Давайте при свете Библии, с Божьей помощью, разберемся и в этом вопросе. Нам необходимо перенестись на пять веков вглубь истории, чтоб иметь четкое представление о Реформации. Реформация — это эпоха религиозного движения XVI века, направленная против жестокостей и мертвых форм католицизма. Результатом Реформации явилось новое христианское вероисповедание - протестантизм. Основные требования Реформации: возврат к первохристианской церкви, упразднение прибавлений к учению Иисуса Христа, протест против крайнего формализма и безжизненности, против жестокого деспотизма над умами, против насилия и денежных вымогателей со стороны папской власти.

Католицизм и православие — это близнецы, порожденные государственной церковью. Требования, предъявленные Реформацией к католицизму, конечно же, относятся и к православию (надо признать, что католичество отступило от учения Иисуса Христа еще дальше, чем православие). Хотя реформаторами было сделано очень много, чтобы возвратить церковь к первоапостольскому служению, но до конца реформа не была осуществлена: где-то церковь не была отделена от государства, где-то глава государства был главой церкви, осталось крещение детей (хотя где-то ввели конфирмацию). Трудно согласиться и с тем, что возрожденное общинное пение простых гимнов (для этого Лютер на первых порах даже использовал народные песни, заменяя слова духовными стихами) стало вытеснять хоровое пение a capella и в сопровождении музыкальных инструментов. У. Цвингли даже приказал выломать орган и выбросить его из храма.

Многие толкователи Откровения Иоанна Богослова отмечают, что средневековый период до Реформации соответствует посланию Фиатирской церкви (Откр. 2, 18—29). Это время полного господства Иезавели (Иезавель — дочь Сидонского царя, которая стремилась уничтожить Божьих пророков [3 Цар. 18, 4]), здесь она олицетворяет церковь, полностью соединившуюся с миром и поправшую евангельские истины.

Традиционное ортодоксальное (православное) толкование этой притчи таково: «В притче... изображается внутренняя сила и влияние на людей Царства, его внутренний рост» (Толковая Библия под ред. А. П. Лопухина, т. III, с. 251). Надо признать, что в средневековый, фиатирский, период видимый рост храмового христианства был неестественно бурным, но это было «заквашенное» христианство. Закваска в Священном Писании — символ нечистоты. «Итак, очистите старую закваску,— пишет Апостол Павел,— чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1 Кор. 5, 7-у8).

На основании вышесказанного отпадает обвинение С. Кобзаря, что «баптисты отвергли обрядовую сторону поклонения Богу». Они не отвергли, а не приняли многие, выдуманные католиками и православными, обряды как не соответствующие Слову Божьему. Да и самого слова «таинство» мы не найдем в Библии. В то же время все священнодействия, упомянутые в Евангелии, братство МСЦ ЕХБ свято соблюдает. Утверждение, что через семь таинств «подается благодать Святого Духа» тоже не соответствует Священному Писанию. Для получения Святого Духа в Слове Божьем через Апостола Петра нам указан такой путь: «Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов,— и получите дар Святого Духа (Д. Ап. 2, 38).

Священниками из анабаптистов были Георг Блаурок и Валтасар Губмайер. В 1535 году стал анабаптистом католический священник Менно Симонс. Его последователи стали называться меннонитами. От меннонитов принимали крещение по вере украинские штундисты. Так называли тех, кто приходил к меннонитам на час молитвы (по-немецки «час» — stunde).

«16 июня 1054 года, когда глава Восточной церкви, константинопольский патриарх Михаил Кируларий в Софийском соборе готовился совершать причащение, кардинал Гумберт подошел к главному алтарю и положил на него от имени римского папы приговор от отлучении „еретика" Михаила Кирулария и всех его последователей. Затем он вышел из собора, отряхнул пыль от ног и отправился в Рим. Разрыв между Востоком и Западом стал свершившимся фактом» (Хусто Л. Гонсалес. История христианства, т. 1, с. 245) .

На сто тринадцатой странице С. Кобзарь пишет: «Церковь никогда не верила во всеобщее священство». А надо бы поверить, потому что протестантский принцип всеобщего священства основан на Слове Божьем. Напомним еще раз это место Священного Писания: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Петр. 2, 9). Иисус, умывая ноги ученикам, дал пример подлинной любви. Если бы эта любовь пребывала в православии, то не было бы деления церкви на клир и мирян, не появилась бы церковная иерархия, о которой нет упоминания в Новом Завете (архиепископы, митрополиты, кардиналы, патриархи, папы). Не надо было бы священников облачать в драгоценные одежды и целовать им руку. Иисус учил: «кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою» (Матф. 20, 26). Пресвитеры и диаконы в первоапостольской Церкви избирались не для возвышения над паствой, а для служения ближним, чего ни у католиков, ни у православных мы не видим. До какого святотатства дошло возвышение епископа, наглядно видно из постановления I Ватиканского собора в 1870 году. Вот некоторые положения о папе (римском епископе):

Удивительное подтверждение об избрании отдельных личностей и ниспослании им благодати для священнодействия Самим Богом. без человеческой преемственности священства, пишущий эти строки нашел у современного православного историка, игумена Иоанна Экономцева, в его историческом исследовании «Православие. Византия. Россия.» (М., 1992). Повествуя о Симеоне Новом Богослове (949—1022), который был выразителем «эпохи самоуглубления и психоанализа, мучительного исследования подполья человеческой души, напряженной аскезы, мистических озарений, жажды личностной встречи с Богом» (с. 39), И. Экономцев приводит свидетельство Симеона о своем наставнике. Мы читаем:

«Говоря о своем духовном отце Симеоне Благоговейном, сыгравшем решающую роль в его жизни, Симеон Новый Богослов заявляет, что тот, не имея священнического сана, „стал причастником Его (Христа) дарований и получил от Него власть вязать и разрешать согрешения Духом Святым". Не по этому ли праву божественного избранника преподобный Антоний Печорский, „по смирению" также не имевший священнического сана, осуществлял пострижение в монахи и назначал игуменов? Не отсюда ли берет начало русское старчество, огромное влияние которого среди народа на протяжении тысячелетия основывалось не на авторитете церковной власти, а на зримом проявлении харизматических даров, получаемых непосредственно от Бога?» (с. 42).

Одним росчерком пера он пытается устранить исторические данные относительно детокрещения. Конечно, они не подходят защитнику православия. На тридцать шестой странице он, непочтительно отзываясь о верном служителе Божьем и серьезном исследователе истории христианства П. И. Рогозине, пишет: «Мнение, что детокрещение было установлено уже после Константина в IV—V веках, как предлагает Рогозин в своей, видимо, ему приснившейся хронологии, неосновательно». В подтверждение этому С. Кобзарь приводит некоторые высказывания церковных деятелей, относящихся к концу II и началу III веков, в которых якобы поощряется крещение детей. Но от высказывания мнения до принятия решения иногда проходит много столетий. Пытаться перекраивать историю бесполезно и неэтично.

Прежде чем рассмотреть вопрос о крещении в предложенном С. Кобзарем порядке, приведем еще свидетельства вдумчивого исследователя истории христианства Ивана Барчука. Его книга «Ереси, вошедшие в церковь» написана на украинском языке и переведена на русский. На четырнадцатой странице он пишет: «Теперь мы подошли к седьмой ереси, одной из наибольших, которая основательно разрушила церковь Христову — это крещение младенцев. Об этой ереси разговоры начались в 342 году, но борьба из-за этой ереси кипела почти сто лет. Только в 416 году эта борьба начала утихать, но еще долго не было ни единого убеждения, ни единой практики, так как в этот период крестили еще и взрослых, но уже крестили и младенцев, и, наконец, в VI столетии крещение младенцев окончательно пересилило».

Перейдем к рассмотрению первого подвопроса: что есть крещение? В греческом оригинале слово «крещение» (baptizo) означает погружение в воду. Крещение, преподанное Иоанном Крестителем, символизировало покаяние, чтобы люди верили в грядущего Иисуса Христа (Д. Ап. 19, 4). Крещение во имя Господа Иисуса Христа (Д. An. 19, 5), или во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (Матф. 28, 19), имеет более глубокое значение. Апостол Павел раскрывает духовную сущность такого крещения: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо, если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения» (Рим. 6, 3—5); «...бывши погребены с Ним в крещении, в Нем вы и совоскресли верою в силу Бога» (Кол. 2, 12).

Погружение в воду символизирует погребение нашего ветхого греховного человека. «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3, 27). Тот момент, когда крещаемый поднимается из воды после полного погружения, символизирует воскресение для новой жизни во Христе Иисусе. Живых в могилу не закапывают, только мертвых. Крещение не покаявшихся в грехах, не получивших прощения и живущих греховной жизнью не имеет никакого смысла. В то же время, покаяние без желания принять крещение не есть покаяние. Вот почему эти два слова — покаяние и крещение — в Священном Писании часто встречаются рядом. Эти два действия являются необходимым условием для получения дара Святого Духа (Д. Ап. 2, 38). Из I Петра 3, 21 мы узнаем о главном значении крещения. Это «обещание Богу доброй совести». Доброй совесть может быть только у покаявшегося, прощенного, рожденного свыше. Рожденный свыше, безусловно, имеет спасение, а обещание Богу доброй совести является подтверждением спасения и желания служить Господу, открыто исповедуя Его перед людьми.

Солдат может быть призван в армию, одет в военный мундир, но пока он не принесет присяги, никто ему не даст ответственного поручения. Только после крещения мы становимся полноценными воинами Иисуса Христа. Сейчас очень важно выяснить, кто является рожденным свыше. В беседе с Никодимом Иисус сказал: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия... Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Иоан. 3: 3, 5). Ни православные, ни католики не будут оспаривать, что без Духа Святого не может быть рождения свыше, но что значит «родиться от воды»? Появившееся в III веке толкование, что под водой надо подразумевать купель или водоем, в который священник погружает крещаемого, является человеческой выдумкой и никак не подтверждается Словом Божьим. Это толкование породило ересь — детокрещение. В беседе с самарянкой Христос говорит о воде, которая «сделается... источником воды, текущей в жизнь вечную» (Иоан. 4, 14). Всем ясно, что это не вода из колодца Иаковлева, а Слово, исходящее из уст Христа. Подобное иносказание мы видим в Иоан. 7, 37. Христос говорит: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей». Апостол Павел поясняет: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова» (Еф. 5, 25—26); «Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом» (Тит. 3, 5). Христос дает «воду жизни даром» (Откр. 22, 17). Значит, рождение свыше совершается посредством Слова Божьего и Духа Святого. Одним из ключевых догматов ЕХБ является сознательное крещение по вере рожденных свыше, спасенных Иисусом Христом.

Мы еще будем касаться рассуждений о крещении так называемых отцов Церкви, мнение которых С. Кобзарь будет приводить 1 в защиту детокрещения, а сейчас необходимо заметить, что Иоанн I Златоуст, Григорий Богослов (Назианзин), Василий Великий, Амвросий Медиоланский, Августин Блаженный крещение принимали по вере, взрослыми. Значит, по таинству крещения их вполне можно назвать баптистами. Может быть, при этих словах кто-то из поборников православных детокрещенцев возмутится, но это — факт. Обратимся еще к одному обвинению, возводимому С. Кобзарем на протестантов. Он пишет: «Протестанты отошли от Никео-Константинопольского символа веры, который они признают теоретически, ведь он утверждает: „Исповедую единое крещение во оставление грехов". У нас же [здесь С. Кобзарь себя ставит на место протестантов] оно и не единое — мы ведь перекрещиваем православных; и не оставляет грехи» (с. 124).

Относительно связи покаяния с крещением во оставление грехов речь уже шла выше, где на основании Священного Писания был дан ответ, а о Никео-Константинопольском символе веры необходимо сказать, что этот символ не вполне отражает доктрины Священного Писания. Он был составлен против ереси Ария, но в нем совершенно не отражено эсхатологическое откровение, данное Богом через Иисуса Христа Иоанну Богослову. Слова символа: «Чаю воскресения мертвых» не дают даже намека на то, что будет первое и второе воскресение мертвых, а между ними — Тысячелетнее царство Иисуса Христа (Откр. 20, 4—6). Мало того, 11 Вселенский собор в Константинополе в 381 году осудил учение о хилиазме, так как Откровение Иоанна Богослова еще не считалось богодухновенным. Мы уже ранее упоминали, что даже Иоанн Златоуст в своих трудах не делает ссылок на книгу Откровения. Положение символа веры: «Исповедую единое крещение» — евангельские христиане-баптисты соблюдают на основании вывода Апостола Павла: «Один Господь, одна вера, одно крещение» (Еф. 4, 5). Сущность слов «одно крещение» заключается в том, что образец крещения дан в Священном Писании и иного не может быть. Обратимся к 3-й главе Евангелия от Матфея. Перед тем, как крестить народ, Иоанн Креститель призывал к покаянию (ст. 2). «Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои» (ст. 5—6). Из этих стихов мы видим, что крещение происходило в естественном водоеме, в Иордане, а не в какой-то купели; люди крестились, «исповедуя грехи свои», что свойственно только взрослым. Фарисеям и саддукеям Иоанн не преподал крещения, так как им необходимо было «сотворить достойный плод покаяния» (ст. 7—8). Иисуса Христа не крестили в детстве, Он пришел к Иоанну креститься взрослым (ст. 13). Сын Божий был безгрешным, Ему не надо было исповедовать грехи, но Он, назвав это крещение «правдой», утвердил образец такого единственного крещения (ст. 13—15). Крещение совершалось погружением в воду, а не окроплением и не рисованием водой крестика на лбу (ст. 16). Вот таким крещением должен человек один раз креститься, давая Богу обещание доброй совести (1 Петр. 3, 21).

Абсурдно звучит и вопрос, заданный С. Кобзарем на сто двадцать седьмой странице: «Да и разве достойных только нужно крестить?» Наше достоинство в Иисусе Христе. Мы все согрешили и лишены славы Божьей, но мы спасаемся благодатью чрез веру (Еф. 2, 8). Христос облек нас «в ризы спасения», одел «одеждою правды» (Ис. 61, 10). Если же человек неверием отвергает благодать, не умер для греха, не облекся верою в ризы спасения, то как ему преподавать крещение? Его совесть еще не добрая, он не может дать обещание Богу. Конечно, кто-то может обманным путем проникнуть в поместную церковь. Апостол Павел предупреждал, что по отшествии его войдут «лютые волки, не щадящие стада» (Д. Ап. 20, 29), но преподавать «волку» крещение, заведомо зная все о нем,— это святотатство. Необходимо опять вспомнить притчу о плевелах (Матф. 13, 24-30) и не забывать, что поле с подсеянными плевелами есть мир, а не церковь (Матф. 13, 38).

Родители должны воспитывать детей «в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6, 4). На наших богослужениях на покаяние иногда выходят дети дошкольного возраста, понимая, что всякая неправда и непослушание родителям есть грех. Конечно, между детьми верующих и неверующих родителей есть разница. Апостол Павел по данному вопросу дает такое пояснение: «Ибо неверующий муж освящается женою (верующею), и жена неверующая освящается мужем (верующим); иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы» (1 Кор. 7, 14). Куда идут души умерших детей неверующих родителей — это тайна Божия, но что они не судятся — это однозначно.

«... Компромисс между церковью и государством, достигнутый в результате обращения Константина, сам по себе был предательством раннего христианства. Истинное повиновение Писанию требует, чтобы начатая Лютером реформация пошла гораздо дальше рамок, установленных этим реформатором. Церковь не надо путать с обществом в целом. Коренное различие заключается в том, что членом общества человек становится просто-напросто в силу факта своего рождения в нем, не требующего принятия решения с его стороны, тогда как членом церкви он может стать, только самолично приняв данное решение. Исходя из этого, крещение младенцев недопустимо, так как оно подразумевает, что человек становится христианином просто потому, что он родился в обществе, считающемся христианским. Это делает необязательным принятие личного решения, в котором и заключается суть христианской веры» (Хусто Л. Гонсалес. История христианства, т. 2, СПб., изд. Библия для всех, 2002, с. 53).

«Что это, беспрекословно, ересь /крещение младенцев/ видно даже из того, что в Новом Завете нет нигде намека о крещении младенцев, и нет ни одного примера, чтобы где-то кто-то крестил младенца. Правда, защитники крещения младенцев подгоняют три факта, где есть упоминание о крещении целого дома, и утверждают, что*там могли же быть и младенцы. Возможно, могли быть, но могли и не быть. Это не аргумент. А аргументом являются такие факты: например, о доме Корнилия читаем такие слова: „Теперь мы все предстоим пред Богом, чтобы выслушать все, что повелено тебе от Бога... Когда Петр еще продолжал эту речь, Дух Святой сошел на всех, слушавших слово... Тогда Петр сказал: кто может запретить креститься водою тем, которые как и мы получили Святого Духа" (Д. An. 10:33,44—47).

Здесь видим, что все те, кто были крещены, стояли, слушали, несомненно, верили и приняли Святого Духа. Потому понятно, что между ними не было младенцев.

