. А поскольку, -- считается ими, -- отказаться от объедения и злоречия человеку не возможно, то и пить, выходит, можно. Точно такие же аргументы обычно звучат, когда некоторые либеральные учителя пытаются отменить указания Втор. 22:5 о разделении мужской и женской одежды, ссылаясь на то, что если слушать эту рекомендацию, то надо и не засевать поле двумя сортами семян, не носить одежду из двух видов ткани, о чем написано в рядом стоящих стихах. Однако, если мы верим Библии, то скорее всего, действительно, для человека лучше засевать поле одним видом семян, одежду иметь свойственную своему полу, не объедаться, не быть злоречивым, и, конечно же, не пить. И, конечно, мы должны отличать, где в Библии приведены временные указания, данные только Израилю в Ветхозаветный период, а где вечные неизменные принципы для всего человечества. Кроме того, если что-то нам кажется в Библии «слишком строгим», это еще не значит, что оно недействительно. Может быть, это мы не слишком хотим слушаться Слова Божьего?
В свое время в наших церквях всеобщим решением братья ввели именно «сухой закон», как говорит Льюис. Благодаря этому евангельские христиане и баптисты России получили в народе славу трезвых, миролюбивых, порядочных работников и соседей. Какой же вред усматривает Льюис в трезвости? Возможно, в возникновении подпольной виноторговой мафии, наподобие той, что была в США во времена «великой депрессии». Однако, если в наше время существует подпольная наркомафия, «пользующаяся запрещением наркотиков», то выходит, что надо разрешить свободную продажу, дабы это не нанесло вред?
К сожалению, и у нас было время, когда верующих призывали быть «ближе к народу», «пить не упиваясь», ходить на разные мирские мероприятия, на танцы, выставки соцреализма, в кино, театры и прочие увеселения, а так же и пить спиртное. «В некоторых местах почти обычным стало употребление вина, -- пишется в вышедшем в начале 1960-х годов материале «Об освящении» Совета церквей. -- Но если члены церкви употребляют вино, то что делать миру? Говорим тем, которые употребляют вино: "Неужели вы не видите, братья и сестры, тысячи разбитых семей, тысячи погрязших во грехе и разврате из-за вина, неужели не видите этого общественного бедствия? Но вместо того чтобы подать руку гибнущим, вы, находясь в церкви, сами делаете этот грех».
«Я знаю, что очень рассердился бы, если бы мусульмане попытались запретить всем иноверцам пить вино», -- защищает свою «свободу» жить по собственному разумению и грешить великий писатель (с. 114). К сожалению, в наше время христиане могут вести речь только о трезвости в рамках своих церквей, хотя нельзя отрицать, что чем меньше будет в светском обществе, которому нужна прежде всего живая вера в Бога, источников искушения и возможностей для порока, тем лучше.
«Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно», -- говорится в Новом Завете (Лк. 21:34) об ожидании христианами Второго Пришествия Иисуса Христа, когда быть пьяным может означать остаться вне спасения. «Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству», -- говорит об этом же апостол Павел (Рим. 13:13). И самое, пожалуй, определенное: «И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом» (Еф. 5:18), где исполнение Духом вообще противопоставляется питию вина.
«Мы пьем, но не упиваемся», -- часто говорят последователи взгляда Льюиса на вино. Но где можно определить меру? И как быть при этой «мере» трезвым настолько, чтобы было возможно исполнение Духом? И кто сможет ее держаться в наше время, когда люди склонны пить для того, чтобы потерять трезвость и «забыться»? И не будет ли тут опасности смешаться с миром в одних с ним делах? «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся...», -- увещевает Павел (1 Фес. 5:7).
Даже в мирских средствах массовой информации, например, на телевидении, на рекламных щитах в городе, запрещена открытая реклама алкогольных напитков и, тем более, наркотиков. Обществу понятно, что призывы пить спиртное очень опасны, особенно для молодого поколения, которое отнюдь не всегда «выбирает Пепси». В то же время вызывает большое недоумение каким образом книга, открыто утверждающая, что в вине, якобы, находится «источник удовольствия» и его ни в коем случае нельзя осуждать, а осуждать надо, якобы, наоборот, «сухой закон», принятый у нас, продолжает вовсю продаваться и лежать в библиотеках в церквях нашего братства...
Далее писатель делает очень неожиданные открытия в области доброделания: «Добродетельные поступки, которые мы совершали и считали их проявлением собственных достоинств, на самом деле могли быть результатом хорошего пищеварения, и они не зачтутся нам, как не зачтутся многие дурные поступки людям, страдавшим комплексами или плохим здоровьем» (с. 95). Хорошо бы еще, если бы автор писал о том, что добрые дела могут исходить от нас только под влиянием Духа Святого, а дурные -- от живущего в нас греха. Но нет. Оказывается, есть добрые дела, за которые мы не получим награды от Бога, потому что они проистекли из нас сами собой, или были результатом неких «отклонений в нашем организме», а то и вовсе из-за хорошего питания. И в то же время писатель решается оправдывать любого преступника, если тот совершает преступление потому, что у него просто «плохое здоровье» или, как говорится, он съел что-нибудь не то. Читая это, невольно возникает в воображении сцена, когда судья на суде задает вопрос подсудимому о том, зачем тот совершил преступление, на что преступник может уверенно заявить, что он не виноват, а во всем виновато его здоровье, и его склонность к преступлению была заложена в нем от рождения и ему ничего не оставалось, как совершить это... Тут попахивает ни много ни мало, а обвинением Бога в авторстве грехов, болезней и злодеяний, которые люди совершают. Таким образом у Льюиса налицо видна попытка представить человека неответственным за свои грехи. А если он невиновен, то, следовательно, читатель может сделать вывод, что и каяться ему не надо, а можно спокойно грешить дальше, ссылаясь при каждом удобном случае на «плохое здоровье».
Писание же говорит: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1:13-16).
Впрочем, Льюис далее пытается по-своему интерпретировать тему «преступления и наказания», всё так же считая свое понимание этих вопросов «общехристианскими» истинами, о которых надо обязательно поведать миру.
«Если вы совершили убийство, -- по-юридически важно советует он, -- правильно, по-христиански, предать себя в руки полиции и быть повешенным». С этим положением еще можно согласиться, поскольку вместо вас могут обвинить, осудить и даже казнить невиновного человека, как это описывалось в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Но далее Льюис делает поразительный логический кульбит, заявляя то, что вовсе не следует из его предыдущих рассуждений и тем более учения Библии: «Следовательно, вполне правильно, по-моему, поступает судья-христианин, приговаривающий преступника к смерти, и солдат-христианин, убивающий врага» (с. 120).
Вот так мастерски великий писатель переходит от христианина-убийцы, который должен сдаться властям, к непонятно откуда взявшемуся судье-христианину, который почему-то должен приговорить преступника к высшей мере наказания в мирском государстве... И также добавляет сюда еще и солдата-христианина, который тоже убивает, правда не преступника, а просто «врага», видимо, надо полагать, иностранца. Почему последние двое упомянутых «христиан» поступают правильно -- автор не разъясняет и мы можем лишь гадать как быть с учением Христа о том, чтобы мы не судили никого никак (1 Кор. 4:5), и с тем, что Павел писал: «Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог» (1 Кор. 5:12, 13), а Христос сказал: «Не судите, да не судимы будете» (Матф. 7:1), и «Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас?» (Лук. 12:14).
Может ли христианин быть судьей в нынешних судах государств мира сего и судить по законам этого греховного мира или нет -- это, разумеется, вопрос совести христианина, когда ему предстоит решать этот вопрос наедине с Богом и своей совестью. Но заметим, что тут всегда есть опасность приговорить к смерти невиновного, и тогда можно стать убийцей, подобному Пилату. А христианин должен избегать всякой вероятности стать преступником в глазах Бога. Мы «не от мира сего», и христианин не может днем судить людей в суде или на службе по одним законам, придуманным людьми, а вечером, придя в церковь или домой -- по другим, Божьим.
Между прочим в книге приведено примечание редакции, выпустившей эту книгу: «Редакция не разделяет мнение автора по этому принципиальному вопросу». Очень отрадно, что она не разделяет это мнение, но, однако, возникает законный вопрос: «А почему же тогда она печатает всё это?» «Надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит», -- предупреждал Иисус Христос (Матф. 18:7).
Льюис начинает предпринимать свое собственное обоснование «военного вопроса», столь неоднозначно трактуемого в христианском мире. Он решает начать с языковедческих изысков: «Дело в том, что в греческом языке есть два разных слова, которые переводятся как «убивать», но одно из них значит «лишить жизни», что соответствует английскому глаголу «to kill», а второе -- «совершать убийство», что соответствует английскому слову «murder». Во всех трех Евангелиях... где цитируется эта заповедь (не убий), употребляется слово, означающее «совершать убийство». Я слыхал, что и в древнееврейском языке существует такое же различие».
Приведя эти сомнительные «доводы», Льюис делает вывод, никак не вытекающий из написанного им ранее, который превосходит по своей гениальности все творения идеологов «святой» инквизиции и пропагандистов Третьего рейха: «Лишить жизни не всегда то же самое, что совершить убийство» (с. 120)!
Однако, в абсурдности и беспочвенности заявлений писателя легко убедиться, стоит лишь обратиться к древнегреческо- и древнееврейско-русскому словарям, или к Симфонии Стронга, чтобы нам, в отличае от Льюиса, не просто “слыхать, что и в древнееврейском языке существует такое же различие”, а проверить как это есть на самом деле и можно ли из употребления слов в оригинале сделать вывод, подобный его выводу.
Итак, в Библии на иврите, в заповеди «не убивай» (Исх 20:13), используется слово «ratsah”. Где же еще употреблялось это и производные от него слова? Приведем примеры.
В Чис 35:27 читаем: «и найдет его мститель за кровь вне пределов города убежища его, и УБЬЕТ (использовано слово «ratsah”) УБИЙЦУ (также слово от «ratsah”) сего мститель...» Получается, что здесь мститель делает тоже убийство, потому что употреблено то же самое слово.
И. Нав 20:3: «чтобы мог убегать туда УБИЙЦА (от слова «ratsah”), убивший («nаkаh») человека по ошибке, без умысла». Как видим, тут убийца, обозначенный этим же словом, совершает убиение, для обозначения которого употреблено другое слово -- «nаkаh», которое значит «быть пораженным, побитым, ударять, бить, убивать».
В 3 Цар 21:19 Навуфея обвинили в хуле на Бога и казнили, побив камнями, то есть как бы осудили от имени власти. Но пророк говорит Ахаву: «и скажи ему: „так говорит Господь: ты УБИЛ (ratsah), и еще вступаешь в наследство?». Получается, что хотя тот «совершил лишение жизни», тут стоит всё то же слов «ratsah”, то есть мы можем сделать вывод, что этим словом на древнееврейском языке выражалось отрицательное ОТНОШЕНИЕ к убийству.
Давид говорит про власти в Пс 94:6 (93:6): «Попирают народ Твой, Господи, угнетают наследие Твое; вдову и пришельца УБИВАЮТ (еще одно слово -- «harag”), и сирот УМЕРЩВЛЯЮТ (ratsah)». Тут упоминаются солдаты вражеской армии, то есть представители хоть чужой, но все же чьей-то государственной власти, которые в псалме, вопреки логике сторонников убийств, совершают самое настоящее убийство.
Осия пишет: «Как разбойники подстерегают человека, так сборище священников УБИВАЮТ (ratsah) на пути в Сихем и совершают мерзости» (6:9).
Смотрим дальше. Каин УБИЛ (harag) Авеля. Тут употреблено слово, не такое как в заповеди «не убий», но, однако, оно осуждено Богом. И больше того, ответное действие правосудия, то есть убийство Каина, которое можно было бы ожидать как справедливое воздаяние за его убийство, на иврите названо тем же словом, что и деяние самого Каина: «За то всякому, кто УБЬЕТ (harag) Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не УБИЛ (nakah) его» (Быт 4:15).
Интересно, что это же слово -- “harag» -- Авимелех говорит Богу про возможные карательные действия с Его стороны: «Владыка, неужели ты ПОГУБИШЬ (harag) и невинный народ?» (Быт 20:4).
Получается, что одно и то же слово, что относилось к деянию Каина, относится и к деяниям Бога!
Это же слово вменяется в вину Моисею, когда он убил египтянина: «Не думаешь ли УБИТЬ (harag) меня, как УБИЛ (harag) Египтянина?» (Исх 2:14).
Это еще четче видно в следующих двух стихах: «А если кто с намерением УМЕРТВИТ (harag) ближнего коварно...» (Исх 21:14), и «Воспламенится гнев Мой, и УБЬЮ (harag) вас мечом» (Исх 22:24). Тут в первом случае словом «harag» говорится о преступнике, а во втором -- о Самом Боге!
В законе о казнях (например, в Лев. 20:15 и 16 и других книгах) стоит это же слово harag.
В Данииле употреблено слово «убить», звучащее по-еврейски как «katal”. «Когда вышло это повеление, чтобы УБИВАТЬ (katal) мудрецов, искали Даниила и товарищей его, чтобы УМЕРТВИТЬ (katal) их» (Дан 2:13). И это же слово «УБИЛО» огнем стражников, толкавших трех еврейских юношей в печь.
Вообще, слово из заповеди «не убий» (ratsah) появляется только начиная с книги Исход, 20 главы, и из-за своей категоричной оценки употребляется в Ветхом Завете только в негативном (как обозначение греха) смысле, тогда как слово «harag”, которым обозначалось убийство до Исх. 20:13, употребляется и по отношению к преступлениям, и по отношению к судам Божиим. Следовательно, НЕТ оснований говорить, что УБИВАТЬ нельзя только тогда, когда в Ветхом Завете стоит слово «ratsah”. Убийства, осуждаемые Ветхим Заветом, часто называются и другими словами, не только «ratsah”, но и «nakah” и «harag”, и «katal” и их синонимами.
У каждого слова много синонимов. Но это не значит, что факт того, что какое-то слово чаще употреблялось, а какое-то реже, автоматически производит «лицензию на убийство». Например, у слова «Бог» в Ветхом Завете много синонимов-имен (Элохим, Элоах, Эль, Эльон, Эль-Шаддай, Адонай, ЙХВХ, и т.д.), но на этом основании нельзя делать вывод, что в Библии много Богов...
Для Ветхого Завета, особенно для законов Моисея, может быть характерным разграничение убийств на убийство личное и убийство иное, НО НЕ ДЛЯ НОВОГО, когда наступил Период благодати и Святого Духа, и место земной страны Израиля заняла Церковь, имеющая обетования и «прописку» на небесах, а не в географической точке под названием Ханаан.
Та же самая ситуация и с употреблением древнегреческих слов, на которые также ссылается Льюис. Приведу этот глагол для ясности без склонений и падежей.
В Мф. 5:21 стоит греческое слово «фонеуо»: «Вы слышали, что сказано древним: не УБИВАЙ (фонеуо), кто же УБЬЕТ (фонеуо), подлежит суду». Оно же стоит в Исход 20 гл. в Септуагинте (Ветхом Завете на древнегреческом языке).
Этим же словом обозначена казнь Христа в Иак 5:6: «Вы осудили, УБИЛИ (фонеуо) Праведника». Тут также видно, что в этом слове уже заложено само ОТНОШЕНИЕ к действию, поэтому оно так и употреблялось. Но отсюда никак не следует, что другие слова «убить» имеют только хороший или разрешительный смысл. Преступник может говорит о своем преступлении слово, которое не так страшно звучит как слово «убил», а, например, «ликвидировал» или «убрал» и пр., но по сути это самое банальное убийство. Так и военные говорят часто такие циничные слова как «зачистка», «фильтрация» и т.д., имея в виду убийство. Нацисты Германии тоже называли свои эксперименты с газовыми камерами вовсе не убийством, а «ликвидацией негодного биологического материала»...
В Септуагинте в Быт. 4:8, говорящем об убийстве Авеля, стоит слово «апектеинен» (УБИЛ). Также в Исх. 22:24 (в Септуагинте это 22:23) тоже стоит слово «апоктейно», когда Господь говорит: «И воспламенится гнев Мой, и УБЬЮ вас мечом». Та же ситуация, что и в иврите, то есть одно и то же слово просто говорит о действии, без отношения к нему. Им в Новом завете по-гречески говорят и про убийство Христа: «и УБЬЮТ (апоктейно) Его, и в третий день воскреснет...» (Мф. 17:23), и об убитых пророках: «Иерусалим, Иерусалим, ИЗБИВАЮЩИЙ (апоктейно) пророков...» (Мф. 23:37).
Это же слово говорит и об намерении воинов УБИТЬ: «Воины согласились было УМЕРТВИТЬ (апоктейно) узников...» (Деян. 27:42). Оно же во 2 Кор 3:6: «потому что буква УБИВАЕТ (апоктейно), а дух животворит». Но в то же время Сам Бог говорит: «И детей ее ПОРАЖУ (апоктейно) смертью» (Откр. 2:23).
Прошу прощение за столь длинные исследования, которыми должны были бы заниматься только специалисты, однако всем очень важно убедиться самим, что НЕТ в употреблении слов какого-то оправдания для убийства на войне, как о том повествует доверчивым читателям сказочник Льюис, а потому строить на словах, обозначающих убийства, какое-то учение, тем более такое, которое призвано убедить христиан, что убивать можно и за это наказания не последует, -- не только нельзя, но и просто ПРЕСТУПНО. Война осуждена Богом, как осуждена и вражда, как заповедано не противиться злому, молиться за обижающих и гонющих нас.
Примечательно, что эти слова в оправдание убийств на войне Льюис писал в разгар Второй мировой войны, когда по всему миру свирепствовали самые немыслимые зверства и массовые убийства...
Продолжая рассуждать от имени христианства о войне и убийствах, Льюис ссылается на эпизод в Евангелии, который по частоте цитирования его сторонниками убийств превосходит все другие места Священного Писания: «Когда воины спросили Иоанна Крестителя как им поступать, он даже не намекнул, что им следовало бы оставить армию; не сделал этого и Христос при встрече с римским сотником» (с. 120).
Однако тут обычно, намеренно или нет, упускается из виду то обстоятельство, что, во-первых, Иоанн Креститель жил и проповедовал еще в эпоху Ветхого Завета, и Иисус Христос говорил про него, что «из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя», однако тут же уточнял: «Но меньший в Царствии Божием больше его» (Лук. 7:28). Новый Завет совершеннее Ветхого. И во-вторых, даже в этом месте не видно какого-то поощрения солдатам продолжать заниматься войной и убийствами, как желают увидеть здесь это некоторые.
Прочитаем: «Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Лук. 3:14).
Даже при первом взгляде, видно, что Иоанн Креститель дал воинам такие пожелания, какие очень затруднительно выполнять воину любой армии. Судите сами. Обязанностью солдата является убивать, и убивать хорошо. А если воин верующий в Бога христианин, то он должен убивать хорошо, на совесть, как для Бога. Как же можно, убивая, никого не обижать? Сторонники войн, однако, убеждены, что и это возможно. Поэтому все их усилия обычно направлены на то, чтобы убедить читателей, что «можно убить врага, не обижая ни его, ни его близких, ни жену, ни детей». Однако, представляется, что это в реальной жизни вряд ли возможно. Убийства и войны неизбежно несут с собой оскорбления противнику, в том числе и мирному населению. И если христианин будет помнить, что обижать он не имеет права, он не может не прийти к логическому выводу, что быть с оружием в руках он уже не может...
Иоанн Креститель говорит также, что воины не должны клеветать. Однако любая армия пользуется всегда и везде таким инструментом пропаганды, как очернение противника, создание отвратительного образа врага, народа-врага, его системы ценностей, чтобы воевать с ним было более приятно, потому что душа преисполнится «справедливой» ненавистью и злобой к врагу. Без пропаганды же, как показывает практика, увы, боевые действия успешно вести не удается. Всегда нужно чем-то оправдать войну, всегда надо дать народу врага порочащую его правительство информацию, и если солдат или офицер будет игнорировать такой важный компонент войны, как пропаганду, он вряд ли сможет успешно служить в армии. Посему и второе условие Иоанна Крестителя становится для думающих воинов поводом задуматься об их дальнейшем роде деятельности.
«Довольствоваться своим жалованием», -- может быть выполнимым условием для служащих в мирное время, в какой-нибудь заброшенной воинской части, или в штабе... Но никак не в условиях военных действий. Это очевидно. При ведении войны, как бы армия не старалась обеспечить и прокормить сама себя, это вряд ли удастся. Неизбежно приходится обращаться к местному населению за продуктами, и не всегда военные платят, особенно на территории врага. Также не мыслима армия без захвата трофеев, которые считаются вполне законной добычей успешно воюющей стороны, как и контрибуция... Итак, мы видим, что и это условие, находясь в армии на постоянной службе, выполнить очень и очень сложно.
Иоанн Креститель, как и Иисус Христос сотнику, действительно, не говорит прямо, что нужно «уйти из армии, бросить копья» и т.д., как не говорим этого и мы. Но в то же время наводящими словами и тот и другой пытаются сообщить воинам новые духовные требования к верующим в Бога людям, чтобы они САМИ приняли решение что им делать и где быть, не совершая грех.
«Образ рыцаря-христианина, вставшего на защиту доброго дела -- один из великих образов христианства» (с. 120), -- убеждает нас Льюис. Невольно от слов писателя нам представляется некий рыцарь, закованный с ног до головы в латы, с крестом на флаге, готовый и на крестовый поход, и на войну с еретиками, который очень хорошо натренирован рассекать любого встречного надвое, или даже натрое, если прикажут во имя «доброго дела», указанного церковью или правителями.
Что ж, «британский феодализм» и «империализм», как писалось у нас в старых учебниках, старательно производил именно такой «образ» христианина: непременно с мечом в руках и с крестом на флаге, чтобы не отставать от подобных же образов в языческом фольклоре. Так что американский кинематограф взял уже давно опробованные мотивы и сюжеты у старых английских сказочников и летописцев, воспевавших войну, как и у других, совсем не христианских, народов.
Однако, история свидетельствует, что рыцари идеальными выглядели только в романах и сказаниях, а в реальности это были дикие, жестокие, злобные и суеверные люди, приносившие много горя и своему (вспомните рассказы о времени Ричарда Львиное сердце и Робин Гуде), и другим народам, в том числе и при так называемых «крестовых походах» за веру и гроб Господень. О каком «образе христианина» может идти речь, когда практически все соседние с Европой народы с содроганием вспоминают нашествие этих самых «воинов Христовых» на свои земли? Когда полчища крестоносцев разоряли не только мусульманские территории, но и вполне «христианские» православные города Византии? Когда в захваченных ими городах населению доставалось так сильно, что народы предпочитали быть под игом мусульман, лишь бы больше не подвергаться насилию со стороны этих «образов христианина»...
Многие христианские отцы Церкви раннего периода писали о любви и прощении, доброте и милосердии, которые вошли в их жизнь, когда они приняли Иисуса Христа своим Спасителем. Это превратило их из ненавидящих, причиняющих боль, ранящих и убивающих других людей в любящих их. Не трудно заметить, что свидетельства древних христиан находятся в резком контрасте со словами и идеалами Льюиса.
ЮСТИН МУЧЕНИК (150 г. по Р.Х.) пишет: «Прежде мы ненавидели и убивали друг друга из-за различий в национальности или обычаях. Теперь, с тех пор, как мы пришли к Христу, мы живем в мире. Мы, которые были полны вражды и взаимной ненависти, порока, готовые уничтожить друг друга, теперь поменяли наше боевое оружие, перековав наши мечи на орала, а наши копья на крестьянские орудия труда».
ТЕРТУЛЛИАН (200 г. по Р.Х.): "Любовь к врагам — наше основное правило. ...Кровь мучеников есть зерно (Церкви): чем больше нас убивают, тем больше нас становится!" "Тот факт, что Христос отверг земное царство, должен быть достаточным доказательством, чтобы убедить вас, что все мирские власти и величие не только чужды, но и враждебны Богу". "Я сторонюсь голосования за кого-либо. Я отказываюсь нести военную службу".
ИППОЛИТ (217 г. по Р.Х.), АПОСТОЛЬСКАЯ ТРАДИЦИЯ: "Солдат гражданской власти должен быть обучен не убивать людей, а отказываться от этого, если ему приказывают, и отказываться принимать присягу. Если он не желает подчиняться этому, он должен быть отвергнут. Военачальник или гражданский магистрат должен уйти в отставку или будет отвергнут. Если новообращенный или верующий старается стать солдатом, их надо отвергнуть, ибо они презрели Господа".
ОРИГЕН (185-254 г. по Р.Х.) много писал о том, что христиане отказывались принимать участие в военных действиях и политике. Он утверждал, что это происходило не потому, что у них не было чувства гражданского долга, а потому, что они были призваны быть святыми священнослужителями верующих, "хотя мы не становимся солдатами императора, даже если он и настаивает на этом, мы все сражаемся за него, создавая особую армию благочестия с помощью наших заступнических молитв к Богу. ...сохраняя себя для Божественной и необходимой службы в Церкви Господа ради спасения людей".
Их личная праведность, их жизнь, проводимая в заступнической молитве даже за своих врагов, и их неунывающий и веселый нрав, любовь и доброта освежительной волной прокатились по всей Римской империи. И пока христиане, будучи миротворцами, держались таких образов, вера распространялась, даже не смотря на гонения и ненависть языческого мира.
Впрочем, христиане всегда и везде сами чувствовали несовместимость войны и веры в Бога, несущей любовь и прощение грехов. Однако часто найти поддержку им было негде и не у кого. Служители официальных церквей, капелланы и другие пропагандисты войны, давали наставления только в нужном им и их государству направлении, не принимая никаких возражений. Поэтому военные люди, уверовавшие в армии и начавшие размышлять о вопросах жизни и смерти, убийства и любви к врагам, неизбежно оказывались в очень неприятном двойственном состоянии души. С одной стороны они должны работать там, где работали, на совесть, а с другой -- убийства не совместимы с верой. Льюис же даже не хочет их понимать и сочувствовать. «Кого я не могу понять, -- вещает он, -- так это современных полу-пацифистов, внушающим людям, что, если уж они вынуждены воевать, то пусть хоть стыдятся этого. Это чувство стыда лишает многих прекрасным молодых воинов-христиан того, что принадлежит им по праву, что является естественным спутником храбрости: бодрости, высокого духа и решимости» (с. 121).
Помнится, немецкий канцлер Гитлер был очень возмущен наличием и рецидивами в его подданных признаков «химеры совести», которые, разумеется, очень мешали солдатам «третьего рейха» безжалостно убивать «недочеловеков». Нечто похожее выразил в своем пассаже и Льюис, клеймя даже само чувство стыда! От имени христианства, «просто христианства», он присваивает воинам звание прекрасных христиан, и убеждает их, что им принадлежат по праву «спутники храбрости», к которым он относит абстрактные понятия некоей бодрости, какого-то непонятного «высокого» духа и решимости (убивать, надо думать), как будто у христиан, отвергающих войну не бывает бодрости, высокого духа и решимости, но только решимость, бодрость и высокий дух могут быть тогда, когда христианин живет в соответствии с заповедями Божьими, слушая голос Духа Святого и повинуясь Ему. Иначе, действительно, ни бодрости, ни решимости у верующего не будет, ибо он всегда будет жить с осознанием, что он живет во грехе. И нельзя никак согласиться с гипотетическим обвинением против каких-то мифических «полупацифистов», что христианин может попасть в ситуацию, когда он «вынужден» воевать. Если верующий живет верой, пребывает всем своим существом во Христе, он никогда не может быть «вынужден» грешить. Всегда есть возможность выбора, и страх тут не всегда является решающим и определяющим выбор человека, тем более для христианина. «От домостроителей же требуется, чтобы каждый оказался верным» (1 Кор. 4:2).
В Библии есть прекрасный совет Господа: «И сказал Господь [Бог] Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4:6-8).
К сожалению, многие христиане предпочитают выбирать легкий путь, путь примирения с грехом, нахождения с ним компромиссов, тем более, что недостатка в разнообразных оправдателях жизни во грехе явно не ощущается.
Далее, в своей книге Льюис приводит потрясающий своей откровенностью пример: «Когда во время Первой мировой войны я был в армии, я часто думал о том, что произошло бы, если бы я и какой-нибудь молодой немец убили друг друга одновременно и встретились сразу после смерти. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из нас почувствовал обиду, неловкость или неприязнь. Думаю, мы бы вместе посмеялись» (с. 121).
Джордж Шоу, драматург, в одной из своих пьес описывает рукопашный бой двух солдат. Один солдат был старым ветераном, другой — молодым бойцом. Ветеран умело сражался, но молодой солдат был его сильнее и стал побеждать. Время от времени молодой солдат замечал, что лицо ветерана напоминает ему кого-то, но кого — он не мог вспомнить. Наконец молодой солдат нанес ветерану смертельный удар и тот умер. Только тогда увидел юноша, кого он убил: это был его отец. Этот пример похож на борьбу христианина с христианином.
«Не могу себе представить, -- честно сознается Льюис, -- чтобы кто-нибудь из нас почувствовал обиду, неловкость или неприязнь». Однако, это только личные и субъективные представления писателя, а не абсолютно верное утверждение христианина. «Думаю, мы бы вместе посмеялись»,-- опять всего лишь «думает» Льюис.
Но представим себе, что действительно идет война. Два отряда, английский и немецкий, сталкиваются в ожесточенном бою, где взаимно уничтожают друг друга... Остаются в живых два последних противника. И это, по иронии судьбы, оказываются немецкий и английский верующие. Они оба пошли в армии своих стран, ибо верят, что должны быть образцовыми гражданами (хотя почему-то забыли быть образцовыми христианами). И вот они начинают драться. А что поделать (вынуждены?)? Ведь их послали воевать, а не халтурить... Халтура -- это немыслимое дело для христиан, они всё должны делать на совесть, до конца, как для Бога. А так как они уже дали клятвы государствам (Великобритании и Германии), то обязаны держать свое слово (клятву) и воевать "до последней капли крови". Истратив патроны, они вынимают ножи и начинают ими махать, колоть и резать друг друга, вспоминая цитату о взявшем меч, и трактуя ее как указание погубить взявшего меч (то есть -- противника). Изрядно избив и поранив друг друга, даже, возможно, отрезав или покалечив руки и ноги, они ползут друг на друга, чтобы доделать это «мокрое» дело на совесть, "как для Бога". Они вцепляются друг другу в глотки (один -- зубами, другой -- оставшейся рукой) и душат... В последний миг у немца, возможно, возникает сомнение в истинности его упования на человеческие силы в решении военных конфликтов, но тут он вспоминает одну популярную доктрину о том, что как бы он не жил, спасение всё равно уже никогда не потеряется, а потому -- с новой силой налегает на горло противника... В конце концов оба умирают...
И вот они предстают на суд Божий... «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне -- ...убийцы... и всякий любящий и делающий неправду», -- видят они цитату из Библии (Откр. 22:14-16). И еще: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9). «Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24:9--13). «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое» (1 Пет. 4:15).
Немец кричит, что он не виноват, его обязывало звание, присяга, долг, фюрер, и он не может отвечать за то, на что его послало начальство... То же пытается сказать и англичанин, добавляя, что вместо сожаления об убийстве братом брата по вере, им нужно просто посмеяться и скорее разойтись по разным углам райского сада. Но тут они видят в аду грустные лица Гимлера, Геринга, Гебельса, которые тоже начинают в очередной раз ссылаться на то, что просто исполняли приказ... А попав в огненное озеро в компанию к ним и к самому сатане, смеяться что-то теряют желание.
Также слова Льюиса наводят на мысль, что такое вот либеральное отношение к убийствам, и к смерти вообще, имеет взгляд на бытие, заимствованный явно из других нехристианских религий. Например, священная книга кришнаитов «Бхагават-Гита» (являющаяся в оригинале составной частью индуистской «Махабхараты») повествует о том, как воин Арджуна «вынужден» воевать против своих же братьев. Когда он выражает сомнения в порядочности таких действий, бог Кришна продолжает убеждать его идти воевать и убивать, не задумываясь. Для подкрепления своих идей, Кришна приводит длинные философские рассуждения, убеждая совестливого Арджуну, что всё в мире есть лишь игра вышних богов, жизнь не кончается на земле, смерти нет, есть бесконечное число перевоплощений, и нет никакой разницы, когда и от чего человек умрет. И приняв такую точку зрения, Арджуна вступает в бой и убивает своих родственников.
Однако христианство придерживается несколько других убеждений и взглядов на жизнь и смерть, на земное и вечное бытие человека. Да, есть бытие земное, временное, в котором мы сейчас живем, и есть бытие другое -- вечное, то, что наступает после смерти. Но в то же время наличие послесмертного бытия вовсе не отменяет ценности земной, досмертной жизни человека. Именно во время этой временной жизни человек должен успеть прийти к Богу, принять в свое сердце Христа, научиться быть водимым Духом Святым, стать дитем Божьим, спастись. Именно для этой жизни нам дано Священное Писание, Божьи заповеди, вера, Дух Святой, Церковь Христова, обязанности проповедовать миру Евангелие благодати. Именно в этой жизни нельзя грешить, нельзя убивать, нельзя развратничать, нельзя предавать веру, даже если после нашей смерти всё это и покажется кому-то смешным и незначительным эпизодом «прошлой жизни». Пока мы на земле, здесь всё серьезно и всё имеет значение, и за всё мы дадим отчет Богу.
Совсем другое проповедует Льюис, заявляя немыслимые по своей абсурдности и бесчеловечности вещи: «По необходимости можно убивать, но нельзя ни ненавидеть, ни упиваться ненавистью» (с. 121), как будто это возможно для психически здорового человека, для человека, не робота-убийцы.
«Даже наказывая и убивая, -- инструктирует нас писатель, -- мы должны стараться относиться к врагу так же, как к себе, то есть желать, чтобы он не был таким скверным, надеяться, что в этом или ином мире он сумеет исправиться; в общем, желать ему добра. Именно это в Библии называется любовью к врагу...» (с. 122).
Здесь, кроме странного совета «убивать, не ненавидя», то есть, убивая с любовью, Льюис советует желать, чтобы мертвый враг стал лучше, не был больше таким скверным. Сразу вспоминается поговорка американских ковбоев: «хороший индеец -- мертвый индеец» и слова персонажа фильма «Место встречи изменить нельзя» -- главаря банды по кличке Горбатый: «Мы тебя не больно зарежем, чик -- и всё». Очень, надо понимать, милосердные и любящие были граждане бандиты по отношению к своим врагам...
Тут во взглядах учителей, близких Льюису, на первый план выступает не то, что человек реально делает, будучи верующим, а то, что он внутри себя при этом чувствует. То есть опыт, ощущения ставятся во главу угла, что очень характерно для либерального богословия. Получается, что если ты заставишь себя не ненавидеть жертву, убивая ее, ты можешь считаться оправданным. Такие же оправдательные аргументы могут появиться и для блудников, и для гомосексуалистов, и для других грешников, которые хоть и грешат, но «зато имеют внутри себя любовь и никому не желают зла». Нарушение заповедей Божьих в данном случае почему-то не принимается в расчет.
Что интересно, американцы одно время, действительно, считали, что это очень гуманно и по-библейски, если они разбомбят город, не испытывая ненависти к населению, они даже привязывали к бомбам детские игрушки. Так было, например, во время войны во Вьетнаме.
Вообще же нынешнюю военную технику многие всерьез считают гуманной и вполне совместимой с христианской верой, потому как для уничтожения города или страны больше не нужно вживую встречаться с врагами лицом к лицу, не нужно подавлять ненависть к ним, преодолевать сопротивление и слышать их крики о пощаде. Достаточно в тиши бункера нажать кнопочку, и города нет. Враг получается уже какой-то виртуальный, не настоящий, а кто же будет испытывать ненависть к виртуальному, например, компьютерному, врагу? Поэтому можно быть палачом и при этом считать себя «святым» и с «незапятнанной совестью», любящим тех, кого ты только что уничтожил.
Написано: «Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12:17-21).
Новый Завет утверждает принципы ненасилия к врагам. «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:38-45).
Таким образом «Просто христианство» оказывается в противоречии с христианством Нового завета.
Главная
страница | Начала веры
| Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки