"Самой проникновенной, более того, единственной темой истории вселенной и человечества, темой, которой подчинены все другие темы, является конфликт между верой и безверием".¹ Убедительность и истинность этих слов еще раз доказывается в нашем исследовании. Поистине, преданность религии, доходящая порой до крайностей, какую проявили отдельные личности или целые группы людей, принадлежащих к высшим слоям российского общества, была результатом их внутреннего конфликта веры и безверия. В истории русской религиозной мысли можно выделить два периода, когда такие внутренние конфликты были наиболее ярко выражены. Из этих двух второй период: "религиозный ренессанс" начала двадцатого века, обратил на себя куда большее внимание со стороны ученых, нежели религиозное возрождение 1870-х и 1880-х годов. Поистине критики подробно изложили религиозно-философские взгляды Достоевского, Толстого, Соловьева и других, но они представляли лишь небольшую группу из русских высших классов, которые в последние десятилетия девятнадцатого века затронуло религиозное возрождение. Естественно, западный мир был более заинтересован русским религиозно-философским ренессансом на рубеже веков, чем просто религиозным возрождением, а именно оно по всей вероятности имело огромное влияние на процесс преобразования России на религиозно-нравственной основе. Более того, большинству лидеров движения "Возвращения к церкви" в начале двадцатого века удалось осесть за границей, и, будучи философами и литераторами, они имели возможность пропагандировать свои взгляды во всем мире.² Таким образом их движение расширилось и обрело новые масштабы, отодвигая более раннее религиозное возрождение в аристократической среде С.-Петербурга на второй план. Но, хотя "серебряный" век русской культуры имел колоссальное значение для развития философской и религиозной мысли нации (как это показали разные исследователи), он не обрел продолжения в дальнейшей судьбе России, тогда как религиозное возрождение 1870-х и 1880-х годов оставило свой след в русской истории. Религиозный ренессанс двадцатого века настал слишком поздно: тогда, когда русское общество было уже пропитано революционным духом, а значит, уже не стремилось следовать своему эволюционному развитию.

Религиозное возрождение 1870-х и 1880-х годов имело место в то время, когда все другие попытки преобразовать Россию потерпели крушение, и еще не поднялись революционные силы с обладающими четкими программами партиями. Таким образом, религиозное движение упомянутого периода имело все возможности, необходимые для того, чтобы осуществить широкое духовное обновление общества. Это духовное возрождение — одно из наиболее интересных и важных течений и, определенно, одно из наиболее сенсационных событий в истории русской аристократии. Но, хотя главные его источники мы находим в самой духовной природе "матушки России", непосредственный толчок этому религиозному возрождению дал иностранец. Этим иностранцем был англичанин Грэнвилл Август Уильям Уолдгрейв, лорд Редсток.

Когда в 1913 году в возрасте восьмидесяти лет скончался лорд Редсток, лондонская газета "Тайме" отозвалась о нем как о весьма неординарной личности: "В лице барона Редстока в третьем поколении от нас ушел исключительный человек, жизнь которого была в такой же степени замечательной, в какой она является неизвестной по крайней мере нашему поколению. В современном мире фигура английского пэра, который, оставив привычные интересы и занятия своего класса, посвящает свою жизнь миссионерской деятельности во имя возрождения, являет собой редкостное, если не уникальное явление".³ Хотя лорд Редсток активно участвовал в духовном возрождении его родной Англии, а также Франции, Голландии, Швейцарии и Индии, наибольшей след он оставил все же в России в 1870-х годах. Именно там имя Редстока стало известным в большинстве уголков страны, и именно там его новое религиозное учение пробудило пылкие дискуссии. Даже те, кто не мог внятно произнести его имя, обсуждали его учение; иные, называя его русским именем "Кресток" (маленький крест), связывали его работу с некой новой христианской деятельностью.⁴ Первоначальную реакцию в России на ""особое религиозное учение" лорда Редстока в столичных салонах передал в 1876 году в своих воспоминаниях не кто иной, как известный писатель Н. Лесков, написав статью об этом англичанине через три года после его прибытия в Россию.⁵ Это новое учение, которое в конечном счете привело к "великосветскому расколу", явилось причиной различных дискуссий и толкований.⁶

Новое религиозное учение лорда Редстока должно было возбудить оппозицию. Искажение характера и личности английского миссионера и его учения было неизбежным. Впрочем, те, кто знал Ред-стока, отзывались о нем как об очень скромном английском аристократе, который окончил Оксфордский университет с двумя отличиями в естественных науках и истории, гуманистические идеалы которого заставили его после 1860-х годов посвятить свою жизнь изучению и толкованию Евангелия. Религиозное просвещение самого лорда Редстока можно отнести к 1850-ым годам, когда Британские острова переживали религиозное возрождение, куда оно пришло из Америки. Хотя он и получил поддержку в своих начинаниях по организации Библейских чтений в светских кругах Великобритании в лице леди Бакстон, лордов Рассела, Конглтона, Рея, Элько, а также графа Уэмисса, все же последователей из числа принадлежащих к его классу людей было немного. Это равнодушие заставило его искать новые возможности для своей деятельности. Он начал посещать тюрьмы и больницы, проповедовать Евангелие на улицах лондонского Ист-Энда. Таким образом он стал играть весьма важную роль в духовных и благотворительных движениях, которые получили распространение по всей Европе во второй половине девятнадцатого века. Редсток не только не жалел времени и усилий, собирая деньги для строительства таких заведений, как дом эмигрантов, женское общежитие Виктории, ремесленные школы и жилые дома для бедных людей из рабочего класса или помогая бедствующим в Ист-Энде, но и потратил большие личные суммы для облегчения тяжелого положения масс. Его друг и биограф миссис Троттер пишет: "Я часто думаю о том, что далеко не последним плодотворным результатом труда его жизни стали те мосты, которые соединили Уэст-Энд (западный район Лондона) с его роскошью и Ист-Энд с его нуждами. У него был какой-то особенный талант объединять разные полярности в обществе...".⁷

Религиозная деятельность лорда Редстока имела Евангелическое направление, к которому относилась так называемая «Низкая Церковь». Начало ее можно связать с ранним методизмом Уэсли и его последователей. Редсток предлагал духовную веру в противовес обрядовой светскости официальной церкви. Огромным его желанием было чтение и толкование Евангелия, через что достигались умножение веры и, как следствие этого, спасение. Деноминационные различия не мешали Редстоку в его деятельности, ибо он толковал Евангелие вне зависимости от каких-либо религиозных убеждений или близких связей с какой-либо из сект. Его глубокий интерес и связи с людьми различных вероисповеданий расширяли поле его деятельности и исполняли его самого удвоенной духовной силой и мужеством.

Осознавая различия европейских церквей в отношении как церковного устройства, так и таинств, Редсток однако гораздо больше видел то, что их сближало. Он видел возможность их объединения на основе единого для всех Священного Писания и любви ко Христу, таящих в себе духовное взаимопонимание и единство, которое он хотел представить живой реальностью; так он начинает неустанно проповедовать среди верующих различных деноминаций в Англии, Франции, Швейцарии, Нидерландах, Швеции, России и далекой Индии, которую он посетил семь раз. Сам он определял свою духовную позицию как '"принадлежность к Англиканской церкви', подразумевая, однако, что эта церковь была лишь частью одного большого целого".⁸

Поглощенность лорда Редстока вопросами объединения различных ветвей церкви и его непосредственная забота о спасении людей имеет интересную параллель с русской идеей девятнадцатого века о всечеловеческом братстве и поисках всеобщего спасения.⁹ Это сходство еще более впечатляет, если сравнить систему лорда Редстока с концепцией его современника В. Соловьева, глубочайшего религиозного мыслителя России. Соловьев видел в объединении церквей историческую миссию России: он жаждал духовного единения мира, совершенного общества, в котором государство подчинялось бы христианским принципам, тем принципам, отражение которых мы находим во взглядах лорда Редстока. Хотя эти два человека имели сходные цели, между ними как личностями и в их подходах к решению своего главного вопроса существует большое различие. Русский аристократ, философ-романтик, метафизик и создатель системы с эстетическими и мистическими уклонами так и остался в мире абстракций в своих поисках христианского общества.¹⁰ Английский пэр, однако, был безразличен к метафизическим раздумьям и всегда придерживался практического подхода: он проповедовал Евангелие как средство для создания идеального общества и, как следствие этого, путь ко спасению человечества. Простотой этой проповеди и объясняется тот успех и то радушие, которое оказал ему высший свет России.

Контакты лорда Редстока с Россией начались намного раньше его первых визитов в аристократические салоны С.-Петербурга весной 1874 года. Будучи британским офицером, он посетил поля последних сражений Крымской войны и, как это ни неожиданно звучит, именно там, где он стал свидетелем смерти многих людей, было положено основание его будущей религиозной деятельности." С самого начала проповедования своего религиозного учения он не переставал надеяться, что со временем оно распространится в России; желание, которое он осуществил благодаря своему общению по разным поводам со многими представителями высших кругов российского общества. Благодаря тому, что Редсток никогда не избегал случая заинтересовать своих знакомых Евангелием, он приобрел многих последователей из числа русских аристократов, которые посещали Париж в конце 1860-х начале 1870-х годов. И хотя они часто посещали его собрания из чистого любопытства, они были тронуты этими бесхитростными богослужениями и основоположениями Евангелия, которые до этого были им неизвестны. Эти русские посетители в Париже стали своеобразным звеном, приведшим впоследствии лорда Редстока в Россию. Впечатления, произведенные на них религиозной жизнью последователей Редстока, привели их к желанию стать свидетелями подобного религиозного возрождения, которое принесло бы благоденствие и спасение для России. Самым первым, что поразило этих русских великосветских знакомых Редстока, был его прямой проникновенный вопрос: молились ли они когда-либо со всей искренностью за свое отечество. За этим следовало извлечение потрепанной карманной Библии, первые две страницы которой были заполнены подписями русских из аристократических семей, которых он убедил "молиться за свою страну".¹² Опасающиеся нигилистических влияний в своем родном отечестве и превалирующего в высшем свете неверия, русские аристократы были заинтригованы искренностью и необычностью просьбы этого иностранца.

Имеются различные версии того, кто пригласил лорда Редстока в С.-Петербург в 1874 году. Есть мнение, что приглашение исходило от одной из великих княгинь, которая была особенно покорена его учением. Первый визит, который Редсток нанес в С.-Петербург, был скорее всего результатом приглашения госпожи Елизаветы Ивановны Чертковой, знатной особы столичного двора, супруги царского генерал-адъютанта и матери В.Г. Черткова, одного из ближайших друзей Толстого. Е.И. Черткова познакомилась с лордом Редстоком за границей и нашла в его учении утешение своему материнскому горю, вызванному утратой двух сыновей в период между 1866 и 1870 годами¹³ — утешение, которого она не нашла в трафаретной религии своей церкви. Согласно иным источникам приглашение исходило от небольшой группы русской придворной знати, периодически собиравшейся для библейских чтений. Скорее всего лорд Редсток получил сразу несколько приглашений, потому что слух о его пылком желании видеть благоденствие России быстро распространился в ее столице.¹⁴

Хотя преобладающие скептицизм и апатия по отношению к религии в аристократической среде России в 1870-е годы, не говоря уже о предубеждениях духовного плана со стороны официальной церкви, могли отрицательно сказаться на миссии лорда Редстока. его пребывание в России оказалось необычайно успешным. Он произвел сенсацию и приобрел большое количество последователей, что признавали даже его недоброжелатели.¹⁵ Причины оказанного лорду Редстоку и его учению внимания различны. В целом его успех был предопределен духом времени, подготовившим великосветское общество к восприятию его учения.

Постепенное их отдаление от церкви и, как следствие, жизнь в духовной пустоте создало невыносимые условия для многих аристократов. Их фешенебельная жизнь таила в себе острый религиозный кризис — таковы были условия, в которых многие жаждали истиной веры. На это отчуждение от национальной церкви и страстное увлечение культурой запада неоднократно ссылались как на причину раскола среди русской аристократии. Никогда еще такое "плачевное состояние" духовности правящего класса не было более выразительным, как в 1870-х годах. В разгар этого духовного кризиса профессор и протоиерей Буткевич саркастически замечает, что российская аристократия в попытках найти ответ на свои духовные нужды обратилась к буддизму и ирвингизму,¹⁶ или искала утешения в лице благовидного лютеранского пастора, иные же делали попытки заменить веру спиритическими сеансами или обрести удовлетворение в христианском учении лорда Редстока.'⁷ Буткевич мог бы добавить сюда и католицизм, ибо члены княжеских семей Гагарин и Мартынов не только приняли католическую веру, но и посвящение.¹⁸ Скворцов идет еще дальше утверждая, что этих аристократов в то время мог бы привлечь любой, имеющий несколько религиозных идей; и лорд Редсток был одним из них.¹⁹ Такого рода взгляд на вещи дает право еще раз признать несостоятельность православной церкви и неспособность духовных критиков увидеть искреннее стремление к новому образу жизни среди многих людей в петербургском обществе.

Религиозные искания русской аристократии на самом деле были более значительными и более сложными, чем это изображали защитники официального православия. Поистине были испробованы все духовные альтернативы и вероучения. Широко обсуждалась даже работа Э. Ренана, исполненная вражды по отношению к традиционному христианству. Но что оказалось наиболее интересным в этом смятении умов, так это то, что оно в конце концов завершилось духовным единомыслием, что потом стало известно как редстокизм, пашковщина и евангелическое христианство. (Даже если это движение и называлось евангелическим, оно не имело никаких непосредственных контактов с какой-либо из существующих евангелических церквей). Хотя религиозное возрождение или пробуждение среди аристократии стало заметным только после проповеди Редстока о даре благодати и прощении грехов, до этого уже образовался небольшой круг его единомышленников, с которыми он обсуждал религиозные и нравственные проблемы.

Еще в 1860-х годах, вскоре после Крымской войны, многие среди дворян начали беспокоиться по поводу распространения безверия среди их собственного класса и среди образованных людей вообще. Было сделано несколько попыток пробудить в людях христианский дух посредством учреждения различных благотворительных обществ. Но надежда на то, что это возродит религиозные интересы аристократии, вскоре поколебалась, так как эти благотворительные общества превратились в танцевальные и певческие представления с целью сбора средств. Не одобряя этой псевдорелигиозной деятельности, некоторые начали искать возможность делать добро без помощи увеселений, сопровождающих их благие начинания. Но эти идеалисты не получили широкой поддержки; и менее всего могли они найти единомышленников среди лидеров церковной иерархии. Именно тогда многие поняли, что от русской церкви осталась лишь обрядовая ее сторона, и дух христианства присутствовал в ней лишь внешне. И, хотя и разочарованные, они не искали никакого формального отделения от церкви, ибо в вопросах о религиозных догмах они были совершенно несведущи. Не зная ни исторического прошлого своей церкви, ни тех причин, которые привели ее к упадку, они ни на кого конкретно не могли возложить вину за это. Но, однако, они ощущали, что церковь их стала безжизненной и что ей недостает истинно христианского духа. Скрываемые разногласия внутри официальной церкви становились все более и более явными.²⁰

Именно в этих условиях искатели подлинной веры начали уделять внимание Библии и молитвенным собраниям, организованы были и библейские занятия. Эти собрания в гостиных, можно сказать, возникли одновременно с ростом интереса к Библии во время правления Александра II, ибо история перевода русской Библии тесно связана с религиозным возрождением 1870-х годов. Впервые Новый и Ветхий Заветы были официально изданы Святейшим Синодом между 1867-76 годами, став таким образом доступными для всех грамотных россиян.²¹ Это издание, несомненно, расширило аудиторию библейских чтений среди россиян, а это, в свою

очередь, способствовало ее толкованию независимо от доктриналь-ного церковного толкования. Все это способствовало созданию атмосферы, благоприятной для вероучительной деятельности лорда Редстока. Но даже до публикации полного издания русской Библии Новый Завет был доступным для образованных классов главным образом благодаря усилиям Британского Зарубежного Библейского Общества, которое начало свою деятельность в России во время правления Александра I. Издание Русской Библии в 1860-х и 1870-х годах стало возможным также благодаря усилиям этого общества.

Во время либерального правления Александра I многие православные и католические священники, протестантские пасторы получали приглашения стать членами новосозданного Русского Библейского Общества (1814 г.), в котором председательствовал князь А.Н. Голицин, министр по делам религий и общественного образования.²² И хотя Русское Библейское Общество официально было распущено с началом репрессивного правления Николая I, результаты его деятельности нельзя было так легко и быстро искоренить. Более того, когда стало невозможным распространять Библии среди православных россиян, деятели Британского и Зарубежного Общества сумели получить разрешение продолжать свою работу среди неправославного населения России. И хотя местными чиновниками чинилось множество препятствий, деятельность шотландца Мэлвилла, члена Британского Библейского Общества, известного в России как Василий Иванович, можно охарактеризовать как классический образец миссионерской работы. На протяжении шестидесяти лет с начала правления Александра I и вплоть до правления Александра II, Мэлвилл мастерски избегал любых конфликтов в отношениях с властями, даже во времена наибольших репрессий. Он избегал любых неправедных способов обращения в свою веру. Вместо него говорила Библия, он даже не комментировал и не объяснял то, что он читал, чтобы никто не мог обвинить его в каком-либо лжеучении.²³

Не менее важной для подготовки нового религиозного возрождения была деятельность главного управляющего царского двора графа Модеста Модестовича Корфа, хотя официально он не был членом Британского Библейского Общества и не имел никаких контактов с Редстоком до приезда последнего в Россию в 1874 году. В нем текла кровь шведской, балтийской и русской родовой знати, которые были как протестантами, так и православными. Но, как и все дети от смешанных браков, он был крещен и воспитан в православных обычаях. Как и многие другие представители великосветской верхушки, он посетил Всемирную выставку в Париже в 1867 году и совершенно случайно, как он это сам описывает, подошел к стенду Британского Библейского Общества, где среди другой религиозной литературы экспонировались и русские Новые Заветы. Удивившись, что на чужбине так свободно и бесплатно можно приобрести Библию на русском языке, он начал расспрашивать молодого англичанина, стоявшего за стендом, и вскоре завязалась дружеская беседа. Интерес барона к Библии и к деятельности Общества возник вовсе не религиозного интереса, а из чистого любопытства. Как он сам признался, в то время он абсолютно ничего не знал о Ветхом и совсем немного о Новом Завете. Возвращаясь в С.Петербург, он вез с собой 3000 копий Евангелия от Св. Иоанна, которые его просили распространить от Британского Библейского Общества. Испугавшись репутации распространителя Библии и придерживаясь твердого убеждения, что Святейший Синод воспротивится подобной затее, он "попросил" официального разрешения на распространение этих книг. Но Святейший Синод неожиданно дал согласие, что, впрочем, объяснялось высоким положением барона, широким кругом влиятельных друзей и, что не менее важно, новизной такого явления для России, как Евангелие.²⁴ Следует помнить, что это распространение Евангелия должно было происходить строго в границах Православной Церкви; не оговаривалось никаких отступлений от этого правила; впрочем, они и не предвиделись, — не зря же Святейший Синод проявил такую либеральность. Сам граф Корф, в то время еще не воспринявший нового учения, просто верил, как и другие, что Библия будет исполнять полезное этическое и нравственное дело.

Увидев в этом русском православном аристократе важного "агента" для своей деятельности, Британское Библейское Общество впоследствии снабдило его значительными денежными средствами для приобретения Библий на русском языке, которые он, в свою очередь, должен был распространять бесплатно. В 1870 году по случаю первой Российской промышленной выставки к нему даже обратились с просьбой взять на себя ответственность за сооружение павильона для Общества. И вновь для этого строительства ему надо было получить разрешение Святейшего Синода. Но на этот раз Синод ответил, что, поскольку это чисто российская выставка, то финансовые расходы как по строительству, так и по распространению Библий должны нести ее организаторы. Впрочем, графу Корфу разрешили руководить сооружением павильона. То, что изначально задумывалось как рядовое предприятие, превратилось в сенсационное событие, в ходе которого было распространено 62 тысячи Библий,

включая копии для каждого члена царской семьи и ее свиты.²⁵ Важность этого события в 1870 году по достоинству можно оценить только если учесть, что спустя четырнадцать лет за подобную деятельность граф Корф был изгнан из России и до конца своих дней жил в изгнании. К этому времени церковные власти уже поняли, что доступность Библии и ее свободное толкование стали частью причиной возникновения в Российской империи диссидентов.

То, насколько Библия могла быть инструментом возникновения какого-либо евангельского течения в среде православной аристократии, наглядно показывает пример семьи Шуваловых. Пастор Лютеранского собрания в С.-Петербурге Дальтон пишет в своих мемуарах, что в 1869 году граф Петр Шувалов, начальник полиции, в отчаянии попросил у пастора помощи, чтобы как-нибудь смягчить горе его брата Павла, вызванное утерей его возлюбленной супруги. Выразив удивление по поводу такого рода просьбы со стороны православного Шувалова, пастор получил следующий ответ: "Господин пастор, наши попы хороши для литургии, но утешить народ они не смогут; для этого нужны евангелисты".²⁶ За визитом Дальтона в дом графа Павла Шувалова последовали регулярные встречи, во время которых они читали и обсуждали отрывки из Библии. Членами этого небольшого кружка стали родственники Шувалова и их друзья, —все они были православными. Согласно разным источникам в 1860-е и 1870-е годы среди аристократии столицы существовали и другие независимые от церкви библейские кружки. Этих русских привлекало к библейским собраниям утешение, которое они находили в чтении Писания, —то, чего им недоставало в учении своей церкви. Они начинали осознавать, что можно прямо прийти к Господу. То огромное число святых в Русской Православной Церкви, которые служили посредниками, не давало такого общения с Богом. И всегда со времен крещения Руси это разлучение с "трижды Святым Спасителем" заставляло Его учеников видеть в Нем лишь жестокого судью. И как следствие, любое горестное событие толковалось как акт наказания Божьего, и это мнение глубоко укоренилось, особенно в простом народе. Но теперь Библия свидетельствовала (и об этом Дальтону приходилось часто говорить на собраниях), что "Сын живого Бога сошел на землю не как царь или судья, а как Иисус, наш Спаситель и Искупитель, и только через него можно обрести вечный мир".²⁷ И поскольку эти открывавшиеся для присутствовавших истины о Христе не расходились с православием (которое просто не придавало им особого значения в своем учении), они тем не менее породили дух протестантизма в богослужении у многих прихожан официальной церкви.

Чтобы наглядно продемонстрировать этот страх перед Богом, Дальтон, как критик православия, мог бы взять в качестве примера жизнь такого писателя как Гоголь, впавшего в некоторого рода религиозную манию из-за своего страха пред Богом, которого он видел как строгого судию. Произведение Гоголя "Размышления о божественной литургии" раскрывает этот его всеми узнаваемый страх Божий. И это отношение привело его к отречению от своих произведений и от художественной литературы вообще.²⁸ Но Дальтону вместе с тем нужно было признать, что евангельская традиция отсутствовала в православной церковной службе не полностью. Литургия, исключая ее обрядовую сторону, постоянно напоминала не только о евангельской традиции, но и о смирении и прославлении Сына Божьего. Церковные чтения Евангелия были уроками, ведущими слушателей к подражанию Христу. Единственной трудностью было то, что оно читалось на церковнославянском языке, и не все слушающие могли без труда его понять.²⁹ Более того, православие не придавало большого значения Посланиям Св. Апостола Павла; когда они читались в церкви, это делалось лишь простым церковным служкою.

Было бы неверным не привлечь внимание читателя к тому факту, что высшие чины православной церкви были осведомлены о назревшем в их кругах расколе, и что они усиленно пытались его устранить. Уже в 1862 году по инициативе Митрополита Филарета в Москве было создано Общество любителей духовного просвещения. Задача этого общества заключалась в повышении религиозно-нравственного уровня не только различных классов, но в первую очередь православного духовенства. Этого они собирались достичь благодаря лекциям и религиозным публикациям на злободневные темы, касающимся православной веры. Так Митрополит Московский Филарет лично сослужил для православной жизни большую службу, главным образом через свои проповеди, хотя даже и разбросанные по различным религиозным периодическим изданиям, и, следовательно, не всегда доступные читателю. Обращаясь к представителям высших классов, Митрополит упрекал их за "тело", желающее богатства и великолепия, тогда как "голова прозябала в бедности и унижении". Он также действенно участвовал в возрождении в 1858 году Российского Библейского Общества, в течение последних тридцати лет прекратившего свою деятельность. Но усилий таких выдающихся людей, как Митрополит Филарет, Архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий, и профессор и архимандрит Казанский Теодор было недостаточно, чтобы противодействовать застою, в котором пребывала церковная жизнь в течение более ста пятидесяти лет.³⁰ Преобразование Митрополитом Филаретом духовных школ, прием студентов-семинаристов в университеты, переводы ранней христианской литературы и возрождение "созерцательного" монашества — все это однако не могло создать в России 1860-х и 1870-х годов единой школы теологической мысли. И те богословы, которые излагали на письме свои убеждения, делали это на свой страх и риск. Не было общественной поддержки, столь необходимой духовным мыслителям и писателям; когда же в конце девятнадцатого - начале двадцатого веков она возникла, было уже слишком поздно. ³¹

Нет сомнения в том, что усилия Российского Библейского Общества под руководством Митрополита Филарета вызвали в духовном мире изменения, до некоторой степени соответствовавшие общему развитию России, но они не были в состоянии придать Православию современный характер или обеспечить верующих способностью защитить свою веру. Вместо того, чтобы вызвать религиозное пробуждение в высших классах, которые переставали признавать Православную Церковь как их единственное духовное прибежище, Общество направило свои усилия на печатание нескольких периодических изданий³² и книг, в основном описывающих жизнь русских святых и отвергающих как еретические учения сектантов, живущих в пределах Российской империи.³³ Но само существование такого- Общества было признанием несовершенства учения официальной церкви; и его публикации, направленные против диссидентов, впервые открыто свидетельствовали о существовании религиозных разногласий как среди верующих, так и среди духовенства. Эти духовные волнения общественности неминуемо вели к усилению религиозного кризиса — кризиса, который привел, как мы видим, к приглашению в Россию лорда Редстока.

Намного более либеральным в своих религиозных замыслах и конечных целях было С.-Петербургское отделение Общества Друзей за Духовное Просвещение. Общество было учреждено в 1872 году с санкции Александра II и среди его учредителей не последним человеком был старший брат царя великий князь Константин Николаевич. Причиной того, что это отделение Общества оказалось более терпимым, нежели московское, были его просвещенные учредители — люди, которые уже давно были знакомы с учениями различных европейских церквей и высоко их ценили. Среди этих людей были: Архиепископ Васильев, который до этого управлял церковью при российском посольстве в Париже, где он познакомился с евангелистами русского зарубежья; Янишев, ректор духовной академии в С.-Петербурге, а до этого священник в русском приходе в Висбадене; и Осинин, сын священника при российском посольстве в Лондоне.

Хотя цели петербургского и московского обществ были схожи, первое из них выступало за обмен взглядами среди представителей духовенства различных вероисповеданий. Впрочем, конечной целью этого общества было объединение всех европейских церквей на основе веры и следованию старокатолическому обряду в традициях апостольской церкви. Старокатолики (религиозная деноминация, сформировавшаяся только в 1870 году) приобрели такую популярность и превратились в столь движущую силу, что в каждом европейском государстве они действовали весьма активно. Такая деноминация, казалось, наиболее импонировала С.-Петербургскому Библейскому Обществу³⁴, ибо она являла собой зародыш будущей объединенной церкви, имея среди своих членов представителей всех европейских народов. И тогда как их средства по достижению объединенной церкви значительно отличались от методов лорда Редстока и Соловьева, их конечная цель была той же. Интересно заметить, что попытки создать единую церковь в 1870-х годах напоминают экуменическое движение наших дней. Тогда, как и сейчас, энтузиасты-реформаторы столкнулись с непреодолимыми препятствиями. Нежелание, как и невозможность пожертвовать какой-либо из церковных догм со стороны различных деноминаций вскоре положили конец не только этой мечте, но и самому С.-Петербургскому Обществу. И хотя Общество прекратило свое организованное существование, дух его продолжал жить и способствовал развитию либеральных религиозных взглядов общества С.-Петербурга в целом. Таким образом, даже кратковременное существование этой организации создало определенную почву для успешной деятельности "самозванного" английского миссионера, как называли лорда Редстока его противники.

Прибытие лорда Редстока в С.-Петербург совпало со Страстной неделей весны 1874 года. Из-за существовавших законов, запрещающих собрания на открытом воздухе и, более того, запрещающих проповеди Евангелия мирянами, первые собрания проводились в зале немецкой Лютеранской церкви или Конгрегациональной церкви, более известной как Американская Часовня. Сначала мало кто посещал упомянутые собрания; это были в основном люди, которые уже познакомились с учением лорда Редстока за границей.³⁵ Позже встречи проводились в аристократических салонах выдающихся личностей, известных как последователи Редстока. Согласно Терлецко-

му, за короткое время после приезда лорда на эти встречи начали приходить "огромные массы слушателей", большинство которых составляли русские аристократы.³⁶ Особняки княгинь Лейвен и Гагариной, графов Корфа и Бобринского, и особенно два особняка, принадлежащие гвардейскому полковнику Пашкову, члену одной из старейших аристократических семей, стали местом постоянного общения, откуда новое движение охватило высшие классы России. Здесь лорд Редсток регулярно проводил собрания, и вскоре они стали весьма модными. Лорд бывал занят от десяти до пятнадцати часов в сутки, часто выступая на двух или трех собраниях, а в перерывах между ними у него были личные встречи.

Редсток не знал русского языка. Он редко говорил по-английски, чаще всего по-французски, который, однако, не отвечал стандартам аристократического общества С.-Петербурга. Это само по себе сужало аудиторию его слушателей до почти исключительно образованных классов. Только на более многочисленных собраниях (как, например, в Американской Часовне) его речи переводились на русский язык. И хотя он не мог непосредственно обращаться к простым людям, как в Англии, он никогда не упускал возможности донести до них свое учение. По привычке Редсток ходил на собрания и обратно, имея при себе большое количество Новых Заветов, которые он раздавал на перекрестках и в ночлежках. Многие из одаренных им свидетельствовали, что это был "хороший мужик", что по глазам его можно было убедиться, что он не имел в виду ничего плохого; и только жаль, что "языка то ему нашего Господь не дал".³⁷ Впрочем, этот языковой барьер был преодолен Редстоком в течение его трех продолжительных пребываний России в 1874, 1875-76 и 1878 годах, и вскоре он уже мог читать и переводить русские тексты, и даже "немножко объясняться".³⁸

Сначала появление лорда Редстока в аристократических салонах вызвало у присутствующих смешанные чувства: английский пэр, положение которого не ниже, чем у его слушателей, а одет в простую домашнюю одежду; мирянин, который распространяет Божье слово как христианин, и в то же время не принадлежит ни к какой определенной деноминации.... Это было действительно уникальное явление для С.-Петербурга той поры. Его богослужения выглядели очень просто, почти так же, как он их проводил во Франции и в Швейцарии. Сначала пред слушателями в молчании совершалась молитва, в которой просилось о Божьем водительстве. За этим следовало чтение и разъяснение отрывков из Библии, которое длилось час. Он никогда не готовил комментариев к прочитанному, поэтому случались повторения и отклонения от темы. Но как бы то ни было, он никогда не упускал главной цели — рассказа об основах Евангелия, о вере во спасение через искупительную смерть Иисуса Христа и уверения в том, что спасение открыто для всех, кто его желает. Собрания заканчивались молитвой, псалмопением и приглашением тех, кто желает ''обрести Иисуса Христа", для последующей личной беседы. Все это происходило в разговорной манере вполголоса, без мелодраматического красноречия, но в этой манере чувствовалось глубокое убеждение.³⁹

Когда движение обрело известность, то помимо собраний весьма эффективными для обращения многих к учению Редстока были встречи и беседы с отдельными людьми. Во время таких индивидуальных встреч лорд Редсток уточнял свою религиозную позицию. Из таинств он признавал только Крещение и Причастие. Когда его спрашивали о его вероисповедании он отвечал: "Христианское", а на вопрос о церковной принадлежности следовал ответ: "церкви Христовой". Часто ему приходилось иметь контакты с православными священниками, весьма обеспокоенными его проповедью о даре благодати, прощении грехов, радостной жизни и служении в Духе. Такие провозглашения особенно о даре благодати в противовес спасению по делам всегда влекли за собой споры и не всегда правильно истолковывались его оппонентами. Верующим, которых учили только традиционной доктрине спасения посредством добрых дел, было трудно воспринять эту новую евангельскую концепцию.⁴⁰ Добрые дела, впрочем, тоже всегда проповедовались и совершались на практике, как было засвидетельствовано последователями Редстока и им самим. Добрые поступки являются следствием спасения, но спасение достигается верой, а не заслуживается делами; так говорил Апостол Павел, и так говорил лорд Редсток, ссылаясь исключительно на Библию. Он никогда не вступал в церковно-догма-тические споры. То же — и в отношение политики. Его политические взгляды были просто "христианскими"; о нигилистах он знал мало, хотя некоторые из них начали посещать его собрания. Как это ни иронично может звучать, но его личное поведение и его проповедь братского равенства всех людей перед Богом дали некоторым повод называть его коммунистом.⁴¹

Для многих очевидцев, особенно его противников, оставалось загадкой, как его богослужения, лишенные красочного великолепия церковных ритуалов, могли вообще иметь какой-либо успех. Корреспондент "Церковно-общественного вестника" пишет в 1874 году, что, посетив одно из собраний, он не может объяснить причину того впечатления, которое на него произвели проповеди Редстока. Как друзья, так и недруги Редстока признают, что в нем самом не было ничего особенного, чем можно было бы объяснить этот эффект.⁴² И все же его евангельская проповедь, лишенная внешнего интеллектуального блеска, без теологической изощренности, на несовершенном французском охотно приветствовалась "'православными баронами, князьями, графами и генералами", как новое откровение христианской истины.⁴³ По словам одного русского военного чина "он [Редсток] был, как телеграфный провод; по нему прошла искра свыше"⁴⁴ во время наиболее глубоких духовных сомнений. Итак, именно простота его служений и его собственная простота привлекли к нему многих светских россиян. Согласно Лескову, даже самые безразличные к религии, увидев Редстока, должны были сказать самим себе: "должно быть в нем истинная вера, что он так поступает, как никто из духовенства".⁴⁵ Его простые и непритязательные проповеди, библейские чтения привлекали к себе слушателей, никогда до этого не видевших никакой религиозной службы, кроме как церковнославянской в православной церкви. Редсток приехал в Россию по своей воле, не требуя за свои труды денег, не рассчитывая на расположение властей, искренне преданный своей миссии, не защищая и не отвергая ни одно из вероучений; он жил принципами, которые проповедовал. Он преодолевал установившиеся общественные условности и проповедовал глубину веры как простой человек. Его бесхитростные обращения к слушателям с просьбой молиться за свое личное спасение и за спасение России производили неизгладимое впечатление и побуждали людей толпами стекаться на его собрания".⁴⁶

И хотя лорд Редсток не выступал против какого-либо вероучения (в том числе и Православия⁴⁷), он внутренне противился обрядному формализму существующих церквей, затмевающему изначальную сущность веры и истинно христианскую духовность. Будучи весьма высокого мнения о русских как о нации, он тем не менее полагал, что они в большинстве своем равнодушны к религии. Из этого становится ясным, что лорд Редсток был ограничен представлениями о религиозности лишь среди высших классов, поскольку было бы неправомерно приписывать всему народу равнодушие к религии. Скорее всего он не был осведомлен о глубокой религиозности староверов, иных сект мистического и рационалистического характера, существовавших в демократических массах и среди русского православного крестьянства.⁴⁸ Из его писем о России (1876), опубликованных за границей, выясняется, что Редсток рассматривает православие как переходное состояние христианства, и что число русских, начавших искать Христа, постоянно увеличивается. Он призывал своих читателей молиться за Россию и за успех его миссии. Эти письма были опубликованы и в России, вызвав как волну возмущения, так и страстную защиту его учения.

Неприязнь к Редстоку, вылившаяся в газетно-журнальной периодике ("Гражданин", "Голос", ''Миссионер", "Православное обозрение" и "Религиозно-общественный вестник"), гораздо больше способствовала его популярности в России, чем поддержка его русских единомышленников. Тогда как его последователи молча восхищались им, враги подняли официальную шумиху вокруг того "зла", якобы привезенного английским лордом. Особенно критиковал деятельность Редстока еженедельник "Гражданин", принадлежащий князю Мещерскому; в многочисленных статьях этого издания бранили также его русских сообщников-аристократов за их "слепой" энтузиазм, который они проявляли к учению лорда Редстока. Мещерский обвинял редстокизм в религиозном сектантстве. В открытом редакционном письме он клеймил движение как богохульное, идущее в разрез с учением Православной Церкви. Он взывал к Святейшему Синоду с требованиями запретить собрания редстокистов и выдворить английского фарисея из России.⁴⁹ Но ни Святейший Синод, ни правительство в эту ситуацию не вмешивались. Единственным результатом было то, что редстокисты прекратили подписку на этот еженедельник.⁵⁰

Хотя последователи Редстока были шокированы такими обвинениями, они все же предусмотрительно не вступали ни в какую публичную полемику. Однако они получили поддержку оттуда, откуда они менее всего ее ожидали. В 1876 году один^из знакомых Редстока, высокочтимый православный священник И.С. Беллюстин справедливости ради написал в "Религиозно-общественный вестник" статью, в которой он отвергал голословные инсинуации Мещерского. На его взгляд Редсток вероятно был фанатичен в своем вероучении, но он не был ни шарлатаном, ни фарисеем. Он утверждал, что учение Редстока не представляло угрозы ни обществу, ни Церкви, и что настойчивое требование изгнать Редстока из России безосновательно. Те, кто лично знаком с ним, продолжал Беллюстин, знают его как отличного семьянина и благородного человека, готового на любой богоугодный поступок. Он, может быть, и не Цицерон, но он преуспел в наставлении своих последователей в том, как начать жить по-христиански.⁵¹

Не удовлетворившись нападками на Редстока в своем журнале "Гражданин", Мещерский сатирически изобразил этого евангелиста и его последователей в своей объемистой повести под названием: "Лорд-Апостол в высшем свете (С.-Петербурга)", издав ее в 1876 году.⁵² Этот извращенный портрет английского лорда и его последователей побудил писателя Лескова написать очерк об этом новом религиозном движении и опубликовать его в "Православном обозрении" (1876-1877).⁵³

Но пока газеты и журналы продолжали полемику по поводу редстокизма, само движение росло день за днем. Многие аристократические семейства начали распространять новое учение, извещая о нем своих друзей, знакомых и прислугу. Ко времени второго и третьего приезда лорда в Россию (1875 и 1878 годы), новые религиозные идеи начали видоизменять устоявшуюся светскую жизнь русской аристократии.⁵⁴ Танцевальные залы превратились в молитвенные помещения, заполнявшиеся аристократами и их прислугой, городскими ремесленниками, офицерами и студентами. Подражая примеру Редстока, многие начали во имя Христа помогать бедным духовно и материально, ходатайствовать за тех, у кого возникали конфликты с властями. Они посещали нуждающихся на заводах, фабриках, в больницах, тюрьмах, строили в своих поместьях больницы и школы, а в столице — меблированные дома и недорогие кафе-кондитерские для бедных.

Всего несколько лет прошло с тех пор, когда потерпело крушение "хождение в народ", а уже развернулось новое религиозное движение, имеющее схожие цели, но возглавляемое кающимся дворянством. В высшем свете С.-Петербурга ширилось чувство братства, великого этического идеала христианства — личной помощи ближнему и личной жертвы.

Причина успеха редстокизма заключается частью в том, что это религиозное учение не было абсолютно новым для России. Еще задолго до прибытия Редстока в Россию благочестивые призывы к христианскому смирению, кротости, умеренности и послушанию были известны россиянам. Прежде всего это проявлялось в почитании святых; в 1860-е и 1870-е годы в монастырях достигло своей вершины созерцательное монашество. Оба этих фактора имели большое значение для возрождения духовной жизни нации; многие совершали паломничество к святым местам в поисках духовной поддержки и очищения. Характерным примером является история паломника, ищущего учителя, который научил бы его неустанно молиться, о чем повествуется в произведении неизвестного автора "Чистосердечный рассказ паломника своему духовному отцу" (Казань, 1884).⁵⁵ Духовникам, избравшим следовать по стезе смирения Сына Человеческого, постоянно напоминалось о почитании святых, особенно русского происхождения. Помимо таковых косвенных влияний Православная Церковь не бездействовала и в наставлении в области христианской жизни. Учение и труды Св. Тихона Задонского (XVIII век), канонизированного в 1861 году, рекомендовались как образцовые и, начиная с 1884 года, они были введены во всех духовных семинариях России. Св. Тихон всегда взирал на Христа, как на истинный образец смирения; он никогда не отказывался помогать другим; милосердие и отеческая забота занимали главное место в его жизни, а источником его помышлений был Новый Завет. Он оказался тем "нарицательным типом" русского святого, которого намеревался изобразить Достоевский в образе старца Зосимы в романе "Братья Карамазовы".⁵⁶ Г.В. Флоровский считает, что труд Св. Тихона "Истинное Христианство" (1770-72) имеет большое историческое значение. "Это не догматическая система; это скорее мистическая этика или эстетика. Но это был первый опыт живого богословия и экспериментальной теологии в отличие и в противовес школьной учености, лишенной подлинного опыта".⁵⁷ Отрывки из этого трактата часто использовали редстокисты, распространяя свое учение. Это указывает на то, что сущность нового учения заключалась в первую очередь в возрождении христианского идеала, идеала, который был взлелеян и поддержан всей существующей религиозной литературой независимо от ее происхождения.

Не имеет принципиального значения, стал ли призыв: "Приди и следуй за мной", известным благодаря редстокизму или православию. Важно то, что он оказал положительное воздействие на многих членов общества. Впрочем, русские редстокисты чаще говорили как об образце для подражания об английском пэре, который жил среди них и жил так, как проповедовал, чем об аскете старце Зо-симе или о паломнике Макаре Долгоруком в "Подростке" Достоевского, сожалевших о тех, кто так мало дал другим: "Иди и все, что у тебя есть, отдай бедным и стань слугой всем", — призывал Макар Долгорукий. И хотя идеи Макара не были чужды православным россиянам, редстокизму, по сути модному движению, следует отдать должное за распространение этих идей. Можно перечислить много редстокистов, приверженцев этого идеала, и реализовавших его в своей повседневной жизни.⁵⁸ Поразительный пример можно обнаружить в истории одной молодой княжны, которая, как пишет Лесков, исполняла заповеди Христа в прямом смысле. Она отреклась от светской жизни и отдавала все свои силы и все свое богатство на устройство крестьянской общины. Она жаждала возрождения христианского идеала. Будучи православной, она разделяла заботы местного деревенского священника. Но в то же время она обращала в жизнь учение Редстока, читая крестьянам Евангелие. Поразившись ее преданностью Христу и ее щедростью, Лесков спросил ее, каким образом она смогла бросить аристократическую жизнь и начать жить жизнью крестьян. Ответ княгини был прост; она открыла Библию и прочитала из Евангелия от Св. Луки: "Что имеешь продай, и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, следуй за Мною".⁵⁹ Такое поведение, настолько необычное даже среди наиболее страстно кающихся дворян, превосходящее даже поведение великого Толстого, принесло ей как славу, так и поношение. Некоторые прозвали ее социалисткой.

Легко навесить ярлык, назвав эту княжну социалисткой, поскольку движение народников в то время имело как социально-общественный, так и религиозно-просветительский характер. Старания княжны разделить с крестьянами их жизнь были похожи на попытки радикальной молодежи того времени буквально жить так, как жили выходцы из низших классов. Многие из них, хотя и готовые отвергнуть Бога и установленные религиозные обряды, все же следовали учению Христа и хотели осуществить наделе идею самопожертвования, служения и бедности. Вера Засулич, известная революционерка из аристократической семьи 1870-х годов, не отличалась от княжны в своих попытках творить добро. Влечение Засулич к крестьянам имело почти такую же природу, как и влечение ее сверстницы-аристократки ко Христу. Она говорила: "Я Его (Христа) не предала; Он лучше всех; но они (крестьяне) тоже достаточно хороши для того, чтобы получить терновый венец; я найду их, я постараюсь быть как-нибудь полезной в борьбе... И я подумала, что до этого времени я жила как богатая женщина, и это для меня не преимущество, а боль".⁶⁰

Хотя своему религиозному пробуждению аристократические верхи русского общества обязаны главным образом учению Редстока, Россию посещали и другие миссионеры из Европы, воодушевлявшие последователей Редстока во время его отсутствия в России и впоследствии, когда ему вообще запретили въезд в империю. Среди них — Джордж Мюллер и доктор Фредерик Уильям Бедекер — немцы, постоянно проживавшие в Англии. В 1880 году получил приглашение приехать в С.-Петербург швейцарский евангелист, пастор Сто-кмайер, миссия которого в первую очередь заключалась в более глубоком толковании Библии.⁶¹ Из этих трех миссионеров наибольшую известность получил Бедекер, так как он проповедовал на английском, немецком или французском языках в зависимости от аудитории, а также и простым людям через переводчика, не ограничивая свою проповедническую деятельность лишь столицей империи. Он посетил Кавказ и три раза путешествовал по Сибири. Согласно Р.С. Лэтимеру, он был единственным англичанином, имевшем неограниченный доступ в российские тюрьмы в Европе и Сибири.⁶²

Пик редстокизма в России выпал на период Русско-турецкой войны в 1877-1878 годах. Было естественным посещать молитвенные собрания и молиться за своего сына или мужа на фронте. Публичные библейские чтения превращались в частные и семейные. Постепенно редстокизм, как движение, становился широко известным, о нем знали даже непосвященные (хотя его приверженцы называли себя просто "верующие" или "дети Божий"). Казалось, это движение пустило глубокие корни в столице России; хотя не все, кто посещал эти собрания, считали себя последователями Редстока, тем не менее эти собрания пробуждали их совесть; люди начинали говорить о религии и проводить в жизнь идеалы христианства. Русских редстокистов можно было разделить на две группы: одну составляли те, кто ревностно распространял учение своего учителя, другую — его фактические последователи.

Трудно даже приблизительно определить число русских редстокистов из числа аристократов, и еще труднее установить их имена. Но тот факт, что собрания редстокистов проводились в более, чем сорока домах, принадлежащих русской знати, может дать некоторое представление об их количестве.⁶³ Несомненную ценность представляет утверждение первосвященника Буткевича в отношении Петербургского общества конца 1870-х годов во время наибольшей активности его деятельности: "Не быть редстокистом означало унизить себя в глазах общества и, следовательно, подвергнуть себя риску прослыть за человека отсталого. Возразить учению английского лорда в чьем-либо доме приравнивалось к оскорблению хозяина".⁶⁴ Со временем обнаружилось, что среди приверженцев редстокизма были такие знатные семьи, как семья Шуваловых,⁶⁵ Пейленсов, Голицыных, Чичериных и даже семья одной из Великих Княгинь. Будучи предусмотрительным, дабы не скомпрометировать кого-либо из "братьев во Христе", барон Корф упоминает только инициалы имен своих друзей из числа редстокистов, таких как адъютант Александра II барон М., личный врач императора доктор К., профессор университета А.⁶⁶ Даже доктор Бедекер не упоминает полных имен редстокистов в своих письмах к жене из России. В 1880 году он пишет из С.-Петербурга и из окружающих его предместий следующее: "Княгиня, господин С, брат графини К. встретили меня на станции.... Я обедал у княгини М в 8.30 библейские чтения у княгини Г. ... Я провел несколько дней с Бароном С. и его женой. Он — друг княгини X." Несколько позже он пишет: "Мой запланированный визит к Великой Княгине не состоялся. Она должна была быть с императрицей. Но вчера по ее желанию я приехал и имел с ней долгую беседу, которой она, как мне показалось, очень заинтересовалась... Я мог говорить с ней без всяких ограничений, и мы помолились вместе по ее просьбе. Я также приятно провел время с послом и его женой. Они проявили большой интерес; и генерал В., присутствовавший при сем, также заинтересовался...". В другом письме он продолжает в той же конспиративной манере: "У меня собрание на немецком языке у X. и еще одно позже в белой гостиной в том же доме... Великая Княгиня прислала мне письмо, настойчиво умоляя меня провести сегодня с ней час... Еще один или двое зашли, они тоже хотят видеть меня. Это большое плодородное поле для спокойного и продолжительного труда: так много ищущих душ и нет никого, кто бы просто показал им путь... Мой визит к графу X. не удовлетворил меня... не видно, что он действительно оставил греховную жизнь. Графиня представила меня графине В., которую я попросил высказаться... Ее муж — очень влиятельное лицо при дворе, а она — благодетельная истинная христианка, делающая много добра... Здесь граф и графиня Б. Я пригласил их, а сегодня утром граф меня тоже пригласил. Я стараюсь писать письма, но это здесь делать очень трудно. Только сейчас ушел от меня третий посетитель, а мне еще предстоит принять графа Ф. в 15.00... В следующее воскресенье меня попросили произнести проповедь в Американской Часовне".⁶⁷ Хотя в этих эпистолярных выдержках полные имена не называются, все же они свидетельствуют об интересе к евангельскому учению, проявившемся в то время со стороны различных аристократических семей в столице России.

И хотя друзья и недруги редстокизма были очень осторожны, не открывая имен придерживающихся нового учения, не секрет, что среди наиболее деятельных последователей Редстока были люди не из низших сословий, такие как госпожа Е.С. Черткова, барон М.М. Корф, княгиня Н. Лейвен и ее сестра княгиня Гагарина, госпожа Пейкер (урожденная Лашкарева), гвардии полковник В.А. Пашков, графиня М.И. Игнатьева, граф А.П. Бобринский, барон П.Н. Николай, граф Щербинин и госпожа Засецкая, дочь известного поэта времен наполеоновских войн Д.В. Давыдова- все они были представители высшего света С.-Петербурга. По сути деятельность русских редстокистов в первые четыре года была ограничена пределами этого города.

Характерным для духа того времени является то, что оплотом редстокизма была прозападная аристократия С.-Петербурга, а не общество славянофилов в Москве. Даже усилия самого Редстока укоренить свое новое учение в Москве в 1876-х и 1878-х годах принесли, похоже, малый результат. Отсутствие газетной и журнальной информации о деятельности редстокистов в этом городе приводит к мысли о том, что консервативная Москва осталась верной своим старым традициям. Есть только одна статья, написанная в форме письма под заглавием "Самозванный миссионер в православной Москве"⁶⁸ (автор ее — граф М. Толстой), которая свидетельствует о недолгой деятельности лорда Редстока в московском обществе. Толстой описывает лишь одно собрание, на котором английский пэр говорил о любящем и всепрощающем Христе.

Толстой сокрушается по поводу того, что многие аристократы С.-Петербурга приняли учение иностранца, вместо того, чтобы найти удовлетворение в произведениях Филарета или Иннокентия. Пытаясь найти объяснение этому факту, он пишет, что возможно они находят поклонение Богу в комфортабельных салонах с мягкой мебелью, в атмосфере светского безделия и излюбленного чужеречия более приятным, нежели внимание религиозным текстам, которые по большей части для многих непонятны. К тому же в церкви надо выстаивать на ногах в течение всей долгой службы. Хотя и критически настроенный по отношению к учению Редстока, Толстой все же признавал его глубокую преданность Христу, и скорее его открытость и искренность очаровывала слушателей, нежели глубина его проповедей. Толстой иронически добавляет, что он надеется, что наш Господь вознаградит английского аристократа и покажет ему путь к истинной пастве в лице Святой Православной Церкви.⁶⁹

И хотя учение Редстока победно прошло по петербургским гостиным, его приверженцы официально оставались в православии. Уже имя, которым они себя называли: "верующие" или "евангельские христиане" (в противовес слову "евангелические", которое ассоциировалось с иностранными евангелическими церквями), означало, что они не искали никакого союза, или слияния с какой-либо чужеземной церковью. У них никогда не обсуждались вопросы, связанные с догмами или их принадлежностью к какой-либо конфессии. Целью всего движения было просто возрождение религии.⁷⁰ Соблюдались обряды православной церкви, отмечались религиозные празднества, именины, что и ожидалось от типичного русского. В конце концов истинно русский человек должен быть православным. Для многих редстокистов новое учение помогло в усилении их веры, что-то вроде духовного обогащения помимо того, что предлагало православие. Для других новое вероучение дало возможность сравнить и лучше понять собственную церковь и пробудило желание оживить православие. В самом начале не было никаких признаков того, что новое религиозное движение крепло как определенная группа или секта, что предсказывалось некоторыми наблюдателями включая Победоносцева, который познакомился с лордом Редстоком и посетил несколько его собраний лишь для того, чтобы убедиться, что это новое движение, целью которого не было отделение от православия, могло принести только большие неприятности. И хотя Победоносцев намеревался с помощью властей вмешаться и запретить собрания, никаких мер со стороны властей предпринято не было.⁷¹ Преследования, которые начались только после того, как движение проникло в массы, совпали по времени с назначением Победоносцева обер-прокурором Святейшего Синода в 1880 году.

Эта мирная двойная приверженность верующей аристократии и к православию, и к редстокизму не могла, однако, продолжаться долго. И хотя редстокисты хотели только возродить христианские идеалы, игнорируя деноминации и догмы, идеи нового учения не могли не вступить в противоречие с православным наследием. Начиная с 1876 года было очевидно, что редстокизм рос за счет православия. Это проявлялось не открыто, а лишь в индивидуальной приверженности отдельных людей к учению Редстока. Постепенно эти верующие начали пренебрегать отдельными традиционными таинствами православия, такими, как почитание святых и Девы Марии, и принимать то, что церковные власти назвали протестантским богослужением. Одним из наиболее заметных отличий, которые отделяли редстокистов от национальной церкви, была их манера молиться. Молитва редстокиста была в основном неподготовленной, в зависимости от состояния и чувств того, кто молился. Насколько она отличается, говорит Лесков, от нашей православной молитвы, которая не позволяет индивидуальное самовыражение, и в течение которой человек делает определенные движения, едва что-либо понимая. Пора уже, продолжает Лесков, пересмотреть и осовременить стереотипный православный молитвенник. И неудивительно, продолжает он, что аристократические дамы извлекают большую пользу из молитвенников протестантского пастора Е.А.-Ф. Берсье — книги, существующей как во французском, так и в русском переводах.⁷² Другой отличительной чертой протестантизма в богослужении редстокистов было псалмопение до и после молитвенных собраний. Многие из этих гимнов были переводами либо с английских, либо с немецких сборников гимнов, в то время как другие были непосредственными сочинениями Шулепникова, тестя барона Корфа. Но и те, и другие гимны отражали дух движения за возрождение 1850-х годов, возглавленное англичанином.⁷³

Хотя у редстокистов не было намерения установить какую-либо иерархическую организацию, их неизбежно должен был кто-то возглавлять. Этим человеком стал зажиточный полковник Пашков, один из наиболее пылких приверженцев учения Редстока. В отсутствие лорда Редстока и особенно тогда, когда ему больше уже не давали разрешения на въезд в Россию (после 1878 года), Пашков постепенно начал проявлять себя как лидер и представитель нового учения. Слова "пашковщина" и "редстокизм" стали синонимами; фактически после 1878 года все движение было известно уже только под названием "пашковщина" и вошло под этим именем в историю русского сектантства. Впервые за три года существования нового религиозного учения, распространявшегося на собраниях возрож-денцев, у Пашкова появилась мысль популяризовать его цели посредством распространения книг и брошюр, — метод, очень похожий на тот, который избрали возрожденцы в Англии. Пашков совместно со своими друзьями уже в 1876 году организовал "Общество поощрения духовно-нравственного чтения", чтобы дать россиянам Евангелие и другую литературу нравственно-религиозного содержания за доступную для них небольшую плату. Общество было учреждено с согласия Святейшего Синода и правительства,⁷⁴ — это свидетельствовало о том, что печатание нравственной и религиозной литературы уж никак не могло противостоять православному учению. Можно сказать, что с приходом Пашкова характер редстокиз-ма изменился: будучи сугубо аристократическим, он начал распространяться и доходить до людей всех сословий и занятий. Когда идеи редстокизма начали проникать в сознание ремесленников и крестьян, изначальные принципы нового учения стали постепенно видоизменяться. Идея отречения от православных идеалов (ни в коей мере не принадлежавшая редстокизму), выдвинулась на первый план, когда новое учение начали распространять люди, вышедшие из народа.⁷⁵

Хотя теперь новое движение начало обнаруживать признаки секты, отделение от национальной церкви не пропагандировалось; сам Редсток этого также не требовал. Но тем не менее церковные власти усмотрели в учении Редстока и его преемника Пашкова потенциальную угрозу традиционному религиозному порядку. Кампания, начатая против нового учения в газетах и журналах, вызывала только консолидацию в рядах его приверженцев и самозащиту, и таким образом раскольнический характер движения, приведший к открытому противостоянию в начале 1880-х годов, только усилился.⁷⁶ Не

только газетные и журнальные статьи рассказывали об этой вражде; художественная литература также отразила как положительные, так и отрицательные черты этого нового религиозного движения. Даже Достоевский и Толстой, как Лесков, Боборыкин и другие, не могли игнорировать сенсации, вызванной Редстоком и Пашковым.

Далее