В доме Лидии, торговавшей багряницей, не упоминается конкретно муж, но только она сама, как хозяйка. потому она была либо вдова, либо незамужняя. Так что ее дом мог состоять из взрослых детей или из прислуги (Д. An. 16, 15), но младенцев не было.

В доме темничного стража также младенцев не было, так как все домашние могли слушать Слово Божье и радоваться тому, что уверовали в Бога (Д. An. 16, 32—34).

Таким образом, ясно, что нет никакого основания допускать, что в каком-то доме мог быть крещен младенец. Тем более, что все учение Нового Завета о крещении ставит кандидатам такие требования, какие никакой младенец не может выполнить, а потому не может быть крещенным. Например, кандидат на крещение, прежде всего, должен быть научен Христову учению (Матф. 28, 19); должен уверовать в Него (Марк. 16, 15—16; Д. An. 8, 36—38); должен покаяться (Д. An. 2, 38); принять Слово Божье (Д. An. 2, 41) и дать обещание доброй совести пред Богом (1 Петр.3,21)» (с. 14—15).

В защиту детокрещения С. Кобзарь приводит еще одно место из Библии, но уместно ли оно? Предоставим читателю самому разобраться в этом. «Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа. Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш» (Д. An. 2, 38—39). Думаю, что вдумчивый читатель в этом месте Священного Писания ясно увидит смену поколений от слушающих ближних до всех дальних, а не разрешение на крещение детей. Притом в этом тексте условия для крещения все равно остаются для всех одинаковыми.

На сто тридцать шестой странице С. Кобзарь приводит высказывания церковных деятелей, призывающих не препятствовать детокрещению, но все они жили в III и IV веках. Значит, прав был П. И. Рогозин (это подтверждает и И. Барчук), что дискуссия о крещении младенцев началась в начале IV века и продолжалась до 416 года. Это нетрудно подтвердить историческими фактами. Взрослыми крестились родные братья Василий Великий (род. в 329 г.) и Григорий Нисский (род. ок. 335 г.), а они происходили из знатной христианской семьи. Их дедушка и бабушка семь лет скрывались в лесах во время гонений при императоре Деции. Если бы тогда было принято крестить младенцев, то своих внуков (Василия и Григория) они непременно бы крестили в детстве.

после назначения его епископом г. Медиолана (сейчас — Милан). Августин Блаженный имел верующую мать Монику, а крестился в двадцать восемь лет. Мы могли бы привести подобные свидетельства о Киприане и некоторых других деятелях церкви IV века, но думаем, что и этих неопровержимых доказательств, об отсутствии постановления о крещении младенцев в то время, достаточно.

«При совершении таинства миропомазания,— пишет С. Кобзарь,— священник начертывает при помощи кисточки на лбу и руках человека освященным миром крест, что является внешним знаком сведения Духа Святого на него и запечатление его Им; с того момента человек принадлежит Богу» (с. 142). Откуда взят этот обряд? Опять же — из Ветхого Завета. Православные ссылаются на книгу Иезекииля: «И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак» (Иез. 9, 4). Ключом для понимания многих обрядовых действий в Ветхом Завете являются слова Апостола Павла: «Все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (1 Кор. 10, 11).

Православие изобилует обрядами, взятыми из Ветхого Завета или выдуманными. Забыто изречение Иисуса: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Иоан. 6, 63). Обрядовая форма служения вытеснила содержание, дух истинной жизни во Христе Иисусе. Вековая история «освятила» эти обряды, а по сути, превратила их в магические фетиши. Изменение обрядов порождало даже расколы в православии. Название «раскольники-старообрядцы» говорит само за себя. Православные не скрываю jto миропомазание является позднейшей подменой благословляющей молитвы с возложением рук на принявших крещение.

С. Кобзарь на сто сорок первой странице пытается оправдать эти действия словами из Послания Иоанна. Вот его доводы: «Иоанн Богослов, проживший почти до конца I века, пишет о помазании от Святого, научающем верующего истине. Очевидно, что здесь он упоминает уже о таинстве Миропомазания». Давайте внимательно прочитаем 1 Иоан. 2: 20, 27: «Вы имеете помазание от Святого и знаете все... Впрочем, помазание, которое вы получили от Него, в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас; но как самое сие помазание учит вас всему, и оно истинно и неложно, то, чему оно научило вас, в том пребывайте». Ясно, что здесь Иоанн говорит о Духе Святом, пребывающем на верующих, как о действии совершившемся, а не о будущем миропомазании. Обряд никогда не заменит Духа Святого, Который вселяется в сердце человека при искреннем покаянии.

Одним из формальных предлогов к разделению в 1054 году церкви на католическую и православную был спор о филиокве (лат. filioque — и от сына): исходит ли Дух Святой от Отца и Сына или же только от Отца и почиет на Сыне. Как же в таком случае священник через миропомазание становится подателем Духа Святого? Да никак не становится и никогда не станет! Хорошо бы многим, находящимся в православии, понять это и начать жить по Священному Писанию. Очень опасно человеку присваивать себе власть, которой Бог ему не дает.

В православии «симонией» называется грех, когда за деньги покупается право на священнодействие. На основании приведенного места Священного Писания пусть каждый православный глубже поразмыслит над термином «симония». Иисус миром никого не мазал. Он возлагал руки и благословлял. Так делали и Апостолы. Они не «подавали Духа Святого». Он совершал действие, как Ему было угодно. На самарян Дух Святой сошел после возложения рук Петра и Иоанна (Д. Ап. 8, 17). Этим действием Бог удостоверил Иудеев, которые не сообщались с са-марянами, что Бог и самарян принимает в Церковь. На Савла руки возлагали не Апостолы, а ученик Анания (Д. Ап. 9, 17), причем до крещения Савла, а позже уже и Савл (Апостол Павел) возложил руки на учеников в Ефесе, так как они не знали о Духе Святом (Д. Ап. 19, 6). На Корнилия и слушающих проповедь Апостола Петра Дух Святой сошел до крещения, без возложения рук, свидетельствуя, что Бог принимает и язычников. (Д. Ап. 10, 44—45).

Итак, чтобы перейти к рассуждению об исповеди, нужно твердо усвоить, что только Бог (А Иисус — Бог, явившийся во плоти [1 Тим. 3, 16].) может прощать грехи. Ниже мы познакомим читателей с фундаментальным трудом братства МСЦ ЕХБ «Об освящении», где, согласно со Словом Божьим, даны правильные советы по исследуемому нами вопросу, а сейчас позвольте сделать пространные выписки из книги православного историка, игумена Иоанна Экономцева, «Православие. Византия. Россия». Эти выписки мы приводим для того, чтобы читатель мог увидеть, как «святая Русь» вообразила себя защитницей всего православия и как оно на Руси, подпав под полнейшую зависимость от мирской власти, было сжато такими циркулярами, при которых исповедь перед священником стала опасной и невозможной.

«Пульс духовного волнения души русской возвышается до библейских высот. Святая Русь оправдала свою претензию на деле. Она взяла на себя героическую ответственность защитницы православия во всем мире, она стала в своих глазах мировой нацией, ибо Московская держава стала вдруг последней носительницей, бронею и сосудом Царства Христова в истории — Римом Третьим, а Четвертому не бывати... Вьиие этих высот и шире этих широт русское национально-религиозное чувство и религиозно-национальное сознание никогда не поднималось. Последующая его история была только практическим раскрытием и приложением все того же цикла идей. Русское самосознание от самых пелен своих как-то сразу вознеслось на свою предельную высоту... На грани XV и XVI веков величие и слава Святой Руси сразу и ослепительно открылись русской душе и затем незабываемо залегли в ней навсегда» (с. 153).

После таких панправославных заверений хочется привести два места из Священного Писания: «Погибели предшествует гордость» (Притч. 16, 18); «Перед падением возносится сердце iчеловека» (Притч. 18, 12). Народная мудрость также говорит: «Чем головокружительней взлет мечты, тем. трагичнее ее падение».

На Руси наступило время правления Петра I. В 1593 году восточные патриархи утвердили патриаршество в России (до сих пор Россия была только митрополией), а через сто семь лет, после смерти патриарха Адриана, патриаршество было упразднено. Мы не пытаемся ни превозносить, ни осуждать Петра I, а предоставляем возможность слово о нем сказать историку И. Экономцеву.

«Вопрос о патриаршестве был больным вопросом для Петра и его сподвижников. Еще недавно патриарх именовался великим государем, и в Вербное воскресенье он восседал на коне, которого вел под узду сам царь. На памяти современников Петра патриарх судился с царем перед восточными святителями, как равный с равным. Более того, имелось официальное постановление собора 1666—/667 годов о том, что царь самостоятелен и независим в делах гражданских, а патриарх самостоятелен и независим в делах церковных, и что ни один из них не должен вмешиваться в область ведения другого. Все это никак не укладывалось в имперскую доктрину.

После смерти патриарха Адриана Петр счел уместным «до времени обождать» с решением вопроса о его преемнике. Начав-шаясявойна со Швецией дала повод затянуть решение. Между тем, 16 декабря 1700 года (через два месяца после кончины патриарха) местоблюстителем патриаршего престола был назначен молодой митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский, которого, по крайней мере в тот момент, Петр рассматривал как своего единомышленника. Сразу же (в январе 1701 года) был восстановлен Монастырский приказ, во главе которого был поставлен бывший астраханский воевода Мусин-Пушкин, которому было велено „сидеть на патриаршем дворе в палатах и писать монастырским приказом". К компетенции этого ведомства было отнесено управление патриаршими, архиерейскими, монастырскими и церковными вотчинами, установление церковных штатов, назначение настоятелей, осуществление строительных работ, посредничество между церковью и государством.

Освобожденый от хозяйственных забот, Стефан Яворский не имел почти никакой власти и в чисто духовных делах. Кадровые вопросы решались помимо него по представлению Мусина-Пушкина, Меншикова и других лиц. Мусин-Пушкин распоряжался патриаршей типографией, ведал переводами, изданием книг и даже исправлением Священного Писания. Полномочия местоблюстителя были ограничены к тому же постоянным собранием епископов, попеременно вызывавшихся в Москву» (с. 156).

«После упразднения патриаршества Петр 1 писал в своей резолюции: „А для лучшего впредь управления мнится быть удобно Духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела исправлять было возможно"» (с. 157).

«Манифестом президент Духовной Коллегии был наделен равными правами с другими ее членами и тем самым была парализована его возможность оказывать какое-либо особое влияние на решение церковных вопросов. Императорский манифест обязывал членов высшего церковного органа перед вступлением в должность приносить присягу «крайнему Судии Духовной сей Коллегии, Самому всероссийскому Монарху. /Вот к кому в конечном счете доходила всякая исповедь!/ На первом заседании Духовной Коллегии, состоявшемся 15 февраля 1721 года, сразу же встал вопрос, по какой форме поминать в храмах во время службы Правительствующее Духовное Собрание... С известной робостью они предложили именовать его Святейшим... Петр 1 милостиво согласился, заменив „собрание" словом „синод. Таким образом, с первого заседания Духовная коллегия стала Святейшим Синодом... Святейший Синод с самого начала был поставлен под надзор доверенного лица монарха, „ока государя", обер-прокурора, которому было поручено „накрепко смотреть" за деятельностью высшего церковного органа. Инструкция вменяла ему в обязанности постоянно присутствовать на заседаниях Синода и внимательно наблюдать, чтобы его члены строго руководствовались в своей деятельности высочайшими указами и регламентами. В подчиненное положение к обер-прокурору ставились исполнительные органы Синода и, в частности Канцелярия. Все это давало ему возможность активно вмешиваться в синодальную деятельность. Любопытно, что, с другой стороны, в отсутствие царя Синод имел право в случае совершения обер-прокурором преступления арестовать „око государя" и начать против него судебное расследование. Видимо, тут действовал принцип „разделяй и властвуй"» (с. 158).

«Какое же значение имела церковная реформа Петра с позиции Русской православной Церкви и с точки зрения национально-религиозных интересов России? Рассмотрение этого вопроса хотелось бы начать с оценок митрополита Московского Филарета Дроздова. Его отношение к петровской реформе однозначно негативно.

„Конечно, не для возвышения духовенства,— пишет он,— пожелал /Петр I/ отменить патриаршее достоинство и, в пародию над духовенством и над церковными обрядами, учредил так называемый всешутейный собор!" В другом случае он замечает: „Хорошо было бы не уничтожать патриарха и не колебать иерархию, но восстановлять патриарха было бы не очень удобно: едва ли был бы он полезнее Синода. Если светская власть начала тяготеть над духовною: почему один патриарх твердо вынес бы сию тягость нежели Синод? И при вселенском патриархе нужным оказался Синод; и в России есть Синод. Очень ли велика разность в том, что в России первенствующий член Синода не называется патриархом?"

Митрополит Филарет полагал, что Святейший Синод учрежден с благословения восточных патриархов и имеет „характер собора"» (с. 159).

«Точка зрения о том, что Святейший Синод имел характер собора, представляется весьма уязвимой. Более убедительна записка, изложенная С. Ю. Витте „О современном положении в Православной церкви" /следует обратить внимание, что эта запись была сделана уже в 1904 году/, где, в частности, говорится „Учрежденный Преобразователем России Синод носит только внешние, отнюдь не канонические черты соборности. В нем соборное начало подменено коллегиальностью. Сущность соборного начала не в том, что во главе правления стоит не одно, а несколько лиц, а в том, что каждый из этих лиц является представителем целой общины. Коллегиальность же есть система внутренней бюрократической организации".

Вряд ли можно говорить, что Святейший Синод был учрежден с согласия восточных патриархов. Согласия патриархов (не всех, а только Константинопольского и Антиохийского) были получены post factum через два с половиной года, причем в ответ на послание царя, в котором церковная реформа представлялась в искаженном виде. В грамоте Петра говорилось, что Синод учрежден после долгого и тщательного обсуждения с духовным и мирским чином, что составлен он „из достойных Духовных особ, как Архиереев, так и Киновиархов, число довольное". О присяге было сказано, что она имеет цель обеспечить соблюдение Синодом православных догматов, и ничего не сообщалось об исповедании монарха как „крайняго Судии Духовныя Сея Коллегии". Дезинформация, а также прямая зависимость патриарха от политического покровительства и финансовой помощи царя (Константинопольскому патриарху была обещана годовая милостыня 3000 рублей) не могла не сказаться на решении восточных первосвятителей, учредивших заодно радикальную церковную реформу по представлению мирянина, хотя и главы государства, не спрашивая соборного мнения Русской Православной Церкви.

Реформа Петра оказалась чревата серьезными негативными последствиями для Церкви. Нарушение принципа соборности не могло не привести к определенной стагнации церковной жизни. Разверзлась брешь между центральной церковной властью, назначаемой и действующей по указу государя, и поставленными в полную зависимость от нее епархиальными архиереями. Возник раскол между обществом и духовенством... по существу произошло закрепощение духовенства. Затруднение притока свежих сил неминуемо вело к его интеллектуальному и духовному оскудению и к ослаблению, таким образом, нравственного влияния на общество» (с. 160). Закрепощенное духовенство обязано было выполнять и такие (о, ужас!) постановления:

«Дополнения к Регламенту „О правилах причта церковного и монашеского", которым ему вменялось в обязанность доносить тайной Канцелярии и Преображенскому приказу об открытых на исповеди злоумышлениях. В связи с этим Н. И. Кедров замечает: „Когда Петр повелел указом, чтобы духовный отец открывал уголовному следователю грехи, сказанные на исповеди, духовенство должно было почувствовать, что отсель государственная власть становится между ним и народом, что она берет на себя исключительное руководство народною мыслию и старается разобщить ту связь духовных отношений, то взаимное доверие, какое было между паствой и пастырем" » (с. 161).

«С учреждением Св. Синода, прежде всего рухнула фактическая связь с Церковью вселенскою, осталась только догматическая и таинственная...» (с. 162).

«Молох тоталитаризма требует жертв. Создаются специальные органы, занимающиеся расследованием государственных преступлений, в частности Преображенский приказ» (с. 163).

«Христос возлюбил Церковь Свою и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, и Он хочет видеть Свою Невесту святой и непорочной, не имеющей какого-либо греховного пятна (Еф. 5,25—27).

Церковь Христа имеет прямое повеление Господа об освящении и предупреждение о том, что спасение тех, кто не идет путем освящения, находится в опасности, ибо без святости „никто не увидит Господа" (Евр. 12,14)» (с. 6).

«В Новом Завете Господь упразднил всякое человеческое посредничество и жертвенных животных как средство для очищения, а всех верующих сделал священниками Себе (I Петр. 2, 9). Поэтому нам, священникам Нового Завета, необходимо вникнуть как в прообразы, так и в последовательность ветхозаветного освящения, которое совершалось при посвящении священников. Оно начиналось с отделения (Исх. 28, 1), затем следовало очищение (Исх. 29:4,10—14) и затем — помазание священным елеем» (Исх. 40,13—15)» (с. 9).

«Для нашего освящения Богом дарованы: Слово Божье (Иоан. 17, 17), Господь Иисус Христос (Иоан. 17, 19; 1 Кор. I, 30) и Дух Святой (1 Петр. 1,2)» (с. 13),

«Для того чтобы отдаться во власть Божью, необходимо прежде всего отказаться от своей власти над собой и в самых тяжелых обстоятельствах жизни, повинуясь Отцу Небесному, в покорности произнести: „Не моя воля, но Твоя да будет" (Лук. 22,42).

Для этого необходимо представить себя в „жертву живую, святу..." (Рим. 12, 1). Жертва Богу — дух сокрушенный, сердце сокрушенное (Пс. 50, 19)» (с. 19).

«...Очищение занимает в освящении центральное место...» (с. 25).

«В Ветхом Завете очищение должно было совершаться всякий раз, когда член Израильского общества совершал грех или прикасался к чему-либо нечистому (Лев. 5, 1—6; 11, 44; Числ. 19,11—12; 2Пар. 29, 15)» (с. 26).

«Мы намного счастливее израильтян. Но если мы, христиане, живя под благодатью, не будем очищаться от греха, а тем более, если будем сознательно грешить и уклоняться от истины, то в вечности нас ожидает нечто большее, чем смерть...» (Евр. 10, 28—29)» (с. 28).

«„...Мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, Праведника: Он есть умилостивление за грехи наши (1 Иоан. 2, 1—2).

„Кровь Иисуса Христа... очищает нас от всякого греха (1 Иоан. 1, 7).

Господь очищает нас только при нашем непосредственном участии, которое заключается в нашем покаянии (Д. An. 17, 30; Откр. 2, 5; 1 Иоан. 1,9).

Не яадо вторично каяться и исповедоваться в тех грехах, которые совершены были до уверования, или в совершенных после уверования, но за которые вы раскаялись. Нужно не допускать сомнений и благодарить Господа за их прощение... Грех очищается не временем, а Кровью Иисуса Христа при нашем покаянии» (с. 31).

«Покаяние — это решительное отвращение от греха и сердечное возращение к Богу. Бог требует покаяния от всех, кто совершил грех, кто удалился от Бога. Покаяние должно сопровождаться:

1. Сознанием своей вины и оставлением греха (Пс. 50, 5; Иер. 2, 19).

Исповеданием своего греха (Пс. 31, 5).

Молитвой к Богу о прощении за совершенный грех, а так же просьбой о прощении перед теми, против кого согрешили
(Пс. 50,3; 4,11—13)» (с. 33).

«Исповедание — открытие своего греха (Притч. 28, 13; Пс. 31, 3—5; Иак. 5, 16). Покаяние без исповедания недействительно (1 Иоан. I, 9). Поэтому исповедание необходимо. Но в отношении того, перед кем должно совершаться исповедание, мы должны строго держаться евангельского порядка.

Каяться мы должны перед теми, против кого согрешили (Лук. 17,4), перед теми, кто знает о нашем грехе, то есть на кого мы могли подействовать соблазном (Лук. 17, 1—2), и перед Богом. Снять грех и простить может только Бог во Христе Иисусе (Лук. 5,24), ибо без пролития крови не бывает прощения (Евр. 9, 22). Если же о грехе никто не знает, кроме того, перед кем согрешили, то каяться перед ним, а затем перед Богом (1 Кор. 8, 8—13).

Если согрешили против церкви, необходимо вначале каяться перед церковью, а затем перед Богом.

В том случае, когда грех совершен не против тебя непосредственно, но ты оказался свидетелем его, тогда, если ты в состоянии,— обличи сам, если же нет,— скажи служителям или тем духовным детям Божьим, кто в состоянии обличить и исправить (Гал. 6, I—2). Если согрешающий покается как должно, то следует держать это в тайне и не разглашать. Если обличающий нарушает этот порядок, указанный Христом, и разглашает, то и его нужно обличить как согрешающего против Слова Божьего, ибо он переносчик. „Не ходи переносчиком в народе твоем..."» (Лев. 19,16) (с. 34—35).

«Дорогой друг! Если Господь обличит твою совесть и обнаружит грех в твоем сердце или какое-либо уклонение от истины, то осознай это и покайся перед Богом. Если ты виновен также и перед людьми, тебе необходимо исповедаться и перед ними. Проси у Господа, чтобы Он удалил ложный стыд и страх, знай, что лукавый всегда стремится к тому, чтобы воспрепятствовать нашему очищению. Бог же хочет, чтобы мы, „избавившись от грехов, жили для правды" (1 Петр. 2, 24)» (с. 51).

«Православные и католики утверждают, что при Евхаристии (хлебопреломлении) совершается пресуществление, то есть хлеб становится телом, а вино — кровью Иисуса Христа. С католиками православные не согласны лишь во времени пресуществления: католическое богословие полагает, что с произнесением священником слов: „Примите, ядите, сие есть тело Мое..." происходит таинство и совершается пресуществление хлеба и вина в плоть и кровь Христову; православное богословие переносит время пресуществления на вершинную молитву литургии (эпиклесис): «Господи, ниспошли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия» (А. Кураев, с. 161—162).

«Мартин Лютер категорически отвергал учение о пресуществлении, считая, что оно связано с Аристотелевской, то есть языческой метафизикой. А в том, как использовалось учение о пресуществлении, он усматривал связь с теорией, согласно которой участие в евхаристической службе представляет собой достойную награды жертву, что противоречило учению об оправдании верой» (Хусто Л. Гонсалес. История христианства, т. II, с. 37). «Ульрих Цвингли полагал, что материальные хлеб и вино и связанные с ними физические действия могут быть лишь символами духовной реальности» (Хусто Л. Гонсалес. История христианства, т. II, с. 52).

«Литургия — это событие, которое и делает меня христианином, которое присоединяет меня к Церкви... В грехах мы отпали от Церкви. Причащение дарует нам „отпущение грехов". Через вкушение евхаристического хлеба люди становятся Церковью... Мы входим в храм как уличная толпа, чтобы получить из чаши новую жизнь» (с. 163, 165).

Людям, не рожденным свыше, опасно участвовать в Трапезе Господней.¹ Апостол Павел предупреждает: «Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны, и немало умирает» (1 Кор. 11, .29-30).

В заключение этого раздела хочется прокомментировать саркастический, выдуманный А. Кураевым, пример. Он пишет: «Протестанты похожи на человека, который видит в пустыне умирающего от жажды путника и, радушно подойдя к нему, начинает рассказывать умирающему о пользе воды. Три часа он говорит о том, какие замечательные свойства у воды, о том, что без воды не может быть жизни, о том, что надо бороться за чистоту источников и водоемов... А затем уходит, так и не дав жаждущему ни капли воды. „Разве ты еще хочешь пить? Разве недостаточно тебе «хороших вестей о воде»? Хочешь саму воду? Но у нас ее как раз и нет. Мы пьем «символ воды», мы даем людям «воспоминание о воде». Это только невежественные православные и католики считают, что жидкость в их литургических сосудах действительно есть Вода Жизни, Кровь Христа. А мы считаем, что вода — это слова Христа. Эти слова мы тебе и пересказали. Почему же ты еще хочешь пить?!"» (с. 172).

Прежде чем начать рассуждение о III части книги С. Кобзаря, мы предлагаем сделать отступление и призываем вдумчивого читателя поразмыслить над «Книгой насущных вопросов о православной вере» М. Г. Горохова (М„ Изд. группа «АРБОР», 1998).

«В Евангелии описывается, как Христос выгнал торгующих из храма, сказав, что они дом молитвы сделали вертепом разбойников (Матф. 21, 12—13). Почему же торгуют в православных храмах?» (с. 10).

«Из чтения Евангелия я вынес представление о том, что верующие во Христа люди — братья. Так они назывались и таковыми по отношению друг к другу являлись в древности. Но в реальной церковной жизни я увидел совершенно другое, даже противоположное. Слово „брат" и „сестра" в православной среде практически не было в употреблении. Вместо этого в лучшем случае говорили: „отец", „матушка". Почему?» (с. 12).

«Все погрешности своего поведения эти люди списывают на диавола, ведущего с ними непримиримую борьбу. Я не встречал в православной церкви человека, по своему поведению похожего на Христа. Почему?» (с. 14).

«Почему Зарубежная Православная Церковь, обличая Московскую Патриархию за ее сотрудничество с безбожной властью, не возревновала о духовном возрождении России и не прислала сюда своих миссионеров для духовного просвещения так горячо любимых ими издалека русских людей? Если зарубежные православные проповедники — действительно враги России и православной Церкви, то для чего в таком случае у них брали книги, которые затем продавали в храмах по высокой цене? Почему „бедная" Православная Церковь находила миллиарды для строительства и украшения храмовых зданий, для реставрации монастырей, но не находила средств для духовного просвещения и спасения людей, на проповедь Евангелия и бесплатное распространение духовной литературы, хотя бы в армии, в местах лишения свободы?» (с. 20).

«По люди согласны вспомнить о Боге и поверить в Его существование иногда, да и то на короткое время, когда им это бывает выгодно. Например, совершается большое событие: рождение или смерть, какая-нибудь беда или нужда, и человек приходит в храм. Там за определенную плату ему оказывают необходимую услугу: крещение, отпевание, поминание и так далее. Человека это вполне устраивает: есть учреждение для отправления религиозных потребностей — храм. Есть служащий этого учреждения — священник, который исполнит все необходимое. „Так, может быть, и не обязательно все это: поститься, молиться, каяться в грехах и жить добродетельной жизнью? Ведь все равно же и отпоют, и помянут, и свечку поставят, а Бог все простит, если Он есть", — может быть, думают подобные посетители. И кто их переубедит? Кто объяснит, что Христос не так учил, а Апостолы не так Богу служили, как их современные преемники?» (с. 21).

«Может быть, этим людям в церкви забыли передать что-то очень важное? Крестить крестили, а научить святой вере и благочестивой жизни забыли? Произошло рождение от воды, но не от Духа: „мочение лбов". Иными словами: халтура, брак, подделка, подмена, кощунственный обман.

Вот и полны храмы духовными мертвецами, которые сочетают религиозное посещение богослужений и принятие Церковных таинств с беззаконной языческой жизнью. У меня сложилось впечатление, что, несмотря на видимое внешнее благополучие, Православная Церковь находится в крайне бездуховном состоянии и очень мало походит на „Богочеловеческий организм". Попираются все существенные правила: евангельские и церковные. Крестят всех желающих без всякой подготовки за деньги в детской купели. Отпевают людей, умерших без покаяния и по жизни не являющихся членами Церкви Христовой» (с. 22).

«Почему Патриарха, Римского папу и Далай-ламу величают „святейший"? Почему во времена земных царей были приняты обращения к титулованным особам: „ваше благородие", „ваше высокоблагородие", „ваше превосходительство", „ваше высокопревосходительство" , „ваше сиятельство", „ваше высочество", „ваше величество", а потом вдруг стало принято называть священнослужителей: „ваше преподобие", „ваше высокопреподобие", „ваше преосвященство", „ваше высокопреосвященство", „ваше святейшество"? Разве не очевидно, что из государства в Церковь Христову перешло это «дымное наследие мира" ? («Догматические послания православных иерархов X VII—XIX веков», с. 24).

«Почему архиереев величают, как Бога: „Владыко Святый"? Почему к Богу мы обращаемся на Ты, а к Патриарху положено обращаться на Вы: Ваше Святейшество?Кто, когда и по какому праву нарушил Священное Писание и отнял у епископа жену? Ибо Апостол Павел пишет: „Епископ должен быть непорочен, одной жены муж"» (с. 25).

«Почему у православных священников есть много из того, за что Христос обличал фарисеев, например: долгие молитвы, продолжительные лицемерные посты, длинные одежды с широкими рукавами, многочисленные человеческие предания, противоречащие духу Евангелия, и многое другое?» (с. 26).

«Почему Христос послал своих учеников в мир для проповеди, а потом святые угодники стали убегать из мира?» (с. 27).

«Почему Апостолов, несмотря на то, что они были отцами по положению, ибо рождали духовно через проповедь Евангелия детей для Бога, не называли „отец Петр" или „отец Павел", а сейчас их преемников, которые редко рождают духовных детей для Бога, называют и „отцами", и „святыми", и „владыками"?

Почему Христос изгоняет торгашей из храма, а севшие на Его седалище священнослужители, наоборот, насаждают?

Почему католиков в вопросах веры считается непогрешимым один человек — римский епископ, а у кафоликов, то есть у православных, непогрешимость присвоена Собору, то есть группе епископов, собравшихся по указу и с разрешения светской власти?» (с. 28).

«Почему светской власти в лице царей архиереи предоставили право поставлять угодных и низлагать неугодных им священнослужителей? Разве земных царей Христос поставил распоряжаться в Своей Церкви?» (с. 29).

«Почему Апостол Павел пишет, что мужчина не должен молиться с покрытой головой и растить волосы (I Кор. II: 4, 14), а священнослужители церкви православной молятся с покрытой головой и растят волосы?» (с. 36).

«Если при крещении из человека изгоняется сатана, а царь Константин крестился лишь перед своей смертью и во время работы Собора // Никейского] был некрещенным, то не значит ли это, что неизгнанный диавол присутствовал в Константине и участвовал в работе Собора?

Почему на Апостольский Собор не пригласили царя Нерона? Почему не попросили у него материальной помощи? Почему не спрашивали у него совета и благословения в решении церковных вопросов?» (с. 40).

«Почему императора Константина церковь причислила к лику святых, а язычники — к лику богов¹?

Можно ли говорить о непогрешимости Вселенских соборов и считать их решения обязательными, несмотря на то, что в деяниях соборов господствовал чуждый Христу и Его церкви дух мирской власти, если решения этих соборов противоречат решению первого Апостольского Церковного Собора и возлагают тяжкое и яеудобоносимое „иное иго" на ияеников Христа?» (с. 42).

«Если следует отвергать новизну, как внушение диавола, то почему бы не отвергнуть так много нового и чуждого учению Христа, накопившегося в Церкви с течением веков, благодаря преступной дружбе с миром?» (с. 43).

«Митрополит Филарет Московский называет царя „верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святого благочестия. В сем смысле император именуется главою церкви".

„Царь, не идущий против своей благодатственной совести, не погрешает" (Иоанн Кронштадский).

„Власть царя простирается и на дела Христовой Церкви... так что члены этой церкви суть вместе члены отечества, подданные царя. И этой священной власти помазанника Божия благочестиво вверяет себя святая Церковь" (Митрополит Макарий).

Четыре восточных патриарха прислали свои советы в Поместный Московский Собор в 1666 году: „Мы считаем, что как отрицающий веру в Бога изгоняется из собрания православных, так и нарушающий верность царской власти и настроенный к ней изменнически недостоин называться христианином, ибо носящий корону, власть и диадему есть также Христос или Божий помазанник» (с. 44).

«Если бы в современный православный храм во время богослужения вошли Апостолы, например Петр и Павел, то смогли бы они догадаться, что в этом храме христиане совершают богослужение, и по какому признаку, если апостольское богослужение так не похожее на современное?» (с. 46). «Что именно имел в виду Апостол Павел, когда не себя и не других Апостолов, а именно Церковь назвал столпом и утверждением Истины? (I Тим. 3, 15).

Почему в видимой церковной организации так мало заметно искреннее служение Богу в духе истины (Иоан. 4, 23), но заметно угодливое служение миру сему, во зле лежащему: всякого крестят и отпевают за определенную таксу, всякого благословят и так далее?» (с. 47).

«Если столп и утверждение Церкви есть Евангелие, как пишет Ириней Лионский („Против ересей", с. 249), то не значит ли это, что все, противное духу Евангелия, должно быть отвергнуто как чуждое и враждебное Церкви Христовой?

В девятом члене Символа Веры говорили о том, что мы веруем во единую Святую, Соборную Апостольскую Церковь. Если церковь едина, то почему одни — католики, а другие — кафолики? Одни — православные, а другие — древлеправославные? Если даже Православная Русская и Православная Зарубежная Церковь не имеет между собою литургического общения, */ч) можно ли говорить о единстве? Если даже праздник Пасхи православные христиане празднуют в разное время, ибо одни приняли новый стиль, а другие живут по старому, то можно ли всерьез говорить о единстве Церкви? Итак, в чем заключается единство Церкви?» (с. 51).

«А как же покрывающие Ковчег Завета херувимы, которых повелел сделать Бог? Ведь именно на этих херувимов ссылаются желающие оправдать существование предметов для религиозного поклонения у христиан? В Священном Писании сказано: „Когда Моисей входил в скинию собрания, чтобы говорить с Богом, слышал голос, говорящий ему с крышки, которая над ковчегом откровения между двух херувимов, и Он говорил ему" (Числ. 7, 89). Итак Моисей говорил с Господом и поклонялся именно Господу, а не херувимам. Ведь и множество народа постилали одежды и ветви по дороге, кричали „осанна" и кланялись не ослу, но Сидящему на нем Христу, ехавшему по дороге в Иерусалим. Изображения для поклонения названы в Священном Писании идолами, а поклоняющиеся им — идолопоклонниками. Идолопоклонство — тяжкое преступление перед Богом, смертный грех... Есть предостережение против греха идолопоклонства в Новом Завете. Например, Апостол Иоанн пишет в своем послании христианам: „Дети! храните себя от идолов" (1 Иоан. 5, 21). В Откровении, бывшем тоже Апостолу Иоанну: „Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить" (Откр. 9, 20) — это говорится о бедствиях, которые постигнут людей в последние времена за грех идолослужения.

Апостол Павел в Послании к Римлянам указывает на то, что идолопоклонничество — причина распутной жизни (Рим. 1,21—23)» (с. 53).

«„Первые века христиане не имели изображений для поклонения. Исключение составляли еретики-гностики, которые имели изображения Платона, Аристотеля, Пифагора и Христа. Гностики считали, что образ Христа был сделан Пилатом, украшали его венцами и поклонялись ему, как язычники" (Ириней Лионский, „Против ересей", с. 94). Ириней Лионский считает, что все ереси ведут начало от Симона-волхва. Есть сведения о том, что статую Христа сделала в благодарность исцеления кровоточивая женщина (Матф. 9, 20—22). Есть предание о нерукотворном образе, который, конечно же, не сохранился. Но вера в Христа утверждается не на слухах и домыслах, но на откровении Божьем. Исполнять христианин должен ясные заповеди Божий, которые никто отменить не может. Поскольку было много обращенных ко Христу из язычников, то, по-видимому, иногда появлялись и некоторые изображения. Около трехсотого года был созван Эльвирский собор, запретивший делать изображения в храме. Язычники считали христиан за безбожников именно потому, что у них не было предметов для религиозного поклонения.

Когда император Константин, а вместе с ним и вся языческая империя вломились в Церковь Христову, и христианство стало официальной государственной религией, тогда цари земные стали строить храмы-дворцы, богато украшать их. Резко увеличивается число праздников, чтобы удовлетворить запросы язычников, влившихся в Церковь Христову. Появляются во множестве всякие изображения и предания, оправдывающие их появление. Начинается поклонение предметам, курение для них ладаном, возжжение пред ними светильников. Богослужение изменяется до неузнаваемости, и становится символическим, обрядовым, театральным — более обрядослужение, чем Богослужение* (с. 54).

«Почему церковные писатели, например, Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, в своих трудах не упоминают о поклонении иконам, мощам, ангелам, Деве Марии? Почему раньше считалось, что не красками на дереве надо изображать лики святых, но их добродетели в своей душе, но потом стало не так?» (с. 56).

«Нужно ли воздавать религиозное поклонение и гвоздям, которыми распинали Христа? Если Иоанн Дамаскин пишет, что поклоняется вещам, посредством которых Бог совершил наше спасение, как то: горе Синай, Вифлеемским яслям и вертепу, Голгофе, дереву креста, гвоздям, губке, трости, копию, одежде, хитону, пелене, плащанице, святому гробу, камню гроба, горам Сион и Елеонскоа, овчей купели, саду Гефсиманскому („О святых иконах", из Третьего слова И. Дамаскина), то почему же в таком случае он опустил поклонение ослу, на котором Христос нашего ради спасения въезжал в Иерусалим?» (с. 56).

«Для чего разрывали на части тела угодивших Богу людей, так что рука находится в одном месте, ноги — в другом, а голова — в третьем? От кого получили эту заповедь? Кто разрешил?

Почему на Афоне нетленные мощи считаются грешными („земля не принимает"), а в России — святыми?» (с. 57).

«Если бы. не было образов для поклонения, то легко ли было бы лжепророку заставить живущих на земле поклониться антихристу?

Почему раньше считалось, что диавол не может изобразить крест, не может молиться Богу, не может поклоняться иконам, тогда как сейчас он принимает вид ангела света, является с крестом, творит молитву и поклоняется иконам, как об этом говорится в книге архимандрита Лазаря „ Тайные недуги души" ?

Если иконы угодны Богу, почему многие люди повредились в уме, когда от икон исходил свет, благоухание, голос, улыбки? Почему Бог это попустил?» (с. 58).

«Почему в повествовании о жизни Юлиана-отступника говорится, что когда жрец приводил его в капище, то перед статуей языческого бога сам загорался факел, а на лице статуи играла улыбка? Значит ли это, что чудеса ложные бывают и у язычников, и диавол их чрез это обольщает и погубляет?» (с. 60).

«Чем вызвано наименование «равноапостольным» в Церкви православного императора Константина, который крестился лишь перед своей смертью, а при жизни умерщвлявшего даже своих родственников, например, родного сына и жену? Обязан ли православный ученик Иисуса Христа воздавать ему (Константину) религиозное поклонение и лобызать его иконы и «святые мощи», как учит Православная Церковь?» (с. 62).

«Христос, придя на землю, не нарушил закон, но утвердил и исполнил (Матф. 5,17—18), Христос в молитве обращался только к Богу (Матф. 14, 23; 26: 36, 44; Марк. 1, 35; 6, 46; 14, 32— 39) и тому же научил своих учеников. Когда сатана обещал отдать Христу все царства земли за одно поклонение, то Христос сказал: „Отойди от меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" (Матф. 4, 8—10).

По какому праву, кто и когда вменил в обязанность православным ученикам Христа обращаться с молитвой к умершим людям, ангелам, различным предметам и так далее?» (с. 65).

«Если сын должен обращаться к своему Отцу, то для чего же еще ему самовольно обращаться к рабам Отца, служителям, бесплотным силам и людям, давно умершим?» (с. 66).

«Почему в православном Символе Веры, принятом на 1 и II Вселенских соборах, Дева Мария не называется Богородицей?

Если у христианина есть Спаситель, то почему христианин, обращаясь не к Спасителю, должен просить: „Спаси"?

Почему первые христиане не обращались молитвенно к Богородице? Почему в древности христиане лишь праздновали память мучеников, а потом стали им поклоняться и молиться?

Почему, например, в девятой вечерней молитве Богородице говорится: „Тобою рай да обрящу", тогда как рай обрести можно лишь через Голгофскую жертву Христову и заместить Христа не может и не должен никто?» (с. 67).

«Почему молятся честному кресту, говоря ему: „Радуйся"?Неужели крест живой?

Почему Ириней Лионский пишет о том, что еретики-гностики считали духовным существом Горний крест (ставрос)? Не молились ли они ему? Почему христианские миссионеры, споря с язычниками, доказывали, что не должен человек, имеющий бессмертную душу, созданную по образу Божию, поклоняться рукотворным предметам?

Почему в девятой песне покаянного канона ко Господу нашему Иисусу Христу говорится: „Ныне к вам прибегаю, Ангелы, Архангелы и вся небесные силы, у престола Божия стоящи, мо-литеся ко Творцу своему, да избавит душу мою от муки вечныя"? Кто разрешил или повелел обращаться не к Сидящему на Престоле Богу, а к стоящим возле Престола?» (с. 68).

«Почему верные христиане знали только Владыку мира — Господа Бога, а в каноне, песня девятая, говорится Богородице: „Владычица мира"?» (с. 69).

«Почему в каноне, обращенном к Иоанну Крестителю, просят: „Очисти мя, грехами оскверненного"? Понятно, что человек слаб, а мир во зле лежит, и человек может оскверниться грехами. Но зачем просить очищения от грехов не у Бога и Христа Его, а у умершего пророка?.. Не соберет ли себе молящийся более грехов, не прольется ли на него гнев Божий?

Почему в акафисте Богородице говорится: „...бане, омывающая совесть... тела моего врачевание, души моей спасение"? Нет ли здесь подмены Бога иным существом?» (с. 71).

«Почему в Священном Писании Бог называется Царем неба и земли, но ни про какую Царицу неба и земли там не говорится, и лишь только язычники, равно как и последовавшие за ними некоторые неверные Богу Иудеи, служили богине неба, кадили ей и делали ей пирожки с ее изображениями, за что и обличил их пророк Иеремия (Иер. 44, 19), тогда как в акафисте Богородица называется Царицей неба и земли?

Кто, когда и по какому поводу сочинил акафист святому Николаю? Был ли этот человек христианином? Почему в этом акафисте есть такие неприемлемые и немыслимые в устах христианина слова: „Радуйся, в бездну адскую сатану ввергая"? То-гда как в Священном Писании сказано: „И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его" (Откр. 20, 1—2). Неужели сочинитель акафиста не читал Священного Писания? Кем получает вечную жизнь кающийся? Разве не антихрист тот, кто вместо Христа? Почему далее в акафисте святителя Николая говорят: „Радуйся, яко тобою жизнь вечную кающиеся получают"? Кем делают сочинители акафиста и повторяющие за ними слова святителя Николая?

Почему в молитве на перенесение мощей святителя Николая есть такие слова: „Спасай нас, яко предстатель наш, великий Николай"? Почему имеющий Спасителя христианин говорит „спасай" умершему человеку?» (с. 72).

«Почему в Псалтири, в молитве по восемнадцатой кафизме, имеются такие слова: „...помилуй мя... блудника, прелюбодея, мужеложника, малакия (то есть онаниста) и так далее"? Кто и по какому праву составил эту молитву?.. Обязательно ли ее читать всем, в том числе и женщинам? Может ли женщина быть мужеложником?.. Если Апостол Павел в послании пишет о том, что такие грехи не должны и именоваться у христиан, то почему имеются? Не оскверняет ли и не соблазняет ли чтение подобных „молитв" людей целомудренных? Если и согрешил когда-либо человек чем-нибудь подобным, но затем покаялся и исправился, и Бог ему простил, то должен ли он продолжать читать эту молитву до самой своей смерти?

Есть ли у Бога Невеста? Почему в последовании по исходе души от тела в девятой песне говорится: „Невестою Тя нарицаем, Пречистая, Отца невидимого" ? Есть ли страх Божий у пишущих это и молящихся так?» (с. 73).

«Почему в первые века христиане обращались к Богу в молитве своими словами, но Бог слышал их и исполнял их прошения, а сейчас молимся чужими словами, выполняя молитвенное правило, но становимся и сами, и все вокруг нас — все хуже, и прошения, зачитанные нами по бумаге, редко или совсем не исполняются?

Если Василий Великий пишет, что „не позволено составлять какие-нибудь имена по собственному измышлению" („Творение",часть III, с. 71), то почему составили так много имен, не имеющихся в Священном Писании, не открытых нам Богом, но еще и молятся им, как-то: „Богородице, Богоневеста"?

Почему раньше христиане думали о том, как угодить Царю Небесному, любили Его и молились Ему, а потом стали ревностно служить царям земным, некоторых из них почитать за святых и молиться им?

Почему Христос учил, что согрешившего брата надо обличить и, если покается, то простить ему (Лук. 17, 3; Матф. 18,15—17), а в Православной Церкви считается, что надо не обличать согрешившего, но молчать или просить у него прощения?» (с. 74—75).

«Почему раньше христианин называл Отцом и Владыкой Бога, а теперь — священнослужителей?

Почему в Православной Церкви нет евангелистов, то есть проповедников Евангелия? Неужели потому, что эта миссия оставлена для так называемых сектантов?

Почему обличать зло в мире считается дозволенным, а обличать зло в Церкви — преступление?

Почему до того, как Церковь стала государственной, христиане друг друга не убивали, но потом стало не так?» (с. 76).

«Почему среди сектантов редко можно встретить людей порочной жизни: блудников, пьяниц, воров и убийц, а среди православных — часто?

Надо ли слушать тех священнослужителей, которые учат не так, как учил Христос, то есть не согласно с Евангелием?

Если ересь — это искажение истины, то много ли найдется нееретиков в Православной Церкви?

Если ересь — искажение истины и соединяется с нововведениями, которые внедряются под покровительством власти („Догматические послания православных иерархов XVII—XIX веков", с. 207), то сколько же было учреждено нововведений в Церковь Христову со времен царя Константина при посредстве власти? Разве не изменилась апостольская Церковь Христова до неузнаваемости благодаря своей „симфонии" с государством?» (с. 78).

«Почему появившееся не ранее VII века в Церкви предание вслед за апокрифическим Евангелием от Иакова утверждает, что первосвященник Захария ввел Деву Марию в Святая Святых храма Иерусалимского, тогда как в Евангелии от Луки ясно сказано, что Захария был не первосвященником, а рядовым священником Авиевой череды (Мук. 1, 5), и сам, следовательно, не имел туда доступа?

Поскольку храм Иерусалимский был огорожен дворами: сначала — двор священников, затем — двор для мужчин, затем — двор для женщин, дальше которого лицам женского пола невозможно было приблизиться к храму, и повсюду стояла стража, то как смог бы Захария ввести ее в храм, да еще и во Святая Святых, даже если бы он и был первосвященником?

Почему то же „предание" говорит, что Дева Мария выросла в Святая Святых, ходя туда для молитвы, и ее там питали ангелы? Для чего одним придумывать, а другим верить или делать вид, что верят, в эти сказки? Ведь праздник Введение в храм Богородицы — двунадесятый, и даже некоторые монастыри, например, Оптина пустынь, называются в честь Введения? Почему бы не сказать церковному народу правду? Дева Мария была посвящена Богу и жила при Иерусалимском храме в специальном корпусе, где находились и другие посвященные Богу девы. К какому преданию можно отнести сказание о Деве Марии в Святая Святых? Церковному, Священному, Апостольскому или человеческому?» (с. 82—83).

«Почему многие женщины скрывали свой пол; но облекались в мужское платье, под мужскими именами, то есть обманом, поступали в мужской монастырь, и признаны в Церкви святыми, например: Феодора Александрийская, память 11 сентября? И Евфросиния, 24 сентября? Разве не запретил Бог мужчине одеваться в женскую одежду, а женщине в мужскую? Как же они при причащении называли мужское имя, будучи женщинами? Не лгали ли они тем Самому Богу?

Если самоубийство по любому поводу считается грехом, то почему в таком случае девица Пелагия прославляется как святая мученица, несмотря на то, что она покончила жизнь самоубийством, желая избежать поругания от неверных? (Память 8 октября).

Не для того ли было придумано такое огромное количество праздников, что необходимо было прикрыть отступление государственной церкви от служения Богу в духе и истине, для прикрытия пустоты и ничтожности происходящего и для удовлетворения запросов язычников, вломившихся в Церковь Христову вслед за царем Константином?» (с. 84).

«Почему перед крещением не бывает самого главного: научения вере Христовой, то есть оглашения?

Почему крещение проводится еретически: то есть обливанием или окроплением?

Почему прежде крещения не требуют от людей покаяния в грехах и обещания Богу доброй совести (1 Петр. 3, 21)?

Если таинство крещения совершается в Православной Церкви правильно, подается благодать Святого Духа, совершается рождение свыше, то почему в таком случае крещенные люди почти никогда не становятся христианами, а остаются духовными мертвецами?

Почему вместо возложения рук, как положено в апостольской церкви, совершается миропомазание? (Д. An. 6, 6)» (с. 85—86).

«Почему это таинство /соборование/ совершается за деньги?

Почему, вопреки церковным правилам, перед соборованием почти нигде не бывает исповеди?» (с. 87).

«Почему у Христа и Апостолов была Тайная вечеря, а сейчас — Литургия?

Почему Евсевий Кесарийский пишет, что Литургия получила свое благолепие от императора Константина? Не означает ли это, что Литургия — его порождение?» (с. 80).

«Почему венчают за деньги, да еще и за такие, что лишь немногие могут их заплатить? Почему, вопреки церковным правилам, венчают второй, третий и четвертый раз, а некоторых, как, например, царя Ивана Грозного, и в седьмой раз?» (с. 94).

Хочется надеяться, что эти вопросы (мы привели далеко не все) серьезного искателя истины М. Г. Горохова, который мог сравнить служение Богу в центре русского православия Загорске (Сергиев Посад) со Священным Писанием, помогут вдумчивому читателю сделать однозначный вывод: фундаментом живой веры может быть и должно быть только Слово Божье. Противоречащие друг другу различные предания, апокрифы, личные выводы церковных писателей, видения и умозаключения монахов, жития святых и тому подобное могут восприниматься лишь тогда, когда они соответствуют Священному Писанию, а не противоречат ему. Всё. противоречащее Библии, христианину надо отвергать, чтобы не заблудиться в дремучем лесу преданий и небиблейских нововведений и не попасть, как пилигриму у Дж. Буньяна, в топь «уныния и сомнений». Жизнь очень коротка, а преданий слишком много, и занявшись их исследованием без «светильника ноге и света стезе», то есть без Слова Божьего (Пс. 118, 105), человек может так и не найти истину, и погибнет душа его. А ведь Иисус так ясно и так доступно сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан. 14, 6). Надо сначала загарантировать жизнь, приобретя спасение в Иисусе Христе, а спасенному можно позволить себе уделить время и для второстепенных исследований, хотя Бог повелевает поучаться в Его Законе «день и ночь» (И. Нав. 1, 8).

Далее

Главная страница | Начала веры | Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки