Движению, начавшемуся в 1874 году как редстокизм, чисто "вельможное" религиозное возрождение в салонах С.-Петербурга, по самой природе своих принципов христианского братства и равенства всех перед Богом суждено было объять за короткий промежуток времени все сферы общественной жизни россиян. К 1878 году движение стало распространяться не только среди петербургских бедняков, оно проникало и набирало размах в отдаленных губерниях российской империи. Причин для распространения евангелического христианства, в основе которого были простейшие по своей форме библейские чтения и молитвенные собрания, было много; они объясняют не только распространение пашковства (движение, получившее имя полковника Пашкова, его основного пропагандиста), но и других крупных сект, существующих в Российской империи во второй половине девятнадцатого века.
Религиозное диссидентство в народе по истечении 1870-х годов и особенно пробуждение интереса к евангелическому христианству развивались параллельно с атеистическими настроениями в среде рабочих в крупных городах. Корни этих антирелигиозных настроений следует искать в растущей неудовлетворенности социальными, экономическими и политическими условиями. В понимании миллионов россиян государственная церковь была просто еще одним орудием угнетения народа. Ожесточенное сопротивление церкви еще более усилилось, когда духовные власти оказались не в состоянии протянуть народу руку помощи и сочувствия в его борьбе за облегчение своего тяжелого положения и молча взирали на невыносимые условия жизни людей.1
Протест россиян, отступивших от взглядов государственной церкви и ушедших от православной веры, выражался в разных формах. Они или присоединялись к атеистически настроенным вольнодумцам, или к религиозным диссидентам, вера которых отличалась от православной веры и религии, поддерживаемой государством. И хотя революционная пропаганда вольнодумцев была в своих методах намного агрессивней и яростней, чем пропаганда пашковцев, баптистов, штундистов и любой другой группы диссидентов, — все они официально были заклеймены как несущие одинаковое зло. В отличие от революционеров религиозные диссиденты представляли собой уважающую законы прослойку людей, единственное преступление которых заключалось в том, что они породили такую форму богослужения, которая противоречила православной, и мечтали о счастье и процветании всей России. В наше время такая форма протеста ввиду ее ненасильственной природы отрицается как имеющая историческое значение. Но тогда официальные блюстители государственного порядка воспринимали ее всерьез. Для них не существовало разницы между социал-революционером и религиозным диссидентом. И те и другие пострадали из-за своего несогласия с существующими условиями. Такое отношение могло вызвать лишь рьяную пропаганду и яростное сопротивление упрочившемуся порядку.
И снова внутриполитические обстоятельства подготовили почву для распространения диссидентства среди низших классов именно так. как это было несколько лет назад, когда похожая ситуация возникла в среде аристократии. Найдя восприимчивую почву, аристократы-редстокисты приступили к неустанному провозглашению своей "вновь обретенной радости и любви в Боге" сначала среди населения столицы, а затем — среди крестьян. Но это, следует еще раз отметить, делалось не с целью создания какой-либо секты вне православия, а скорее с целью возрождения забытых христианских идеалов. Первые собрания редстокистов в Петербурге посещали почти исключительно аристократы и образованные люди, свободно владеющими французским или английским —языками, на которых проповедовал Редсток, за исключением нескольких публичных выступлений, где его речь переводилась на русский, и где присутствовали некоторые из простолюдья: слуги и сопровождающие последователей Редстока. До тех пор, пока богослужения проводились Редсто-ком или другими иностранными проповедниками, движение почти не выходило из среды высшего света С.-Петербурга. Только после отъезда лорда Редстока (а скорее тогда, когда ему отказали во въезде в Россию) "апостольская работа" распространилась, и с невероятной быстротой, в среде низших классов.
Пашков и его помощники из аристократов с самого начала понимали, что для достижения значительных перемен в России необходимо иметь своих последователей в народе. С этой целью они решили продолжать начатое Редстоком, просто проповедовать так, как это делал сам лорд. Пашков, как и две другие выдающиеся личности: барон Корф и граф Бобринский, являлись движущей силой этого растущего движения. Они проводили большие собрания, где каждый выделялся по своему: Корф — своими воззваниями к рассудку слушателей, Пашков — блестящим толкованием Писания,
Бобринский — своими ораторскими способностями. Они читали и проповедовали Евангелие на русском языке — явление для России поистине новое и привлекающее к себе внимание, что вскоре полностью изменило характер их собраний. Кроме этих больших собраний они проводили и салонные встречи, где слушатели получали наставление о том, "как искать Христа". Более крупные встречи в основном проводились в особняке княгини Ливен на Морской улице и во дворце полковника Пашкова на Гагаринской набережной, который мог вместить более тысячи людей, и который по своим размерам был почти таким же огромным, как и царский дворец.
Хотя каждый русский, обратившийся к евангелическому христианству, в той или иной мере стал миссионером, столпом нового учения был все же Пашков. Критики утверждали, что в самом начале успех или неудача движения зависели от энергии самого Пашкова и его богатства. Вполне естественно, что именно Пашкову, наиболее пылкому последователю учения Редстока, суждено было стать лидером редстокизма после отъезда английского лорда, и что именно его именем после Редстока было названо это движение. Когда Пашков обратился к редстокизму, ему было уже за пятьдесят, и он считался одним из наиболее богатых людей в России. Кроме огромных земель в Новгородской, Московской, Тамбовской и Оренбургской губерниях, общая площадь которых составляла более трех тысяч десятин, ему также принадлежали огромные медные рудники на Урале. По своему происхождению и воспитанию он был аристократом или, по словам Корфа, "истинным боярином", т.е. дворянином, род которого ведет начало от средних веков. В молодости он служил в императорской Гвардии и ушел в отставку в звании полковника. Он был личным другом Александра II, который часто посещал великосветские собрания во дворце Пашкова в С.-Петербурге. Залы его дворца, которые когда-то служили местом для балов, теперь распахнули свои двери для библейских чтений и молитвенных собраний. Хотя духовные чины и относились презрительно к его проповедям, они все же уважали его за искренность в стараниях творить добро. Его проповедь Евангелия сопровождалась обширной благотворительной деятельностью, которая иногда достигала невероятных масштабов. В общении он не разделял людей по их рангу и статусу, что являлось важным фактором в распространении его учения в низших классах. Для многих современников он был истинно покаявшимся дворянином. Во всех отношениях Пашков являлся воплощением собственного этического учения. Его готовность к самопожертвованию и добрым делам служила неизменным примером для его последователей из аристократии. О безупречной личности Пашкова мы узнаем из слов друга Толстого Черткова, который по смерти Пашкова в изгнании в 1902 году пишет о своем дяде: "Будучи в тесном общении с семьей Василия Александровича, я не только был хорошо осведомлен о его общественной деятельности, но знал и его лично в его частной жизни. И без преувеличения могу сказать, что никогда еще я не встречал человека чище и добрее, сознательней, великодушней, чувствительней, щедрей и благородней в самом полном значении этих слов, чем Пашков".2 Это был человек, мечтающий о преобразовании России на моральных и этических принципах.
Как преемник Редстока, Пашков на своих собраниях старался подражать своему учителю во всем. "Не обладая ораторскими и театральными данными и сентиментальностью, которыми развлекал своих слушателей Редсток", по словам протоиерея Буткевича, Пашкову приходилось прибегать к другим методам, дабы достичь тех же результатов, что и его предшественник. После домашних молитвенных собраний Пашков "давал изысканный обед и шедро предлагал каждому нуждающемуся денег, независимо от того, следовал ли тот его учению или нет".3 Еженедельные молитвенные собрания, проводимые в пятницу или воскресенье, продолжались до поздней ночи. На этих собраниях были представлены все ступени общественной лестницы России: писатели, служащие, сенаторы, князья, графы, военные, купцы, студенты, торговцы и слуги при аристократических домах. Петербургские рабочие таких больших фабрик, как Путиловская, Балтийская и других, особенно любили посещать эти собрания. С целью распространения пашковщины в сельской местности специально приглашались крестьяне.4 Эта смесь высших, средних и низших классов, когда образованные дворяне и неграмотные простолюдины стояли бок о бок в частных домах, чтобы получить единую для всех духовную пищу, в России того времени была действительно необычным явлением. Один критик даже сравнивал собрания в доме Пашкова с "Ноевым отбором пар от каждого вида живых существ".5 Как ни иронично это сравнение, факт остается фактом: Пашковым впервые была сделана попытка устранить ту социальную пропасть, которая отделяла массы от привилегированных классов. Действия Пашкова сами по себе настолько противоречили официальной традиции, что они дали повод для возникновения разного рода подозрений со стороны реакционных кругов.
Сущность учения Пашкова являлась предметом больших разногласий в многочисленных статьях и книгах, изданных между 1880 годами и началом Первой мировой войны, когда церковь развернула
повсеместную кампанию против этого "лжеучения".6 В ответ на все те разногласия, которые, по мнению Пашкова, создали искаженное понятие о его целях, он излагает свои убеждения ректору Духовной академии в С.-Петербурге Янишеву. В форме письма они были впоследствии опубликованы в "Церковном вестнике" (1880). Он пишет, что исповедует "Библейское Христианство", то же самое, что и лорд Редсток. Мы снова читаем, что пашковщина не имеет ничего общего с догмой и какой-либо государственной церковью или сектой. Пашков не выступает против какого-либо вероучения; он просто защищает проповедь и чтение Священного Писания ради поиска истины и возврата ко Христу и Его учению. Пашков считал, что в период разногласия, когда многие становились жертвами своего безверия или последователями лжеучений, проповедь этих идеалов является его обязанностью. Что касалось спасения верой в противовес доктрине спасения добрыми делами — одного из главных предметов разногласий, то Пашков открыто заявил: "Я постоянно повторяю, что спасение нельзя купить ... Спасение можно приобресть только через Христа. Я каждому говорю, что наши дела не являются оправданием перед Богом, оправдание можно получить только через веру во Христа. Но понятно, что результатом истинной веры являются добрые дела... . Не говорится ли в Евангелии от Св. Иоанна: "Я есмь путь, и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу кроме, как чрез Меня" (т.е. Христа)? ... Не этому ли учит и православная церковь? ... Я всегда старался доказать, используя Писание, что все христианские добродетели являются плодами Святого Духа".7
Взгляды, выраженные Пашковым в 1880-е годы, тогда еще не считались оппозиционными или опасными. Они не предвещали столкновения с церковью. Однако последовавшее затем переложение этих идей в практические дела в религиозной жизни, особенно среди крестьянства, положило начало вражде между сторонниками Пашкова и православной церковью.
Учение Пашкова, взятое вместе с чтением Библии, ясно давало понять: для того, чтобы достигнуть спасения, совсем не обязательно следовать обрядам православной церкви. Как и аристократы предыдущего десятилетия, последователи Пашкова постепенно прекращали посещать церковь и не чтили уже традиционным способом различных Святых и Деву Марию. Постепенно это привело их и к отказу от святых икон. В глазах православных священников такие извращенные поступки означали отречение не только от идеалов православной церкви, но и от своих же родных россиян, которых традиционно объединяла общая вера. В известном старом боевом российском кличе: "За Бога и за царя", мы также находим то ошеломляющее и нечеловеческое упорство, с каким в империи противостояли религиозным диссидентам. Для таких государственных деятелей, как Победоносцев, сохранение этого "божественного'" идеала оправдывало применение всех видов оружия и методов подавления.
Хотя князь Мещерский и другие консерваторы требовали вмешательства властей и запрещения евангельских молитвенных собраний еще со времени первого приезда Редстока, приверженцев нового учения пока еще не тревожили и не преследовали. Александр II был настолько не склонен к преследованиям, что первые пять лет движение свободно развивалось.8 Однако к 1878 году, врагам евангельских верующих удалось изгнать Редстока из России; благодаря им появился царский указ, обязывающий петербургскую полицию запрещать любое публичное собрание пашковцев. Тогда же церковные власти приказали Пашкову и его последователям отказаться от своего ложного пути и вернуться в лоно Православной Церкви.9
Хотя крупные публичные собрания не проводились, движение набрало еще больший размах, так как Пашков и его помощники продолжали проповедовать на собраниях в частных домах; эти собрания посещало все больше и больше людей из низших классов. Дворец Пашкова, который был его частным владением (а, значит, не подпадавший под полицейское предписание), стал штабом движения, что повлекло за собой распространение на него Указа о запрещении публичных собраний. В одном из докладов царю Победоносцев утверждал, что однажды "в доме Пашкова на воскресном собрании присутствовало более тысячи пятисот человек"." При таком увеличении числа пашковцев было не удивительно, что Победоносцев выражал свое возмущение, так как до 1880 года очень мало было сделано для пресечения "несносного" учения Пашкова. И в самом деле, благодаря большим связям Пашкова в правящих кругах и значительному числу его последователей из аристократии, а также тех, кто благосклонно относился к его учению как к средству противодействия нигилистам и террористам, по пресечению учения Пашкова никаких серьезных мер предпринято не было. Более того, министр внутренних дел Тимашев и губернатор С.-Петербурга генерал Трепов были родственниками Пашкова. Трепов видел в Пашкове добропорядочного человека и был настолько убежден в его оппозиции революционерам, что однажды по случаю воскликнул: "'Если Пашков будет иметь успех, мы спасены'", — согласно его распоряжению, некоторые собрания пашковцев проходили даже под охраной полиции." В то время объявления о предстоящих встречах пашковцев регулярно печатались в газетах, к чему государственные власти относились с терпением.
Рассматривая причины быстрого распространения пашковщины, следует отметить, что главным залогом этого успеха была энергичная пропаганда со стороны Пашкова и его приверженцев. Они никогда не упускали возможности нести благую весть будь то узникам или солдатам, на собрании извозчиков или фабричных рабочих, в жилых домах, в столовых или на ежедневно организуемых ими встречах в различных местах С.-Петербурга.12 Но были и другие причины, побуждающие "меньших братьев" толпами приходить на молитвенные собрания пашковцев. Чисто словесная пропаганда и призыв "возлюби ближнего своего" принесли бы мало результатов, если бы они на практике не осуществляли свои идеи, что проявлялось не только в братском отношении к выходцам из низших классов, но также и в той большой благотворительной и общественной работе, развернутой пашковцами среди рабочих, студентов и крестьян, —дела, ясно показывающие, что эти аристократы искренно озабочены благосостоянием российских сограждан. Такое отношение к низшим классам как к равным и практическое участие в облегчении тяжелого состояния народа часто сравнивалось с движением народников, с "хождением в народ". У них была одна цель, но только методы разные.
В ответ тем, кто рассматривал это движение как очередную временную великосветскую прихоть, пашковцы могли указать на свои многочисленные собрания и благотворительную деятельность. Они могли сказать: "Посмотрите, и вы увидите, как много людей посещает наши собрания, и какое серьезное у них отношение ко всему происходящему. Они, должно быть, нуждаются во всем этом". Отвергая обвинение в том, что проповедь Пашкова и его помощников — не более, чем барская затея, защитники пашковщины заявляли, что если бы все это делалось ради одного только развлечения, то "человек в положении Пашкова мог найти занятие несколько более развлекательное, нежели обсуждение Писания с крестьянами". Более того, поскольку "это" развлечение "продолжалось не неделю, и даже не месяц, а на протяжении многих лет, то это говорит уже само за себя".13
И в самом деле, Пашков более, чем кто-либо из новообращенных дворян, был обеспокоен религиозными, нравственными и общественными проблемами; он был последовательнее в осуществлении своего учения на практике, даже более, чем сам Толстой. Наконец, он раздал все свое огромное состояние нуждающимся и за свои убеждения был изгнан не только из церкви, но и из своей родной России. Но все же именно Толстого, создателя толстовства, учения, осуществлявшегося на практике гораздо реже пашковства, начали изображать на страницах истории как главного общественного и религиозного заступника. Но Пашков, человек, живший согласно проповедуемым им же принципам и который мог служить для Толстого живым примером, не обладал красноречием великого писателя, а потому его уделом стало забвение.
Глебов, противник учения Пашкова, посетивший ради любопытства одно из собраний во дворце Пашкова, "этом убежище для верующих", среди прочего упоминает о собраниях, где аристократы неоднократно заявляли, что "у них преобладает дух братства и абсолютного равноправия; у них нет чинов и рангов". Мы узнаем также, что на этих собраниях свободно обсуждались социальные проблемы России. Вот слова одного из выступавших: "На протяжении многих поколений мы вместе с нашими отцами грешили, и сейчас наступило время очиститься от всего злого... В этом мире мы пренебрегали нашим долгом. Вокруг нас много страдания и много угнетенных, поэтому нам следует помогать им словом и делом. Словом — дабы мы осознали свой долг, и делом — дабы доказать, что мы осознали свою цель в жизни, а цель наша — стремление к единству и братству. А что у нас есть? Расслоение: общество разделено на классы, как в учебном заведении. Как будто все люди не равны, как будто не одна и та же кровь течет в их жилах, как будто бы все они не являются детьми одной матушки-природы, созданной нашим Господом, как будто все мы не являемся одними и теми же детьми Небесного Творца... Вот в чем состоит цель наших собраний здесь", — закончил говорящий.14 Глебов сообщает своим читателям, что эти слова были произнесены проповедником, который считался первым по рангу после Пашкова. Этим человеком мог быть только либо барон Корф, либо граф Бобринский. Социальная вовлеченность раскаявшегося дворянина здесь вполне очевидна; эти люди в самом деле напоминают молодых энергичных народников предыдущих лет.
Описывая далее свои впечатления, вынесенные из дома Пашкова, Глебов утверждает, что Пашков обязан своей популярностью не столько своему учению, сколько щедрости. Глебову трудно было судить, приходили ли к Пашкову люди по своему убеждению или любопытству, ради развлечения или из-за осознанной религиозной потребности, или же просто, чтобы получить сытный обед и деньги, ибо и то и другое свободно раздавалось после молитвенных собраний. Вполне естественным являлось то, что подобная благотворительная работа повлекла за собой высмеивание человеческих благих порывов со стороны лицемерных и ленивых бездельников. Среди пользующихся благотворительной помощью были не только бедные, но и те "в блестящей униформе" ушедшие в отставку мошенники, сравнивающие своего благодетеля с "киргизским бараном, которого можно стричь как весной, так и осенью".15 По мнению многих, все это выглядело, как будто бы "просящие помощи" преднамеренно злоупотребляли щедростью Пашкова с целью разорить его. Такие злоупотребления приводили ко всякого рода несообразным слухам. Например, будто Пашков платил кучеру три рубля за то, что тот слушал его речь; или что вознаграждение, которое крестьянин получал за посещение собрания Пашкова, превышало плату за его трехдневный труд от зари до заката солнца.16
Трудно определить, насколько был оправдан этот тревожный сигнал о том, что православные крестьяне обращаются в пашковцев за щедрое денежное вознаграждение. Однако определенно то, что он исходил от недоброжелателей Пашкова, ибо Пашков оказывал щедрую помощь каждому, кто к нему обращался. В своих имениях он ознакомил крестьян с новыми методами земледелия, "построил в деревнях несколько школ, открыл столовые для бедных, организовал различные дома для сирот и престарелых, и содержал все это за свой счет".17 Огромная преданность Пашкова Христу явила себя и в том. что он открыл три столовых на Выборгской стороне, рабочем районе С.Петербурга. Осознавая, что роль истинного христианина заключается не только в спасении своей души, но и в исполнении заповеди Христа: "возлюби ближнего своего, как самого себя", — Пашков говорит о себе следующее: "Я положил начало своей благотворительной деятельности, которую я и впредь неустанно буду проводить. Как доказательство этого я приглашаю вас (оппонента Глебова) посетить, мои столовые, в которых я ежедневно кормлю тысячи людей лучшими продуктами, которые только может предложить наша северная столица".18 Изначально эти столовые, предполагалось, будут в основном для рабочих и студентов, где бы они могли получить бесплатную еду ("даровые обеды").
Еще в 1878 году очевидцы отмечали необыкновенный наплыв в пашковские столовые; день и ночь люди стекались к этим местам, которые в то же время служили для пропаганды пашковства и распространения религиозных брошюр и Библий. Принимая во внимание бедность низших классов, получение бесплатных Библий, брошюр и обедов расценивалось посетителями столовых как драгоценный дар. Пашковские столовые, как и его дом, стали своего рода "народным университетом", с трибуны которого выступали не записные профессора, а люди, провозглашающие нелепые для человека мысли. И эти абсурдные идеи, как утверждает Глебов, "стали основой вероучения, и люди со всех уголков Петербурга и губерний толпами стекались к тем местам, где на доступном русском языке, без церковно-славянских текстов, провозглашалась новая религия". Будучи не в состоянии убедительно объяснить причины популярности этих молитвенных собраний, Глебов в конце своего обозрения заявляет, что "посещать эти заседания считалось своего рода обязанностью. Что все это значило? Какой-либо особый турнир или помешательство на всем новом? Трудно сказать. Но люди все же приходят и слушают, все кому не лень и у кого есть время. Вот таким образом растет популярность Пашкова, ведь о нем повсюду говорят — во дворцах и в крестьянских лачугах, причем с уважением и почтением, приличествующем его персоне".19
Что больше всего расстраивало противников пашковства, так это успешная "вербовка" новых последователей из числа петербургского студенчества. Согласно Буткевичу, именно деньги Пашкова привлекали молодых людей, студентов, которые нуждались в материальной помощи.20 И в самом деле, Пашков и его помощники уделяли студентам особенное внимание в надежде перевести их нигилистическую и революционную энергию в должное русло. Княгиня С. Ливен, которая была тогда еще молодой девушкой, отчетливо помнит студенческие собрания в столовых Пашкова.21
В то время как консерваторы не делали различия между университетскими политическими волнениями и религиозно-диссидентской деятельностью Пашкова, университетские власти все же, казалось, расценивали пашковство, как меньшее из двух зол. Они содействовали Пашкову, который надеялся изменить революционный дух студенчества. У Пашкова была договоренность с инспектором Петербургского университета, согласно которому каждый студент, желающий ознакомиться с новым учением, получал визитную карточку Пашкова и рекомендацию к нему. Если студента новое учение привлекало, и если он материально нуждался, Пашков брал на себя обязанность заботиться о нем и обеспечивать его пищей, одеждой и деньгами.22 Нет нужды говорить, что Пашков всегда снабжал его и большим количеством религиозных брошюр и Библий, а тому в свою очередь следовало распространять их среди населения и читать безграмотным.
Трудно определить число тех петербургских студентов, которые благодаря этому расстались со своими бунтарскими настроениями. Но как бы то ни было, духовные власти все же обвиняли Пашкова в том, что он "ввел в заблуждение многие невинные юные души".23 Они не хотели признать, что у студента, который уже отверг свою церковь, оставалась альтернатива: или атеизм, или пашковство. Деятельность Пашкова, хотя она и не смогла полностью уничтожить революционное неистовство беспокойных студентов, все же позже привела к созданию Российского христианского студенческого движения, которое процветало под руководством барона Павла Николая.
Следуя примеру Пашкова, многие обращенные в евангельскую веру аристократы начали проявлять ее через разного рода начинания, способствующие улучшению благосостояния бедных. В каждом районе Петербурга пашковцы содержали прачечные, швейные мастерские и управляли ими. Работа могла быть выполнена как в мастерской, так и на дому в зависимости от обстоятельств работника. Готовая одежда как для детей, так и для взрослых продавалась сначала в доме княгини Ливен, а позже — в специализированных магазинах. Заслуживали также внимания реабилитационные дома для молодых девушек и мастерские для юношей из бедных семей. Становится понятным, что отдельные люди или группы пашковцев, которые участвовали в подобных начинаниях, не пренебрегали возможностью распространить свое учение среди новых протеже.24
Впрочем такие начинания не ограничивались одной столицей. Как только светское петербургское общество разъезжалось на лето в свои родовые имения, евангельское учение и благотворительная деятельность переходила и в губернии. Ворота их усадьб, как и в столице, были открыты для проповеди Евангелия. Так возникло много "пашковских гнездышек" в почти каждой губернии европейской части России: Тамбовской, Рязанской. Московской. Киевской, Петербургской, Николаевской. Тульской, Тверской, Новгородской, Воронежской, Ярославской, Олонецкой и даже Варшавской.25 Интерес к новому библейскому христианству был всеобщим; действующей силой становились крестьяне, "которые в свою очередь, знакомили с новым учением своих родственников и друзей. Важную роль в распространении пашковского учения играли многочисленные сезонные рабочие и солдаты, которые по возвращении из столицы становились прямыми или косвенными пропагандистами пашковства, поскольку они привозили с собой русские Библии и религиозные брошюры и раздавали их грамотным крестьянам. Но наиболее активными пропагандистами оставались барон Корф и Пашков, которые предпринимали длительные путешествия вглубь империи особенно в места, где проживало много религиозных диссидентов: баптистов, штундистов, духоборов и молокан, напоминающих квакеров.26
Изо всех пропагандистских методов, принятых пашковцами на вооружение, наиболее эффективной в губерниях оказалась пресса: религиозные и нравоучительные публикации Общества поощрения духовно-нравственного чтения. Поскольку общество являлось ядром движения пашковцев, оно получило известность под названием общества Пашкова, члены которого принадлежали к аристократическим кругам столицы. Общество, основанное в 1876 году с явной целью поднять религиозно-нравственный уровень россиян посредством недорогих изданий, стало внушительной пропагандистской организацией, которой в то время в Российской империи не было равных. Религиозная деятельность этого общества была настолько обширной и хорошо организованной, что ни одно другое движение не могло соперничать с ним в деле преобразования России на религиозно-нравственной основе. За восемь лет своего существования (1876-1884 годы) общество издало более двухсот различных брошюр, некоторые из них переиздавались до двенадцати раз. Общее количество изданных брошюр достигало нескольких миллионов экземпляров. К тому же общество издавало Ветхий и Новый Заветы, не говоря уже о еженедельнике ''Русский рабочий", картинках на религиозную тематику, и сборниках песен, — все предназначалось для распространения среди низших классов.27
Поскольку все публикации общества производились с согласия императора и Святейшего Синода, никаких препятствий со стороны как светской, так и духовной цензуры не возникало. Брошюры являлись в основном переводами английских и немецких изданий; несколько брошюр были подготовлены самими членами общества. По своему содержанию они напоминали нравственно-поучительные рассказы Толстого. Они не пропагандировали никакого конкретного вероучения и не выступали против какой-либо церковной доктрины. В основном в них излагались вопросы веры, христианской этики, толковались отдельные библейские тексты и объяснялись моральные принципы. Некоторые брошюры были подготовлены лордом Редстоком. Кроме этих переводов, общество издало более десятка брошюр, полностью посвященных произведениям Тихона Задонского и митрополита Петербургского и Новгородского Михаила. Некоторые критики утверждают, что последние публикации появились с одной лишь целью — скрыть истинные намерения общества.
Хотя брошюры распространялись в С.-Петербурге, печатались они не только там. но также в Одессе и Варшаве. Зная, что печатное слово в домах крестьян было редкостью, издатели уделяли особое внимание внешнему оформлению брошюр, которые можно было получить, подписавшись на них у издателя и книготорговца И.Ф. Гроте в С.-Петербурге по цене от полкопейки до копейки. Впрочем, большая часть книг раздавалась бесплатно за счет общества. Человеком, финансировавшим издания, являлся все тот же Пашков. Так, Евангелие и религиозные брошюры впервые появились во многих отдаленных деревнях, где иначе их никто никогда и не увидел бы. "В этом заключается огромное достижение пашковцев", — писал Пругавин.28 Можно также добавить, что литература общества внесла огромный вклад в преодоление неграмотности населения. Считалось общепринятым, что каждый сектант умел читать или очень быстро учился этому, так как чтение Евангелия являлось самой его духовной пищей.
Что касалось взглядов, которые были отражены б этих брошюрах, то Святейший Синод в 1895 году разделил их на три категории: те, которые не оскорбляли православия; у которых 5ыл слегка сектантский уклон; и те, у которых был односторонний сектантский подход ко всему. Из двухсот брошюр приблизительно сорок пять расценивались как опасные для православия. Вот некоторые из них: "Что такое христианство?", "Чему учит Священное Писание?", "Приди к Иисусу Христу", "Положись на Христа", "Встреча с пожилой госпожой", "Два старика", "Дружеские беседы", "Истинная радость", "Новый алфавит", "Рай и ад", "Сегодня или никогда", "Разговор двух моряков после бури", "Руководство по чтению Священного Писания". Опасными считались и сборники псалмов и молитв.29
Трудно понять, почему к брошюрам, расцениваемым как представляющие угрозу православию, цезура относилась терпимо вплоть до 1884 года (именно в этом году общество было запрещено). До этого времени общество в целях распространения успело разослать каждой православной семинарии, различным школам и частным лицам огромное количество изданий, которые расценивались как литература большого нравственного значения, приносящая только полезные результаты. Иногда учителя и священнослужители раздавали эти брошюры своим ученикам. По всей видимости они не находили в них ничего оскорбительного. И только когда циркулярное письмо, разосланное всем учреждениям и священнослужителям, предписало запрещение распространения литературы, издаваемой Обществом поощрения духовно-нравственного чтения, такие случаи прекратились.30
И хотя было очевидным, что печатание отдельных вырванных из контекста отрывков из Библии влияло на сознание масс, комитет Святейшего Синода по расследованию в 1888 году признал, что чтение отдельных брошюр не представляло собой вреда для православия. ''Когда читаешь эти брошюры, выбирая их наугад, то видишь, что подавляющее их большинство не отражает своей сектантской направленности; но если их читать вместе и по порядку, тогда их сектантский уклон становится очевидным. И не так важно заметить то. что сказано, как то, что умышленно опущено". Значит, наибольшая вина общества пашковцев по всей видимости заключалась в том, чего они не говорили. Далее читаем: "Однако влияние этих брошюр слишком пагубное. Они подготавливают в народе почву для живой словесной пропаганды сектантства".31
Общество поощрения духовно-нравственного чтения пользовалось огромным успехом, и это постоянно подтверждали даже противники Пашкова. Литература общества быстро распространялась как в С.-Петербурге, так и в губерниях России, а вместе с ней распространялось и учение Пашкова, которое обретало все больше и больше последователей. Успех объяснялся различными причинами, главной из которых Терлецкий считает огромную религиозную жажду россиян: "Из истории России мы знаем, что со времен средневековья наши люди проявляли почтение и благожелательность в отношение книг религиозного содержания; они всегда с большим вниманием слушали чтение таких книг и всегда старались жить такой жизнью, какая описывалась в них". Терлецкий видит в России второй половины девятнадцатого века, когда получила распространение грамотность, еще большее рвение к чтению книг, особенно религиозных. А единственными легкодоступными книгами являлись Библия и брошюры общества пашковцев. Правда синодальное издание Библии вышло в свет в 1878 году, но оно не было таким доступным, да и стоило огромных денег, тогда как литература Пашковцев раздавалась в основном бесплатно. Так, часто в холодные зимние дни крестьянская семья собиралась вместе вокруг мальчика-гимназиста, единственного в семье умеющего читать, чтобы послушать Слово Божие. Терлецкий с сожалением признает, что до 1891 года очень немного литературы, как религиозной, так и светской, было издано для народа. Он выражает надежду, что несколько Православных обществ, которые поставили перед собой задачу исправить ситуацию, "будут издавать книги и брошюры, которые смогут удовлетворить интеллектуальную и религиозную жажду россиян в такой же мере, как это делалось Обществом поощрения духовно-нравственного чтения'". В конце своих доводов он говорит, что "если бы наши православные общества были основаны в противовес пашковскому обществу и одновременно с ним, то пашковские брошюры вряд ли бы пользовались таким громадным успехом, каким они действительно пользуются сейчас; но, как известно, Общество поощрения духовно-нравственного чтения скорее, чем другие, начало заниматься подготовкой литературы для народа и издавать ее в большом количестве".32 Публикации общества для народа опередили все другие издания лет на десять, а толстовскую литературу на восемь. Воистину общество Пашкова служило для других стимулом и образцом для подражания.
Нет сомнения, что литература общества Пашкова подготовила почву для переоценки этических, религиозных и социальных условий, и вовсе не потому, что пашковцы придерживались какой-либо конкретной воспитательной концепции. Самого чтения Евангелия и брошюр было достаточно, чтобы побудить крестьян к размышлениям о религии как явлении, объемлющем собою и личную, и общественную жизнь.33 Хотя чтение еще не превращало крестьян в сектантов, но сравнение жизни местных начальств и священников с этической жизнью, о которой рассказывалось в Евангелии, давало много пищи для размышления и, таким образом, порождало разнообразные мнения. И даже если это разнообразие взглядов и приобретало политическую окраску, все же духовная жизнь русского крестьянина продолжала быть в основном религиозной. И именно в религиозных формах он выражал свое несогласие с существующим порядком вещей. В российской империи у крестьян не было никаких политических партий, зато сельское население было пропитано разнообразными сектантскими настроениями, и причин этому имелось достаточно много.
Было уже сказано, что сектантство всегда являлось наиболее сильным именно в тех местах, где православие находилось в наиболее плачевном положении, где сельские священники оказывались не в состоянии достойно исполнять свой долг, и где благодаря упрочившейся религиозной монополии отсутствие конкуренции явилось причиной полного бездействия стражей церкви. Жителям таких районов Общество поощрения духовно-нравственного чтения уделяло особое внимание. Достаточно было ознакомить их с литературой общества Пашкова, чтобы окончательно усложнить их отношение с официальной церковью. Такими многочисленными миссионерами-пашковцами были люди, возвратившиеся в свои деревни из С.Петербурга. Особую категорию составляли так называемые пашковцы-интеллигенты, выделяющиеся тем, что представляли особую опасность для православия. Эти миссионеры-добровольцы действенно вели свою работу как в городах, так и в губерниях. Скворцов описывает интеллигентов-пашковцев как фанатиков и сравнивает их деятельность с деятельностью демократов-разночинцев 1860-х и 1870-х годов. Но он добавляет: «Хождение в народ» постигла неудача, потому что в то время интеллигенция понимала сближение с народом слишком прямолинейно, навязывая ему свои нигилистические взгляды, диаметрально противоположные большинству наших людей. Но теперь эта пропаганда начинает принимать более изощренные, замаскированные под Библию формы. Подобно традиционным религиозным паломникам (странникам) в скромном рубище, длинноволосым и с узелком на спине, — они посещают церкви, монастыри и другие святые места с целью установления контактов с людьми... Завоевав их доверие, они рассказывают им разные истории и одновременно начинают свою сектантскую пропаганду. Осторожно, не спеша и тайно, они вливают яд в доверчивые сердца простых людей". Эти пашковцы из числа интеллигентов, отлично разбирающиеся в Священном Писании, оказывали большое влияние на людей. Одной из их задач являлся отбор проповедников из народа. В этом отношении они добились немалого успеха: нередко можно было встретить крестьянина или рабочего, знающего Библию почти наизусть.34
Результат пашковской пропаганды среди крестьян был неоднозначным. Не сформулировав собственного отношения к традиционным доктринам за исключением доктрины спасения верой, аристократы-пашковцы предоставляли толкование Библии самим крестьянам. В результате возникло Библейское Христианство в его наиболее свободной форме выражения. Не будучи в состоянии сформулировать свое вероучение, верующий крестьянин, тем не менее, выражал свою веру через свои поступки. Последователи евангельского христианства заметно выше росли на нравственном и религиозном уровнях. Многие помимо поучений официальной церкви обращались непосредственно к Библии, другие же, сохраняя непосредственные черты православия, переставали ходить в церковь. Некоторые приняли доктрину спасения верой, но в то же время придавали особое значение необходимости делать добрые дела. Однако в целом пашковцы из числа крестьян были враждебно настроены не столько по отношению к самому православию сколько по отношению к тому, что делали священники.35 В своей крайности они доходили не только до отрицания святых образов, но также и до высмеивания их и порчи ценных икон. В своем критическом отношении к церкви и духовенству крестьяне часто переступали черту, в то время как аристократы-пашковцы руководствовались хорошим вкусом в своем уважении к духовенству. Также не всегда они понимали, что было сказано. Случалось, что, услышав проповедь Пашкова о бесполезности обрядов и ритуалов, они по возвращении домой попросту выбрасывали из дому свои иконы. Именно эта крайность привела к обострению отношений между официальной церковью и пашковцами, приведшей к мрачным последствиям.
Пытаясь объяснить распространение столь значительного количества религиозных сект после 1860-х годов, газета "Петербургские вести" писала, что современная жизнь поколебала цельность традиционных нравственных норм. Развал сельских общин с их идеей взаимопомощи, повальное обнищание, затем появление немногочисленных корыстолюбивых богачей, равнодушных к Богу и к людям, посеяли среди многих крестьян недоверие к новым порядкам и к жизни. Террористические акты и свирепость правительственных чиновников еще более подорвали религиозно-нравственные устои россиян. Но сколь бы очевидными ни были эти факты, они не объясняют непосредственного происхождения сектантства, в частности пашковщины и штундизма. Ф. Четыркин был более близок к истине, когда писал в "Церковном вестнике" (1880), что причины отчуждения пашковцев и штундистов от православия следует искать в несоответствующем для их звания образе жизни священников и эксплуатации ими своей паствы. "Разумеется, батюшка должен жить за счет пожертвований прихожан, но они должны приноситься в добровольном порядке, а не в принудительном. Нельзя требовать от крестьянина того, без чего его семья будет жить впроголодь и в крайней нищете". Помимо этого следует также упомянуть и о пассивности православного духовенства, которое недостаточно проповедовало Евангелие и обсуждало религиозные вопросы вообще, и к тому же оно часто оказывалось не в состоянии обсуждать Слово Божие доступным для простого человека языком. Пашковские пропагандисты не раз указывали на непотребства, чинимые сельскими священниками, и с помощью цитат из Библии изобличали все, что противоречило учению Христа. Библейские апостолы не только ничего не брали за свои проповеди, но наоборот делились всем, что у них было, со своими последователями. Поэтому соблюдавшим апостольское поведение евангельским проповедникам не составляло особого труда привлечь крестьян к своему учению.
Признав, что противодействовать пашковщине можно, лишь используя методы самих пашковцев (как говорит русская пословица: клин клином вышибают), Четыркин дает духовенству ряд советов. Он предлагает ознакомить подданных церкви с содержанием Нового Завета, а не ждать, пока это сделают другие. Он также рекомендует священникам, чтобы они читали и разъясняли Евангелие не только в церкви, но и в миру. Священник также должен заботиться о том, чтобы доставать Библии и раздавать их крестьянам. Желательно, чтобы Библия была в каждом доме, поскольку она несет двойную миссию: имея ее, люди знакомятся со словом Божиим и одновременно учатся грамоте. При этом он замечает, что все сектанты умеют читать, что само по себе вызывает к ним чувство уважения у безграмотных крестьян.36 И хотя выход из положения, описанный Четыркиным в 1880 году, казалось, был верным, его слова не осуществились на деле заметным образом. А тем временем евангелическое христианство все больше распространялось в массах.
Распространение пашковщины не скрылось от бдительного глаза духовенства особенно в Петербурге, где все больше и больше простых людей удалялось от православия. Признавая, что с пашковщиной можно бороться лишь ее собственными методами, духовенство столицы начало проводить публичные собрания с целью просвещения своих прихожан относительно православной веры и в то же самое время разоблачения еретической деятельности Пашкова. Иногда подготовленные православные проповедники приглашали пашковцев на открытые дискуссии. Такие встречи всегда охотно посещались. В апреле 1880 года в С.-Петербурге даже создали Антипаш-ковское общество с тщательно разработанной программой противодействия пашковщине. Хотя десять лет спустя Терлецкий признал, что он не мог определить результаты деятельности этого общества, все же нельзя было не заметить волны анти-пашковской литературы особенно в православных журналах и местных церковных газетах.37 Они все без исключения писали об идеале православия и заявляли, что уход от официальной церкви нарушал основной государственный принцип, согласно которому ни один православный русский не может изменить свою веру.
Однако в принудительном порядке этот принцип начал насаждаться, лишь когда Александр II в 1880 году назначил К.П. Победоносцева Обер-прокурором Святейшего Синода. Таким образом Победоносцев занял позицию, давшую ему возможность управлять религиозной жизнью всей империи. Получив огромную власть, данную ему как министру по делам религий, он в своих усилиях по сохранению православного самоуправления действовал безжалостно. И поступая так, он искренне верил, что творит добро. Человек выдающегося ума, преподаватель права, обладающий огромной способностью убеждать других, он завоевал полное доверие императора. Хотя его считали человеком религиозным, который большую часть своего свободного времени проводил в молитвах, само имя его
наводило ужас на многие небольшие группы религиозных диссидентов, особенно на общины евреев и протестантов.38 Успешно оправдывая свои действия царской волей, он представлялся многим человеком с безупречной репутацией. Но когда в 1920-х годах была опубликована его переписка с последними тремя царями и его доклады им, стало ясно, что Победоносцев был скрытым двигателем, результаты деятельности которого исполнили Россию страданием, слезами и бедствием.39 Деспотическим и реакционным действиям Победоносцева пришел конец только в 1905 году, в разгар общественных и политических волнений. Будучи не в состоянии принять царскую уступку народу, которая предусматривала свободу религии, "'Великий инквизитор" попросил разрешения уйти в отставку.
Одной из первых задач Победоносцева как главного стража православия был сбор сведений о движении Пашкова. С этой целью он даже посетил несколько пашковских собраний, где убедился, что там взращивался смертельный враг православия. Особое внимание, которое Победоносцев уделял пашковщине и необходимости ее сокрушения, прослеживается в его переписке с императором в период между 1880-ми и 1990-ми годами. В своем личном письме к царю от 10 мая 1880 года он докладывает, что он около пяти с половиной часов провел с комитетом государственных министров, обсуждая меры, которые неотложно следует принять в отношение Пашкова и его единоверцев. За этим письмом через несколько дней последовала официальная записка Его Императорскому Величеству, в которой объяснялось, почему против пашковщины следует действовать безотлагательно. Этот довольно-таки обширный документ приводится здесь полностью, поскольку он изобразил царю портрет пашковщины глазами такого государственного деятеля, как Победоносцев.
"После отъезда лорда Редстока, который во время своего длительного пребывания здесь проповедовал и проводил молитвенные собрания в светском обществе, что, с сожалением приходится сказать, он делал беспрепятственно, его последователь г-н Пашков начал проповедовать на русском языке. Он проповедует уже два года, не имея на то разрешения, правительство не пресекает его действий в противовес закону (статья № 125 Указа по предотвращению преступлений), который запрещает проведение каких-либо собраний в столице без ведома и одобрения на то властей.
Поначалу Пашков ограничивался проповедями в кругу своих друзей, принадлежащих к высшим классам; но вскоре его деятельность начала распространяться и среди простолюдья. Его часто видели в жилищах v возчиков и других подобных местах, где встречались рабочие. Русские, которые в целом очень любят слушать все, что касается религии, толпами собирались слушать его проповеди. Г-н Пашков распространял среди этих людей брошюры, переведенные с иностранных языков или написанные в ограниченном духе секты Редстока.
За текущий год собрания в доме Пашкова заметно участились и с каждой неделей проводятся все чаще и чаще. Кроме посещений жилищ извозчиков г-н Пашков открывает прекрасные залы своего особняка для молитвенных собраний, на которые могут прийти все желающие, начиная от дам из высших классов и кончая самыми простыми рабочими. Эти залы уже не могут вместить всех желающих. В прошлое воскресенье присутствовало более чем 1500 человек, представляющие все слои общества. Многие приходят из любопытства, другие, в основном из простолюдья — услышать кое-чтэ на религиозную тему. Многие, особенно из тех, кто находится на более высоких общественных ступенях, фанатически приходят на эти собрания, они надеются найти в них новые откровения своей веры. Г-н Пашков ввел особенный порядок молитв по протестантским гимнам. Г-н Пашков поднимается на кафедру проповедника, произносит номер исполняемого гимна из сборника гимнов, его семья аккомпанирует на фисгармонии, и хор начинает петь гимн. Затем к хору подключаются все присутствующие, которые в руках держат сборники гимнов. Затем г-н Пашков произносит проповедь, после которой исполняется еще один гимн. В своих проповедях, которые крайне односторонни, г-н Пашков в основном излагает главные постулаты учения лорда Редстока, т.е. любите Христа, не беспокойтесь по поводу добрых дел — никакие добрые дела вас не спасут, Христос уже спас нас раз и навсегда, и больше ничего не требуется. Это учение, излагаемое г-ном Пашковым неизменно одностороннее, является чрезвычайно опасным. Воздействие такого учения на массы проявится в безразличии ко греху и сформирует пустую, несбыточно-фантастическую веру и превратит любовь ко Христу в химерическую и самонадеянную. Но, что еще более важно, так это то, что, хотя г-н Пашков отрицает свою принадлежность к сектантам, он по сути избегает православной церкви и отрекается от нее. Он проповедует, не получив на то благословения церкви (не говоря уже о разрешении властей), и делает это в протестантском стиле; он проводит свои молитвенные собрания согласно протестантскому обычаю и с осторожностью избегает разговоров о Пресвятой Деве Матери Божией или Святых, отвергая таким образом учение православной церкви. Нам доложили, что в результате таких собраний начали появляться проповедники, которые открыто отрицают почитание Пресвятой Богородицы, Святых и Святых образов.
Нам дали понять, что некоторые извозчики и рабочие тоже стали проповедниками. Они проповедуют простолюдинам. Говорят, что сам г-н Пашков в своем имении в Нижнем Новгороде во время летнего сезона проповедует в более решительном тоне. Граф А.П. Бобрин-ский в своем имении в Тульской губернии проповедует в том же духе (минувший год он провел в Лозанне, но сейчас возвратился домой). В Петербурге один из наиболее пылких почитателей лорда Редстока, Юлия Засецкая, дочь партизана Давыдова, на протяжении многих лет работает в том же духе и с большим рвением; в ее попечении находятся ночлежные дома на окраинах С.-Петербурга. Она ходит туда проповедовать и проводит молитвенные собрания, на которых она избегает упоминания Девы Марии и Святых. С сожалением приходится говорить, что власти с безразличием смотрят на это движение, хотя оно существует у всех на глазах и глубоко шокирует тех, кто предан церкви. И если правительственные чиновники когда-либо упоминали об этом вообще, то только лишь для того, чтобы высмеять это движение. Но в данном случае смеяться не над чем. Это движение является куда важней и опасней, чем это может показаться с первого взгляда, и по всей видимости оно набирает все больший размах. Способности у этих проповедников небольшие, кругозор их ограничен, но такие люди представляют наибольшую угрозу как основатели сект, потому что их ограниченность делает их еще более упорными, более упрямыми и сосредоточенными, а именно эти качества и требуются для работы с массами. Чтобы наглядно проиллюстрировать это, достаточно указать на распространение новых социалистических галлюцинаций, инструментами для распространения которых послужили те же люди, глупые и ограниченные. Отчуждение наших высших классов от своей церкви и ее институтов, незнание церкви и народа — именно этим объясняются многочисленные случаи ухода в римско-католическую церковь в первой четверти этого столетия. Этим же объясняется и энтузиазм по отношению к лорду Редстоку и господину Пашкову, который проявляют дамы и даже господа из высших классов петербургского общества. С другой стороны, эта ересь может охватить многих из простолюдья; точно так же они запутываются в сетях и других ересей, которые то и дело появляются на свет. Бытует мнение, что наряду с глубоким религиозным чувством существует некая вера в таинственный смысл буквы Священного Писания, — это и служит причиной тому, что все секты в России за основу своей веры берут какой-нибудь один отрывок из Священного Писания, неправильно или искаженно трактуя его. Человек, убежденный в правильности некоего особого толкования отдельного отрывка из Священного Писания, становится его упрямым защитником и фанатическим последователем в секте, основанной на этом отрывке из Писания. Церковь одна владеет полным, ясным, вселенским толкованием всего текста Писания в смысле апостольской веры, и каждый отделяющийся от Церкви или выдающий себя за проповедника становится сектантом. Г-н Пашков и есть такой самозваный проповедник. Он хочет заманить людей в ловушку отдельными отрывками из Священного Писания, которые он повторяет по-разному, непреклонно и ложно их толкуя, не обращая никакого внимания на учение церкви и полностью отвергая его. Он опасен, потому что он создает новую секту, которая, зародившись на севере, в столице, в высших классах общества, угрожает срастись со штундизмом, распространенным в крестьянской среде на юго-западе России. Он опасен, потому что люди слушают его выступления, сначала несознательно, не принимая во внимание то, как это учение соотносится с Церковью, а потом, послушав все это какое-то время и опьянев от того, что было сказано им и подкреплено отрывками из Библии, они вдруг переходят в секту, удалившись от родной Церкви и начав враждебно к ней относиться. Поэтому, пока не слишком поздно, представляется совершенно необходимым безо всякого отлагательства положить конец собраниям пашковцев и других, подобных им, и пытаться остановить рост новой секты, в отношении чего Церковь и Государство, которые в России неразделимы, не могут оставаться безучастными. Необходимо:
Чтобы удовлетворить религиозные потребности,
которые привели людей на собрания Пашкова,
необходимо созывать подобные собрания и
проводить молитвы в духе православной церкви при
участии самых способных и усердных священников.
Этим
должны заняться церковные власти как в столице,
так и в различных епархиях".
За памятной запиской Победоносцева к императору последовал доклад специальной комиссии, возглавляемой графом Валуевым, в состав которой входили высшие государственные чиновники: обер-прокурор Святейшего Синода, министр внутренних дел, главный управляющий вторым отделом Канцелярии его императорского Величества, государственный секретарь Каханов и граф Лорис-Мели-ков. Доклад комиссии, сделанный в мае 1880 года, отразил единогласное мнение, что ради порядка в государстве необходимо предпринять непосредственные меры, чтобы положить конец учению Пашкова, а также предотвратить дальнейшее распространение в народе этого псевдо-религиозного учения. Предположения, изложенные в официальном докладе, были одобрены императором. В соответствии с этим 25 мая 1880 года губернатору С.-Петербурга был отдан приказ:
"В 1878 году в С.-Петербурге полковник Пашков начал проводить молитвенные собрания, которые в то время привлекли внимание правительства, в результате чего и согласно воле императора, столичная полиция получила указания не позволять запрещенные законом подобные собрания: но несмотря на это. такие собрания не только не прекратились, но в текущем году набрали еще больший размах, распахнув свои двери всем людям разного общественного положения и возраста и, таким образом, породив подражателей среди последователей учения, которое проповедует господин Пашков. Принимая во внимание то, что согласно закону (ст. 126, п. 79) все собрания, проводимые без ведома и разрешения правительства, запрещены, и, что согласно каноническим законам проповедь Слова Божия людям, которые не уполномочены на это церковными властями, не разрешена, я на основании императорского указания, данного мне, и с согласия министра внутренних дел прошу Вашу честь позаботиться, чтобы в будущем без ведома и согласия властей С.-Петербурга никакие молитвенные собрания не проводились ни в доме г-на Пашкова, ни во владениях его последователей; и чтобы никто не проповедовал Слово Божие в частных домах и квартирах. В случае нарушения кем-либо вышеизложенного постановления вы должны немедленно поставить меня в известность, чтобы я мог дать дальнейшие указания". В то же время, в соответствии с предложением Совета, царь приказал Пашкову оставить на время пределы С.-Петербурга и России.40
Неистовые нападки со стороны петербургского духовенства, а также официальный приказ отказаться от "несносного учения" и покинуть Петербург — все это невероятно затруднило работу Пашкова после 1880-х годов. Он уехал из столицы и жил некоторое время в Англии, но спустя несколько месяцев возвратился и с лета 1880 года поселился в своем имении. Хотя в то время большие собрания пашковцев в столице уже не проводились, Пашков продолжал действовать, центр его пропаганды просто переместился из столицы в губернии, особенно заметной его деятельность была в поселке Крекшин Московской губернии. Здесь местами собраний крестьян стали большая школа и больница, построенные на средства Пашкова. Пользуясь сменой властей в С.-Петербурге, весной 1881 года Пашков возвратился в столицу, где он возобновил и даже на время расширил свою деятельность.41
В то время С.-Петербург был охвачен страхом и смутой. Последние пять лет он был свидетелем активного противоборства между сторонниками самодержавия и террористами-народовольцами. В столице совершались убийства чиновников, известных своей жесткостью. Группа молодых радикалов, взявших на вооружение терроризм как законное оружие для нападения, держала царский двор в напряжении и трепете. В апреле 1879 года Александр II снова чудом избежал смерти. Итак не удивительно, что деспотические меры, предпринимаемые в отношении сектантов, стали еще более ужесточаться. Но, увы, ни правительственные меры, ни религиозно-нравственное учение Пашкова и его последователей не смогли остановить революционное брожение и распространение атеизма, и предотвратить трагедию. В марте 1881 года Александр II был убит. Это известие было воспринято всеми евангельскими христианами как чудовищное преступление, даже невзирая на то, что им под репрессивной десницей государства приходилось терпеть жестокие страдания. Они считали, что причиной их страданий был не царь. Барон Корф описывает это шокирующее событие и то впечатление, которое оно произвело на тех, кто пришел на молитвенное собрание как раз тогда, когда совершилось убийство. Молитва Пашкова, полная любви к своему личному другу Александру II и к своему отечеству, была искренним проявлением скорби и верности царю. Барон Корф особо выделил эту дань уважения императору, явленную Пашковым, с целью развеять ложные слухи, распространяемые его многочисленными недоброжелателями: "Они утверждали, что мы являемся опасной социалистической партией, скрывающейся под маской христианства". Как доказательство истинности своих утверждений, они приводили отрывок из Библии, которого твердо придерживались евангельские верующие а именно: в первую очередь люди должны подчиняться Божиим заповедям, а не человеческим, исходящих от людей, наделенных властью.42 Многие Паш-ковцы, представ пред судом за уход из православия, ссылались на этот стих из Библии. Но распространяющие благую весть среди простого народа не пропагандировали полного отрицания власти. Даже в самых причудливых фантазиях не мечтали они о создании беспорядков или о том, чтобы осуществить какую бы то ни было революцию в том смысле, в каком ее понимали их современники социалисты. И Корф, и Пашков оказывали неповиновение полиции и даже царю, но только тогда, когда затрагивались вопросы их личной религиозной веры. Но это не означало, что они отрицали власть как таковую, и что к ним можно было относиться как к "опасной социалистической партии". Если благотворительность и пропаганда такого христианского братства, в котором не было бы классовых различий, указывала на их тенденцию к социализму, тогда аристократов-пашковцев в самом деле можно было бы обвинить в этом.
Убийство Александра II было самым жестоким ударом по российской свободе. Россияне дорого заплатили за это преступление. Жесткая репрессивная политика, которая снова начала проводиться в последующие два десятилетия, была направлена против как политических, так и религиозных диссидентов. Позор преследований лежит не только на Александре III, который жил в страхе и изоляции, но и на всех его советниках. Вопросы свободы совести решались главным образом обер-прокурором Святейшего Синода, который с удвоенной энергией обрушился на пашковщину. После приказа Победоносцева, в котором предусматривалось, что все епископы должны докладывать о распространении пашковщины в их епархиях, в апреле 1882 года последовала еще одна записка министру внутренних дел, в которой последнему напоминалось, что указ императора, датированный маем 1880 года, не проводился в жизнь. В записке в частности сообщалось:
"Я ... считаю своим долгом привлечь внимание Вашего Превосходительства к возрастающей активности г-на Пашкова, которая отличается особой дерзостью и о которой я отовсюду, не только от Святейшего Синода, но и от отдельных людей, получаю сведения и горькие жалобы.
Деятельность такого рода является особенно несносной, потому что она вызывает склонность к фанатизму и осуществляется в духе иезуитства и нетерпимости. Еще в 1880 году мне говорили, что г-н Пашков и его сообщники убеждали рабочих литейного завода выбросить свои распятия, поддерживая эти убеждения подарками и помощью нуждающимся. Когда я лично упрекнул г-на Пашкова за это, то он не стал отрицать сказанное мною. Теперь же г-н Пашков, пользуясь своим богатством, старается привлечь к своему учению простых бедных людей. Что же касается до его учения, то приходится с сожалением констатировать, что оно поддерживает идею отчуждения от православной церкви, создает отношение неприязни к ней, ее институтам и служителям, а также категорически отрицает поклонение Матери Божией и благоговение пред Святыми образами. Здесь, в С.-Петербурге, г-н Пашков открыл бесплатную столовую, куда люди допускаются при условии остаться для слушания проповедей г-на Пашкова и графа Бобринского. Он и граф Бобринский открыли приют, в который бедные принимаются на тех же условиях. Во многих семьях возник раздор между принявшими и не приемлющими учение Пашкова. Этот раздор углубляется все более и более, потому что последователи г-на Пашкова поддерживают его враждебное отношение к православной церкви.
Деятельность Пашкова не ограничивается одной лишь столицей. Его посланники, выходцы из всех слоев общества, а нередко и из числа бывших заключенных, которые якобы были направлены им на стезю истинной веры, в качестве миссионеров содействуют распространению принципов его учения в тех местах России, где оно уже пустило корни. Сейчас в канцелярии лежат собранные во всех епархиях сведения о различных сектах. Из некоторых епархий поступает определенная информация о создании какой-либо новой секты, получившей название пашковцев. или евангелистов. Таким образом, за последнее время я получил от епископа Астраханского информацию о распространении секты евангелистов в Заревском районе; центр этой секты находится в деревне Пришиб. Последователей этого вероучения насчитывается уже около 1500 человек. Открыто утверждается, что эту секту поддерживают посланники г-на Пашкова, которые распространяют среди народа особые издания Нового Завета с подчеркнутыми в нем отрывками, книги псалмов, переведенные с немецкого и английского языков, и отдельные брошюры, изданные г-ном Пашковым, как ни прискорбно это констатировать, разрешение на печатание которых было дано гражданским цензором без ведома Духовного Цензора; об обстоятельствах чего было доложено в Главное управление по делам цензуры. Среди этих изданий находится и книга г-на Джона Буньяна "Путешествие Пилигрима" с примечаниями особой направленности. С сожалением отмечаю, что эта книга была опубликована без прохождения цензуры, с разрешения правительства и без ведома Духовного Цензора, хотя ее содержание является религиозно-догматическим и чисто протестантским. Все вышеупомянутые обстоятельства вынуждают меня просить Ваше Превосходительство обратить внимание на деятельность г-на Пашкова и дать распоряжение исполнить императорский Указ 1880 года.
Я считаю, что г-на Пашкова и графа Бобринского следует попросить покинуть пределы России".43
Хотя просьба Победоносцева в 1882 году о том, чтобы Пашкова и Бобринского "попросили покинуть пределы России", не была удовлетворена, они все же оставили столицу, уехав в свои губернии. Бобринский после ухода в отставку с должности министра транспорта обосновался в своем имении в Тульской губернии и вел миссионерскую работу в окрестных губерниях, Пашков же с помощью Корфа возобновил свою деятельность среди сектантов на Волге, Украине и даже на Кавказе. Они сконцентрировали свою работу главным образом среди евангелических христиан, так называемых рационалистических сект44: баптистов, штундистов, молокан, — тех, которые противостояли сектам мистического уклона. Эти секты возникли в крестьянской среде задолго до религиозного возрождения среди аристократов на севере страны. Хотя все эти секты существенно отличались одна от другой и у каждой были свои особенности, их объединяло то, что основой их всех было протестантство. В этих сектах Библия служила главным руководством их религиозной жизни и все они в равной степени отрицали формализм православия. Проповедование благой вести, в вопросах доктрин совершенно нейтральное, последователями Пашкова, поддержка библейских чтений и распространение религиозно-нравственных брошюр — все это являлось той ценной отличительной чертой, которая объединяла эти секты. Поистине, Пашков очень много сделал для того, чтобы они могли получать бесплатно брошюры, издаваемые Обществом поощрения духовно-нравственного чтения. К тому же существуют многочисленные доказательства того, что Пашков помогал им и материально: он содержал в Севастополе мастерскую для штундистов и часто снабжал их руководителей деньгами; покупал земельные участки на Дону для создания нового поселения баптистов и обеспечивал молокан работой в своих имениях.45
Деятельность Пашкова в губерниях не могла не породить противостояния между ним и местными церковными и светскими властями. Из переписки Победоносцева с Московским генерал-губернатором князем Долгоруковым видно, что летом 1883 года Пашкову даже не разрешали посетить свое имение, находящееся недалеко от Москвы.46
Но, похоже, Пашков имел полную свободу действий в Оренбургской губернии на южном Урале, где он дал работу нескольким тысячам крестьян на принадлежащем ему медном руднике. Вдобавок к высоким заработкам каждый работник бесплатно получал земельный участок.47 Где бы Пашков ни бывал, он повсюду раздавал брошюры и Библии, и стал известен своей щедростью. Вот что пишет один православный миссионер: "Пашков пять дней находился в деревне Мащерка и все это время принимал у себя крестьян. Он также посещал крестьян в их домах и объездил все деревни нашей епархии. Всюду крестьяне приходили к нему с различными просьбами и он все их удовлетворял: кому он дал лесоматериалы для стройки, кому — продукты, а кому — и деньги. В деревне Гаугеровка крестьяне попросили Пашкова выделить им тридцать шесть десятин (87 акров) земли под строительство церкви. Он пообещал исполнить их просьбу и распорядился, чтобы отмерили нужную площадь. Что он говорил, посещая крестьян в их домах, мне неизвестно.... Однако, из моего разговора с ним я понял, что он — сектант-фанатик, который находится здесь с целью распространения своего учения. Мне кажется, что его благотворительная деятельность среди бедных является не более чем подготовкой почвы для быстрого восприятия его учения".48 Но как бы то ни было, таким образом популярность Пашкова или "генерала Пашкова", как его называли крестьяне, возрастала чрезвычайно.49 В свою очередь сектанты гордились тем, что их дело находило полную поддержку в лице аристократических графов и князей столицы. И в самом деле, пашковская пропаганда среди этих сект только усиливала их раскольническую сущность. Оказание моральной и материальной поддержки этим сектам может служить причиной растущей агрессивности сектантов и их требований полной религиозной свободы.50
Поскольку петербургские аристократы-пашковцы выступили в защиту евангелических сект, то представлялось совершенно неизбежным то, что их будут волновать и вопросы возможного объединения этих сект. Несомненно то, что Пашкова и его соратников по вере побудило к попытке их объединения желание видеть единое централизованное и дееспособное движение с едиными понятиями и координированными действиями. Объединившись, они также могли оказывать более сильное сопротивление своим притеснителям. Однако в такого рода защитных мерах пашковцев Терлецкий видит не просто путь для завоевания последователей, но и куда большее намерение, а именно: "объединение всех рационалистических сект с тем, чтобы они. как единая сила, могли более успешно противостоять православной вере".51 И если такое объединение можно было осуществить, то только через пашковцев. Они не являлись сектой подобно баптистам или штундистам, и у них не было какой-либо особой формы поклонения. А значит, действуя с ними, можно было бы достичь компромисса значительно быстрее. Их отношение к нравственно-религиозным и общественным проблемам было приемлемым для всех других групп. К тому же у них в распоряжении были публикации Общества поощрения духовно-нравственного чтения и они могли осуществлять интеллектуальное руководство, необходимое для такого союза.
Хотя и баптисты, и штундисты действовали с неиссякаемой живой энергией и играли важную роль в религиозном возрождении как чисто рабоче-крестьянские секты, они не обладали тем потенциалом, какой был у пашковцев. Объединение и преобразование России на нравственных началах, мечта пашковцев-аристократов, должны были начинаться через учение, которое не только разрешило бы вопросы веры, но и ответило бы на вопросы общественной жизни вообще.52 Хотя и не имея четкой социальной программы, какая, например, была у социалистов-революционеров, и просто поддерживая эволюционные перемены, опираясь на водительство Слова Божия, пашковцы представляли собой единственную группу из всех социальных и религиозных обществ, существовавших в 1880-х годах, способную начать широкомасштабные перемены в Российской империи.
Чувствуя преимущество и силу в своем единстве, в апреле 1884 года аристократы-пашковцы предприняли в Петербурге первые шаги по объединению разбросанных по всей России сект. Лидерам всех евангельских сект империи было разослано циркулярное письмо, подписанное Пашковым и Корфом. В нем содержалось обращение ко всем сектантам и приглашение для их руководителей приехать в С.-Петербург с тем, чтобы совместно изучить сходства и различия их вероучений с целью объединения всех сект. Разумеется, что идея союза всех евангелических христиан, которых роднили узы общего для них преследования, встретила положительную реакцию сектантов. В Петербург прибыли около семидесяти делегатов, все издержки которых взял на себя Пашков. Делегаты представляли молокан, баптистов, духоборов, штундистов, меннонитов, а также присутствовали представители различных отделившихся групп из далекого Тифлиса. Наряду со многими аристократами-пашковцами из Петербурга на собрание прибыли и многие зарубежные проповедники, такие как Бедекер и Редклифф из Англии, а также несколько болгар и американцев. Встреча должна была продолжаться около десяти дней; делегаты собирались в домах Пашкова, Корфа и княгини Ливен. Согласно некоторым дневниковым записям, делегаты с пользой провели время в столице. Но они совершенно не могли прийти к согласию по вопросам веры и, таким образом, были очень далеки от заключения союза со всеми евангелическими верующими в России. В этом сказалась практика свободного библейского христианства и индивидуального толкования отдельных мест из Библии, в которых речь идет о хлебопреломлении и таинствах, в частности крещении, — все это послужило огромным препятствием для заключения такого союза. После длительных заседаний и проповедей было решено прекратить обсуждение всех пунктов программы и ограничиться только нравственным учением. Также договорились о более частых встречах. Сознание совместной поддержки друг друга вызвало в сектах, даже имеющих различия по религиозным вопросам, огромный энтузиазм. По словам одного из баптистов, это собрание, где ''крестьянин сидел бок о бок с графом, и где дамы из высшего света обслуживали братьев-простолюдинов", навсегда останется в памяти.53 Пашковцы Петербурга считали, что даже хотя по вопросам служения не было достигнуто никакого соглашения, все же ощущалось единство духа, и это был важный шаг в сторону будущего сотрудничества.54
Уникальная в истории российского сектантства евангелическая конференция не осталась незамеченной властями С.-Петербурга. 6 апреля 1884 года, т.е. пять дней спустя после прибытия в столицу, все делегаты из губерний были арестованы и подвержены полицейскому допросу. В течение своего двухдневного заключения Пашков и Корф тщетно пытались добиться освобождения своих гостей. Официальные лица, проводившие допрос, заявили, что после тщательного обыска у некоторых делегатов якобы были найдены революционные листовки. Под предлогом того, что для пребывания в столице делегаты не имели никаких законных оснований, их привезли на железнодорожный вокзал и выпроводили до соответствующих мест назначения, не разрешив даже уведомить Пашкова. Но этот горький опыт их совместного заключения напомнил им, что их объединяли те же страдания, и что общие заботы и надежды больше способствовали их объединению, нежели им тогда еще представлялось. Так закончилась конференция, целью которой было объединение различных ветвей евангелических верующих.55
То, что могло стать вехой в истории русского Евангелического движения, в глазах религиозных властей было несказанным злом. Конференция рассматривалась, как открытое неповиновение и организованное сопротивление православию. Этого оказалось достаточно для того, чтобы со всей возможной силой обрушиться на вдохновителей этого потенциально грозного союза. 24 мая 1884 года Общество поощрения духовно-нравственного чтения было официально распущено. Все собрания пашковцев были запрещены. Полиция получила указания осуществлять строгий надзор за домами, где раньше проводились молитвенные собрания. В своем подробном докладе Победоносцев еще раз заявил об острой необходимости предпринять жесткие меры по подавлению движения пашковцев.56 Всем епископам, а также губернаторам различных губерний было поручено проявлять бдительность и пресекать распространение у себя учения Пашкова. Пашковцев отнесли к разряду наиболее опасных религиозных групп на территории империи.57
Но это было только началом потока репрессивных мер, и начал их не кто иной, как обер-прокурор Святейшего Синода. Победоносцев собрал обширное досье на пашковщину и самого Пашкова. Он понимал, что для того, чтобы заглушить пашковщину, ему следовало лишить это движение их главных защитников в лице Пашкова и его ближайшего помощника Корфа. Чтобы осуществить свой замысел, бывший профессор правоведения прибегнул к мерам, не совсем отвечающим понятиям о справедливости. Чтобы принять решение о судьбе Пашкова и Корфа, он воззвал к царскому трону. Император воспринял собранное Победоносцевым досье с обвинениями в адрес Пашкова и Корфа как достаточное доказательство их вины. Никаких перекрестных допросов не было, и обвиняемым даже не дали возможности представить доказательства своей невиновности. Император втайне выслушал и согласился с произвольным судебным решением человека, который в свое время учил своих студентов, как обеспечивать соблюдение законности. Чертков указывает, что собирая обвинения против Пашкова, Победоносцев прибегнул к разного рода сомнительным средствам, оправдывая себя тем, что говорил: ''ради доброго дела можно и соврать".58
Но обер-прокурор не ограничился только тем. что его противники были изгнаны в ссылку без права выбора своего места проживания. В июне 1884 года Пашков и Корф получили уведомление от министра юстиции о том, что по требованию императора они должны были дать обязательство никогда больше не проповедовать и никогда не участвовать во всякого рода библейских чтениях, а также избегать всяких форм общения с какой-либо религиозной сектой; в противном случае они будут немедленно выдворены за пределы России. Победоносцев торжествовал. Но Пашков и Корф остались верны своим убеждениям. Будучи не в состоянии пойти на сделку со своей совестью, они не подписали этого обязательства. Им было приказано покинуть пределы России в течение нескольких дней. Была послана полиция, чтобы проконтролировать исполнение этого указа.59 Всю оставшуюся жизнь они вместе со своими семьями провели в изгнании: Пашков — в Англии и Франции, а Корф — во Франции и Швейцарии.
За указом об изгнании Пашкова и Корфа последовала конфискация всей религиозной литературы, изданной обществом Пашкова. Зная, что во всех произвольных мерах, направленных против евангельского движения, главную роль играл Победоносцев, Пашков упрекнул обер-прокурора за те методы, которыми он действовал. Вот что ответил ему Победоносцев в письме в декабре 1884 года:
"'Многоуважаемый Василий Александрович! Не стану входить с Вами в пререкание относительно законности Ваших действий и о несправедливом будто бы порицании их правительством и, могу добавить, всем православным русским народом. Об этом предмете я уже лично беседовал с Вами, и вижу, что Вас невозможно вывести из пагубного Вашего ослепления.... Меры правительства относительно крайне вредной и возмутительной деятельности общества, к коему Вы принадлежали, приняты бесповоротно. Хотя лично я никогда не сомневался в настоятельной необходимости и полной справедливости этих мер и готов принять их на свою совесть пред Богом и пред народом; но в настоящем случае Вы напрасно приписываете их исключительно мне одному. Эти меры были единогласно одобрены многими министрами и по соображениям не только религиозного, но и политического характера. Последствием закрытия Общества, признанного крайне опасным, была конфискация всех изданных им книг и брошюр несмотря на то, что некоторые из них в отдельности могли быть пропущены цензурой. ... но все они, взятые вместе, являли собой орудие хитро обдуманной и вредной пропаганды. Письмо мое к барону Корфу, на которое я ссылаюсь, писано было летом 1880 года, когда я еще не подозревал тайной цели, к которой были направлены все эти публикации. Следовательно, в то время я мог говорить о безвредности этих изданий, подобно тому, как могла ошибиться в подобных случаях цензура.
Что касается Вашего требования о компенсации за конфискованные книги, ценность коих по Вашему исчислению доходит до двадцати одной тысячи рублей, то я признаю его неосновательным. Компенсация возможна только тогда, когда собственность конфискована незаконно. В настоящем случае книги были конфискованы по распоряжению правительства, потому что они служили орудием для незаконных целей и для вредной пропаганды... . Стало быть здесь нет никакого основания для компенсации... ".60 Хотя конфискация религиозных изданий означала то, что пашковцы лишились своего главного орудия пропаганды, их учение, однако, все шире распространялось в массах. За время ссылки главного лидера пашковщины это движение достигло такого размаха, что его уже нельзя было уменьшить одной лишь агитацией со стороны как светских, так и духовных властей. Более того, многие из крестьян сами стали проповедниками, хотя то, что они пропагандировали, было не всегда в истинном духе учения Редстока или Пашкова. В течение нескольких последующих лет они все еще могли дополнять свое учение, раздавая религиозные брошюры и Библии, которые в больших количествах были разосланы в различные пашковские центры еще до того, как их успели конфисковать в Петербурге в 1884 году. Из-за системы надзора и подавления введенной Победоносцевым, эти крестьяне были осмотрительны и не проповедовали публично. По сути, как утверждали крестьяне-проповедники, они не проповедовали по своей собственной инициативе, а скорее были поставлены в положение проповедников тогда, когда приверженцы православия просили или вынуждали их разъяснять свои религиозные взгляды.61
После изгнания полковника Пашкова и барона Корфа деятельность пашковцев была наиболее заметна на Дону и на юго-востоке Украины. Распространение протестантских идей в этом районе тесно связано с многовековой борьбой украинцев за свою политическую независимость. Будучи не в состоянии обрести свободу, украинцы искали осуществления своей мечты в духовной сфере жизни. Согласно православным историкам, индивидуалистическая натура украинских казаков и их желание быть свободными от всяких оков способствовала восприятию ими учения, которое освободило бы их от всякой политической и религиозной власти Российской империи. "К тому же, — по словам Куплецкого, — не следует забывать, что каждый украинец считает себя поэтом и мыслителем ... законодателем, судьей и священником".62 В этой уникальной психологической натуре мы находим причину заигрывания украинцев с протестантизмом.
Распространение пашковской пропаганды на Дону подтверждается и в анонимном письме к Победоносцеву в 1888 году. Из письма мы узнаем, что со времени своего изгнания Пашков выслал своим последователям в России не менее шести тысяч религиозных книг. Дальше извещается, что "главным апостолом" Пашкова и его секретарем является В.А. Буров, который до этого "развращал народ в Ростове-на-Дону и который впоследствии был пожизненно сослан в Сибирь, откуда он совершил побег и присоединился затем к Пашкову в Лондоне...". Это анонимное письмо заканчивается на несколько тревожной ноте такими словами: "В настоящее время некий Колупаев в Ростове занимается евангелической пропагандой и раздает книжки Пашкова и Бурова. О, горе вам, если они преуспеют в обращении казаков! Большинство казаков уже на их стороне".63
И хотя это предупреждение кажется преувеличенным, тем не менее частые сообщения из каждой российской епархии о распространении пашковщины убедили Победоносцева в том, что изгнание Пашкова и Корфа и роспуск Общества поощрения духовно-нравственного чтения не являлись достаточно серьезными мерами для того, чтобы избавить империю от еретического учения. При таких обстоятельствах можно легко представить себе негодование Победоносцева, когда он узнал, что Пашков получил разрешение посетить Россию в 1887 году. Результатом предоставления такого разрешения без предварительного обсуждения с обер-прокурором Святейшего Синода явилось письмо к императору, в котором он еще раз жестоко критикует Пашкова и его последователей. Никогда и ни против никаких религиозных диссидентов не выражал еще своей ненависти Победоносцев столь неистово, как против группы, возглавляемой аристократами и интеллектуалами. Письмо к Александру III еще раз показывает беспокойство Победоносцева:
"Вашему Императорскому Высочеству хорошо известно, какую чуму по всей России разнесли безумцы Пашков и его последователи, и мужчины, и женщины, которые, к несчастью, принадлежат к так называемому высшему обществу. Не зная ни своей церкви, ни русского народа, и имея узкий сектантский кругозор, они взялись проповедовать Слово Божие. Но на самом деле они отчуждают народ от церкви; они побуждают беззащитных рабочих и крестьян отказываться от икон, крестов, церковных обрядов и священников. В духе слепого фанатизма эти господа и дамы не стыдятся заманивать на свою сторону бедняков подарками и прочей материальной помощью. Таким путем они вербуют в различных губерниях, городах и особенно деревнях невежественных фанатиков, которые проклинают Церковь, и таким образом создают в народе беспрецедентные беспорядки. Некоторые лицемеры, не признающие никакой религии вообще, становятся агентами Пашкова ... и распространяют всякого рода ложные слухи. Одним из таких слухов является то, что как будто бы все выдающиеся люди в столицах, С.-Петербурге и Москве, включая императора и императрицу, стали пашковцами или штундистами. Поистине, люди видят, что графы и князья и богатые землевладельцы, проживающие в своих поместьях, распространяют учение Пашкова. В самой столице часто можно встретить господ и дам высокого общественного положения, которые, хотя и не принадлежат к раскольникам, тем не менее полностью на стороне всех сектантов и готовы отвергнуть любые меры, направленные на прекращение их пропаганды.
Вашему Высочеству хорошо известно, что несколько лет назад [в 1884 году] на специальном собрании было решено изгнать Пашкова и Корфа из России. Они были также извещены, что в случае их незаконного возвращения в Россию или продолжения своей пропаганды, их собственность будет конфискована. С тех пор Пашков и Корф проживают в Швейцарии и в Англии; но они не только не прекратили свою пропаганду, но, и это особенно касается Пашкова, продолжили ее через своих агентов. Учитывая его [Пашкова] огромное состояние и многочисленные поместья в различных губерниях, в своем распоряжении он имеет значительные средства для финансирования такой пропаганды. Поскольку управляющие его имуществом являются рьяными сектантами и принимая во внимание то, что на его фабриках и заводах работают тысячи работников, становится ясно, какого рода орудиями пропаганды он управляет... .
С различных уголков России я получаю сообщение об этой пропаганде. Во многих местах Пашковцы объединяются с баптистами, штундистами и молоканами и вызывают беспокойства... . Принимая во внимание данные обстоятельства, я с удивлением узнал несколько дней назад, что Пашкову разрешили возвратиться в Россию... . Я не могу не сожалеть о том, что, когда обсуждалась просьба Пашкова, со мной никто не советовался; а я обладаю полными о нем сведениями. Если бы О.Б. Рихтер [императорский советник и генерал-адъютант], который сам не придает значения пашковской пропаганде, посоветовался со мной перед тем как передать дело Пашкова на Ваше рассмотрение, он бы узнал, что Пашков продолжает свою пропаганду в изгнании и что его возвращение в Россию повлечет за собой серьезные последствия... ".64
Ответ императора'Победоносцеву был лаконичен: "На счет Пашкова ваши сведения не совсем точны. Я в действительности получил письмо от Пашкова... , в котором он просит временно приехать в Россию для продажи крестьянам некоторых своих земель... . Я не нахожу препятствия для его временного возвращения по своим личным делам... . Я постараюсь устроить скорый его отъезд".65 За некоторые три месяца, проведенные в России, Пашков успел посетить различные центры своего учения. За это он получил личный выговор от императора и отпущен со словами "никогда более не ступать на российскую землю".66
Хотя Пашков и находился в изгнании, он все же не страдал так, как страдали те, кто остался в России, и не изменил своим взглядам, продолжая распространять его учение. Энтузиазм, проявленный во время его посещения России, и признание того, что движение все еще было исполнено силы и энергии, привело к еще более интенсивной агитации против пашковщины и все усиливающимся яростным гонениям. Вновь воссозданной православной миссионерской организации и ее ежемесячному журналу "Миссионерское обозрение" была поставлена задача опровергать и подавлять сектантство в империи. Но миссионерская работа в тех местах, где активно действовали пашковцы, часто имела противоположный эффект. Публичное обсуждение, затеянное с целью обращения еретиков на свою сторону, возбуждало умы слушающих, так как обвиняемый был способен открыто засвидетельствовать о своем искреннем следовании своим религиозным принципам. Таким образом он часто вызывал скорее симпатию, чем ожидаемое презрение. Будучи не в состоянии достичь успеха, церковники прибегли к помощи гражданских властей. Именно тогда и началась долгая и горькая история преследований. В вину пашковцам в большинстве случаев ставили одно и то же: распространение Библий и религиозных брошюр, проведение молитвенных собраний, непризнание Святых Образов, приглашение своих друзей, соседей или родственников посещать библейские чтения.
В течение 1880-х и 1890-х годов российские газеты и журналы неоднократно сообщали о том, что пашковских сектантов заставляли отказываться от своих взглядов; что целые семьи вынуждены были оставить свои родные города и села; и что их лишали свободы передвижения и выхода из пределов страны или высылали в отдаленные регионы. Часто детей забирали у их родителей с тем. чтобы воспитать их в духе Государственной Церкви. Крестьян, как преступников, в цепях отправляли в ссылку в Сибирь или на Кавказ. Можно было избежать таких страданий при условии отречения от своей веры. Но тем, кто не вернулся в лоно православной общины, предстояло пройти через большие притеснения со стороны властей.
Тяжбу против пашковцев, как и против всех других религиозных диссидентов, чаще всего затевали местные священники и православные миссионеры.67 В свою книгу о российском сектантстве Скворцов включил раздел о пашковцах, написанный на основе данных, взятых из залов суда. Его целью было описать ряд судебных процессов над пашковцами и таким образом дискредитировать новое учение. Но в то же самое время усилия Скворцова стали еще одним достойным внимания свидетельством о судьбах пашковцев. Все без исключения обвиняемые отрицали свою приверженность к "пашковской секте" и то, что они знали о существовании такой группы. Правда, они признавали, что им нравилось читать Библию и что иногда они читали ее другим людям. Все они понесли одинаковое наказание — ссылку на Кавказ.68
Хотя у меня и нет намерения подробно рассказывать о преследованиях, все же необходимо отметить, что тяготы, которые претерпели сосланные пашковцы, были сродни тем страданиям, которые выпали на долю всех сосланных религиозных диссидентов. Властей совершенно не волновало: в состоянии ли ссыльные были найти средства к существованию в отдаленных местах их ссылки. Но как это ни иронично звучит, сам факт ссылки способствовал их успешной пропаганде, поскольку таким образом Слово Божие могло проповедоваться и в отдаленных районах империи. Тяжелые испытания, выпавшие на долю проповедников-пашков-цев и непрерывные жестокие преследования в последние десятилетия девятнадцатого века возмутили сознание всего цивилизованного мира. Еще в 1887 году министр юстиции России граф фон дер Пален, сам являвшийся последователем Редстока, сравнил преследования российских сектантов с инквизицией. И даже православные епископы признали бесполезность применения полицейской силы для возвращения сектантов в лоно православия. В противовес этому они утверждали, что с сектантством можно бороться только лишь с помощью христианской любви. "'Только проявляющий христианскую любовь привлечет внимание тех. кто ушел с истинного пути...".69 Описывая один судебный процесс над двумя пашковцами, журнал "Вестник Европы" (1886) также указывает на бесполезность процессов, устраиваемых над пашковцами, и на то, что преследования создают для них еще большую рекламу. Во время описываемого процесса зал заседаний был наполовину заполнен сторонниками обвиняемых. "'Какое впечатление у них сложилось? Можно ли в действительности предположить, что приговор, вынесенный им, заставит их отказаться от того, во что они верят? Более вероятно то, что в глазах присутствующих обвиняемые стали мучениками, которые предпочли страдать во имя истины".70
Человеком, который стал воплощением общественного сочувствия и защитником всех притесняемых за свои религиозные убеждения, был Толстой. Этот человек, сам отлученный от православной церкви, был вознесен на самые высокие пьедесталы, откуда он неустанно проповедовал доктрину свободы совести. Он открыто требовал отмены всех законов, согласно которым любое отступление от государственной церкви подлежало наказанию как преступление. Вместе со многими другими интеллектуалами он доказывал, что преследования по религиозным мотивам не только не достигли своей цели, но даже привели к противоположному результату, укреплению того, что следовало уничтожить.
Преследования, целью которых было уничтожение движения Пашкова, на самом деле укрепили пашковцев. Но зато какой ценой! Хотя меры, предпринятые гражданскими и церковными властями, не вызвали немедленного перехода сектантов в лоно православия, тем не менее они оказали большое воздействие на движение пашковцев. Как уже указывал Победоносцев в своем письме императору, кре-стьяне-пашковцы начали объединяться с более многочисленными сектами баптистов и штундистов в надежде найти более надежную защиту в союзе с ними или по крайней мере быть в составе большей группы, где они могли бы разделить с другими верующими свой удел. Ценой такого слияния с другими евангелическими сектами стало исчезновение свободного библейского христианства пашковцев.
Но были и другие важные обстоятельства, побудившие пашковцев объединиться с баптистами и штундистами на рубеже 1880-х и 1890-х годов. После ссылки или ареста по всей империи многих видных личностей из различных групп пашковцев их последователи напоминали овец без пастыря. Более того, ввиду их учения, избегающего кристаллизации своих догматов, они остались без какого-либо твердого руководства, и это со временем создало невыносимые условия. Неопределенность, вызванная отсутствием религиозных теорий или догм, побуждала многих искать водительство и уверенность в прочно установившейся религии со своими доктринами и постоянными проповедниками. Одни нашли это в баптистской общине и в штундизме, а другие немногие — среди молокан. Стало очевидным, что свободное библейское христианство с его маневренностью, к чему так стремились Редсток и Пашков, стало скорее препятствием, нежели благословением. Феномен пашковцев, явивший себя в 1890-х годах, был воистину парадоксом, ибо они ушли от оцепенения и формализма к свободному христианству; познав его в своей жизни, они жаждали обновления религиозных форм и четкой формулировки доктрины. Хотя этот процесс был наиболее заметен в российских губерниях, а не в городах, противники пашковщины в 1890-х годах уже не разделяли баптистов, штундистов и пашковцев.71
Теперь, восприняв баптистские и штундистские формы богослужения и приняв их структуру, движение пашковцев все более и более приобретало отличительные черты традиционных русских сект. А это в свою очередь вызвало дальнейшее разделение между теми, кто желал придерживаться подлинного учения Редстока и Пашкова, и теми, кто хотел продолжать идти по баптистскому и штундистскому религиозному пути.
Хотя гонения и отсутствие систематических доктрин побудили многих пашковцев из среды крестьян и рабочих перейти в другие секты и таким образом порвать с подлинным учением Пашкова или отступить от него, в среде образованных людей ситуация была иная. Сослав в 1884 году Пашкова и Корфа, власти думали, что они устранили, как им казалось, последних лидеров опасной и подрывной группы от общественной деятельности. По словам Милюкова к 1884 году все активные революционеры были или в тюрьме, в Сибири, или за границей в ссылке. Как результат этого деятельность религиозных диссидентов под стремительным натиском реакционных сил пошла на убыль. Теперь пашковцы занялись диссидентской деятельностью, носящей как религиозный, так и социальный характер, и, следовательно, их руководители разделили судьбу, страдания, и надежды революционеров. Подобно революционерам, лидеры пашковцев поддерживали связь со своими последователями, но это по всей видимости не заменяло им их личных контактов с Обществом, где не существовало никакой иерархической структуры, и где резко выраженное личное руководство определяло в целом все движение. Хотя пашковцы в Петербурге продолжали с большой пользой проводить свои собрания, приглашая иностранных проповедников, среди аристократов не поднялся ни один муж, дабы продолжить дело Пашкова и Корфа. Было очевидным, что изгнание в ссылку "'Верховным апелляционным судом", императором, за религиозные убеждения оказало поразительный деморализующий эффект на многих аристократов. Если император готов был наказать таких двух известных людей из придворной знати, то он прибегнул бы к не менее крутым мерам и по отношению к другим их последователям из аристократии. Далее стало видно, что Победоносцев уделял проповедующим аристократам несколько больше внимания, чем он это делал в отношении крестьян. Обвиняя аристократов в том, что они предали веру своих отцов и восприняли абсурдное преходящее учение сектантов, Победоносцев заявил, что та свобода, которой наслаждались в гостиных, не может распространиться на православное крестьянство, и не может она также сохраняться в собственных домах самих аристократов. Подобно любой другой религиозной диссидентской группе среди образованных людей в 1880-х и начале 1890-х годах пашковцы оставались заметно пассивны в эпоху реакции. Как и прогрессивные либералы, большинство пашковцев-аристократов успокоились в своих бесплодных жизненных устремлениях.
Признание того, что власти уже не рассматривали редстокизм, пашковщину и Общество поощрения духовно-нравственного чтения как положительное явление, явило собой дальнейший упадок редстокизма и пашковщины в привилегированных классах. Наиболее сильно это задело тех последователей Пашкова которые считали себя православными и думали, что они служили живым примером подлинной свободы вероисповедания в империи. Их постигло разочарование и скептицизм. Хотя процессы, затеваемые против аристократов, не отличались той жесткостью, с какой они проходили над крестьянами. Победоносцев восторжествовал. Того факта, что они выделялись как группа, деятельность которой не носила русский характер, было достаточно, чтобы удержать их от дальнейшего их участия в новом движении. Те, кто продолжал пропаганду, подвергались усиленному надзору полиции и духовных властей, и этот надзор часто принимал уродливые формы, начиная со слежки и кончая обыском и домашним арестом.72 Если полиции удавалось выследить тайно проводимое собрание с целью чтения Библии, в этом случае составлялся список всех присутствовавших. Неприятности такого рода, благодаря которым можно было впасть в немилость официальных властей, еще более удерживала господ аристократов от участия в движении Пашкова.
Единственными, кто открыто не повиновался приказам властей и продолжал созывать молитвенные собрания и приглашать иностранных проповедников, были "царские вдовы": г-жа Черткова, княгиня Гагарина и княгиня Ливен. Именно они начали приглашать в свою группу проповедников штундистов и баптистов, и таким образом развили движение, еще более удалившееся от экуменической деятельности, цель которой вначале состояла в том, чтобы покончить с деноминационными различиями. С прибытием этих проповедников в Петербург в 1890-х годах, и особенно с прибытием И.С. Проханова, баптиста из числа кавказских молокан, пашковцы, как и все другие евангелические верующие, объединились в одну секту, объединенную одной определенной теологией и структурой. Но даже при четкой теологии возникло множество мелких групп, причиной чему главным образом послужили особенности характера лидеров из числа баптистов, таких как Феттлер (известный также как Василий Мар-лов), Каргель и особенно Проханов, который, будучи волевой и одаренной личностью, стал ключевой фигурой и лидером евангельских христиан. Проханов в начале 1890-х годов учился в баптистском колледже в Бристоле; он не одобрял свободное библейское христианство, инициатором которого был Редсток. И хотя одним приход Проханова дал желанную централизованную власть и теологию, у других это вызвало чувство принадлежности к секте. Все это вместе с энергичной и неистовой пропагандой реакционеров, которые считали, что только сильное самодержавие, национализм и православие могли спасти Россию, сделало из иных пашковцев просто безмолвных сторонников этого движения, а некоторые даже вернулись в лоно православия. Движение пашковцев, которое, казалось бы, должно было противодействовать терроризму, так и не стало силой общенационального масштаба. Вместо этого оно, казалось, еще более консолидировало те самые силы православной церкви, с помощью которых православная церковь искала окончательно подавить движение пашковцев.
Другим важным фактором, способствовавшим упадку пашков-ства среди аристократии, несомненно, стало обновление православия. Главные причины успеха салонного возрождения — толкование Евангелия и проповедь, чего не было в православии — начали терять свою изначальную силу. Нововведение православного духовенства, а именно: проповедь, так долго игнорировавшаяся со стороны государственной церкви, начало давать ответ на духовные потребности народа. Так же весьма действенны были специально подготовленные миссионеры, которые с обновленными силами начали работать в двадцати одной из сорока одной епархий, где пашковщина оказала огромное влияние на людей. В 1890-х годах православие начало действовать, хотя все еще спорадически, как живая сила, а не просто как совокупность формальных ритуалов. Если воздавать должное Победоносцеву, что и следует сделать, ибо он побудил православную церковь к проповедованию так, чтобы содержание проповедей отвечало ежедневным потребностям паствы, то необходимо и отдать должное Ред-стоку и Пашкову, ибо они оказали стимулирующее воздействие и породили конкурирующее начало, которые пробудили православие. Однако, православие как живая сила никогда не восходило столь высоко, как редстокизм и пашковство в пору своего расцвета, и никогда не опускалось столь низко, как эти движения в пору их упадка.
1890-е годы ясно показали, что редстокизм и пашковство уже не являли собой движений, способных преобразовать Россию на религиозно-нравственной основе. Внутренний раскол, зарождение разногласий и, что не менее важно, неравное соперничество с духовными и светскими властями не позволили этим движениям развить весь свой потенциал. Тем не менее эти движения сыграли очень важную роль в религиозной и общественной жизни. Редстокизм и пашковщина были не только историческим выражением неудовлетворенных религиозных потребностей народа, но они объяли все сферы жизни и разрушили прочные социальные барьеры, разделявшие высшие и низшие классы. Редстокизм и пашковство проложили путь к обновлению православия, и как таковые явились предшественниками традиции толстовства и религиозного ренессанса в православии, который на закате XIX века достиг своего расцвета. С началом этого движения примирения, описанного профессором Н. Зерновым в его труде "Российское религиозное возрождение двадцатого века", идеи Редстока и Пашкова уже не казались столь привлекательными, как в 1870-е и 1890-е годы. Но события показали, что так же как редстокизм и пашковство были слишком кратковременны, чтобы повлиять на ход истории, не смог это сделать и религиозный ренессанс, ибо настал слишком поздно. Инициатива уже переходила к революционному движению.
перевод Виктора Сильчука
редактор В. Лоцманов
корректура С. Марутич-Уоринг
©
Издательство "ИКАР"
Главная
страница | Начала веры
| Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки